2.4. Роль одоризмов

К услугам фантазии Чехова всегда были все пять основных чувств восприятия: зрение, осязание, слух, обоняние, вкус, поэтому закономерно, что художественный мир его пьес наполняется запахами, хотя к ним драматург прибегает намного реже, чем к звукам, и далеко не во всех произведениях. Как правило, речь идет о неприятных запахах — смрад, вонь, резкий запах цветочных духов-пачулей, запахи пороха, водки, серы, трупа, мыла, курицы, селедки, приторный запах гелиотрапа; приятно пахнут только особо приготовленные белые грибы в «Иванове» и душистая вишня в «Вишневом саде». Больше остальных насыщено запахами бытие последней пьесы, чаще всего (в трех драмах) упоминается запах духов. Сам Антон Павлович любил тонкие духи: «Пахнет тонкими духами, до которых А.П. всегда был охотник», — отметил А.И. Куприн, описывая ялтинский кабинет Чехова [Куприн 1986: 513], однако его персонажи пользуются пачулями. В «Безотцовщине» их употребляет Трилецкий младший. Сильный запах раздражает окружающих: Анна Петровна кашляет: «Не могу! От него так несет этими несносными пачулями, что мне даже дурно делается» (С., 11, 13), сестра Саша морщится: «Фи, как от тебя духами пахнет!» (С., 11, 23). Так аллегорически выражается неприятие великовозрастного сына полковника в отставке, не имеющего вкуса ни к жизни, ни к своей профессии лекаря, которого генеральша называет «малюточкой, ветерком» (С., 11, 13). В «Вишневом саде» не выносит запаха пачулей Гаев. Желая уколоть Лопахина мужицким происхождением, барин небрежно бросает: «А здесь пачулями пахнет» (С., 13, 203).

Вообще у дворян обостренное обоняние, они сразу чуют чужое, плебейское и отвергают его. «Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет», — брезгливо просит Леонид Андреевич лакея (С 13, 211). В другой раз, глядя на Яшу, он недвусмысленно замечает: «От кого это селедкой пахнет!» (С., 13, 247). Любовь Андреевна тотчас улавливает запах дешевых сигар: «Кто это здесь курит отвратительные сигары...» (С., 13, 218). От Яши постоянно неприятно пахнет, то курицей, то селедкой, то дешевыми сигарами, потому что этот человек «с душком», он самый непорядочный в пьесе, хамоват, угодлив, неблагодарен, жесток со слабыми, способен на предательство.

Нувориши начинают приобретать господские замашки. Новоявленный хозяин имения на радостях усладил себя не плебейской водкой, а коньячком, и добродушный Пищик, целуясь с Лопахиным, не преминул съехидничать: «Коньячком от тебя попахивает, милый мой, душа моя» (С., 13, 239). А плут и мошенник Боркин, управляющий имением Иванова, не гнушается водки, чем вызывает недовольство Николая Алексеевича: «Мне жаль, что от вас водкой пахнет. Это, Миша, противно» (С., 12, 8). Иван Иванович Трилецкий, человек армейский, полковник в отставке, не может забыть военное поприще, пересыпает свою речь именами античных полководцев, ратной лексикой (воевода, эполеты) и, говоря об эмансипированности Анны Петровны Войницевой, упоминает запах пороха: «Ее в плечико нюхаешь, а от нее порохом, Ганнибалами да Гамилькарами пахнет» (С., 11, 22). Действительно, генеральша не хочет уступать мужчинам ни в чем — курит, играет в шахматы, свистит, точно мужик, ездит верхом, пьет, стреляет из двустволки.

Как правило, персонажи реагируют на посторонние запахи, и только Соленый сообщает о том, что его руки «пахнут трупом». С первого акта пьесы до последнего эмоционально-смысловое поле образа штабс-капитана строится на столкновении аромата духов с неприятным запахом, с каким именно становится известно только в финале, это запах трупа. Соленый хочет избавиться от него, в первом акте он «вынимает из кармана флакон с духами и опрыскивает себе грудь, руки» (124), во втором — он «достает из кармана флакон с духами и льет на руки» (151), в третьем действии он «вынимает флакон с духами и прыскается» (164) и в конце драмы «вынимает духи и брызгает на руки» (179). Такие процедуры он проделывает после угроз в адрес барона. Тузенбаху он говорит: «Через двадцать пять лет вас уже не будет на свете, слава богу. Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел мой» (124). Объясняясь Ирине в любви, он предупреждает девушку: «Но счастливых соперников у меня не должно быть... Не должно... Клянусь вам всем святым, соперника я убью...» (154). Перед дуэлью он «успокаивает» Чебутыкина: «Я позволю себе немного, я только подстрелю его, как вальдшнепа» (179). Угрозы, фраза «Вот вылил сегодня целый флакон, а они все пахнут. Они у меня пахнут трупом» (179) могут показаться пустячными в контексте других пошлостей и грубостей этого бретера и ничтожества, играющего роль демонической личности: с Чебутыкиным он спорит о черемше и чехартме, с Андреем о количестве университетов в Москве, цинично изрекает: «если философствует женщина или две женщины, то это будет-потяни меня за палец» (125), Вершинину на вопрос, на чем настоена вкусная наливка, бросает: «на тараканах» (136), Наташе, сюсюкающей о грудных детях, выдает; «Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковородке и съел бы» (149), барона дразнит тонким голосом: «Цып, цып, цып...» (129). Однако угрозы следуют одна за другой. Выражающие агрессивность слова из басни Крылова «Он ахнуть не успел, как на него медведь насел» (125, 179) произносятся дважды, наверное, это должно встревожить окружающих: Соленый стращает громко, нагло, постоянно, но никто ничего не предпринимает, чтобы предотвратить беду, каждый занят собой, все много говорят, и никто никого не слушает.

Обобщающие существительные вонь, смрад используются при обрисовке бедственного положения низов. В «Дяде Ване» Астров показывает удручающую картину крестьянской жизни в деревне Малицкое: «В избах народ вповалку... Грязь, вонь, дым, телята на полу, с больными вместе... Поросята тут же...» (13, 64). В «Вишневом саде» Трофимов говорит о прозябании рабочих: «...а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота...» (13, 223). В обеих пьесах образ униженной нищеты создается идентичными речевыми периодами, однородными членами предложения одного смыслового ряда: «в избах народ вповалку» — «по тридцати, по сорока в одной комнате», «грязь» — «клопы», «вонь» — «смрад», «дым» — «сырость».

В некоторых случаях запахи приобретают символическую значимость. Например, в воспоминаниях Фирса: «И, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было! И сушеная вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая, душистая» (13, 206) запах вишни символизирует былую барскую «сладкую» жизнь. «Теперь в нее все чаще вторгаются плебейские запахи, раздражающие старых хозяев вишневого сада» [Полоцкая 1979: 279]. «Дрянной ваш ресторан с музыкой, скатерти пахнут мылом...» (13, 218), — недовольно замечает Раневская.

В пьесах Чехова запахи применяются при характеристике персонажей и обстоятельств, а также обладают определенной символичностью. Воистину «Чехов — неисчерпаем».