Необычайно популярный жанр святочного рассказа, зародившийся еще в начале XIX в. в русле русского романтизма, а затем, с конца XIX в. вплоть до начала XX в. господствовавший в периодической печати в различных вариациях святочно-рождественского текста1, неразрывно связан с фольклором2. Именно в нем можно обнаружить сохранившиеся с глубокой древности комплексы народных верований и обычаев, которые представляют собой предмет изучения для этнографов и представителей отечественной исторической школы фольклористики, с середины XX в. проявивших особый интерес к устным фольклорным жанрам3.
Святки занимают двенадцать дней после праздника Рождества до праздника Богоявления (с 25 декабря / 7 января по 6 / 19 января). В этот период наши предки отмечали день, когда солнце поворачивает на лето, заметно прибавляется световой день: славилась Коляда — древняя богиня рождающегося солнца. С принятием христианства на Руси на языческий праздник наложилось празднование Рождества, а после реформирования системы летосчисления Петром I, когда Новый год с 1 сентября был перенесен на 1 января, святочное время разделилось на два равных временных отрезка: вечера первой святочной недели назывались «святыми», а второй — «страшными»4.
В святочные вечера устраивались посиделки, на которых рассказывали истории о встречах с инфернальными существами, упоминали о гаданиях и гадающих, о различных святочных увеселениях, колядовании и т. п. Люди верили, что в эти дни активизируется нечистая сила, которая стремится всячески досадить человеку, поэтому святочное время считалось «опасным». В фольклористике такого рода повествовательные календарные тексты получили название быличек и бывальщин. Впервые эти термины были введены в научный оборот братьями-фольклористами Б.М. и Ю.М. Соколовыми еще в начале XX в.5 Они не делали различий между терминами «быличка», «бывальщина» и «досюльщина», фактически приравнивая их к таким жанрам несказочной прозы, как легенда и предание. В дальнейшем научная классификация фольклорных жанров уточнялась.
Н.Е. Ончуков в своей работе «Сказки и сказочники на Севере» замечает, что из числа собранных им сказок все же следует выделять те, которые отличаются установкой на достоверность, — тем самым разграничивая жанры сказки и былички6. Кроме того, ученый разделяет былички и бывальщины по степени обобщенности повествования: по его мнению, бывальщины и досюльщины легко становились легендами, так как не имели отсылки к определенной местности, тогда как былички распространялись только на конкретной территории. Н.Е. Ончуков трактовал былички как повествование об единичном опыте персонажа, а основным предметом бывальщин признавал рассказы о фантастических существах, базирующиеся на обобщенной практике крестьянства.
Э.В. Померанцева находит соответствие терминам «быличка» и «бывальщина» в западном литературоведении — «меморат» и «фабулат»7. Исследовательница подчеркивает, что жанры былички и бывальщины «чрезвычайно близки друг к другу, легко переходят из одной жанровой категории в другую»8.
Мы понимаем суеверный меморат (былинку) как жанр, в основе которого лежит история, относящаяся к личному свидетельству, а рассказчик является непосредственным участником описываемых событий. Функция этого жанра — предостережение слушателя от совершения тех или иных ошибок; выработка умения видеть знаки судьбы, т. е. условно-дидактическая. В свою очередь, суеверный фабулат (бывальщина) определяется нами как жанр, в основе которого лежит история об обобщенном опыте, а рассказ передается разными нарраторами, вносящими в сюжет новые подробности. При этом рассказчики не являются участниками события, а ситуация рассказывания приравнивается к некоему действу (основная функция которого — развлечь слушателя). Сошлемся на суждение фольклориста И.В. Карнауховой: в бывальщинах, в отличие от быличек, «уже всегда присутствует момент исполнительский»9.
Относительно жанрового определения былички принципиальных разногласий между учеными не наблюдается. Так, Э.В. Померанцева определяет былички как «суеверные рассказы, основанные на народных верованиях»10. И.А. Разумова уточняет, что быличка — это рассказ, «основанный на личном опыте и одновременно включенный в традицию по известному образцу»11. Наиболее полное и, на наш взгляд, исчерпывающее определение былички приводит сибирский фольклорист В.П. Зиновьев: «Былички — устные прозаические рассказы, основанные на народных верованиях о сверхъестественных существах и явлениях, переданные в форме личного воспоминания или рассказа определенного лица, т. е. сохраняющие характер свидетельского утверждения о достоверности»12.
В.П. Зиновьев утверждает, что былички распространились на Руси еще задолго до XVIII в. Однако записывать эти тексты стали только с конца XIX в., поэтому большое количество ценного материала было утеряно. Э.В. Померанцева настаивает, что следует «учитывать особую атмосферу, в которой только и мыслимо существование быличек»13. Речь идет о сфере народных суеверий, которая трудна для понимания современного человека. Былички и бывальщины оказывали сильнейшее эмоциональное воздействие на слушателей — «в большинстве случаев эти рассказы страшные»14.
В основу быличек и бывальщин легли коллективные представления славян о том, что их окружают живые существа — «духи», «хозяева», — с которыми нужно поддерживать хорошие отношения. Круг персонажей в суеверных рассказах был традиционно устойчив. Каждое сверхъестественное существо обитало в особом месте, где его власть была практически ничем не ограничена, а также обладало свойственной потусторонним силам атрибутикой, характеризовалось разными способами появления на пути у человека. Любопытно замечание Э.В. Померанцевой о том, что нередко нарраторы не стремились подробно обрисовать внешность какого-либо демонического существа — рассказчику было достаточно назвать всего один его «постоянный» признак, чтобы слушатели догадались, о ком идет речь. Так, лешачиха (жена лешего) представлялась «то как страшное безобразное существо с огромными грудями, то как нагая девушка, идущая по лесу, то как женщина в белом сарафане»15. У нее были определенные функции: она похищала проклятых матерью детей, пугала блуждающих по лесу девушек. Лешачиху нельзя было встретить возле реки или озера, так как это локусы водяных и русалок; нарраторы почти всегда сталкивались с женой лешего в лесной чаще.
Структурные элементы (сюжет, композиция, поэтические приемы) былички и бывальщины подчинены одной цели: доказать, подкрепить фактами то или иное народное верование. Чтобы убедить слушателей в истинности истории, суеверные рассказы всегда носят характер свидетельского показания (например: «Иван Павлыч Лончаков — того Афанасия-то брат, которому девяносто пять лет. Вот он рассказывал»16). Именно этот «свидетель» и является героем суеверных рассказов.
Заслуживает внимания и внутрижанровое деление быличек и бывальщин. В настоящий момент общепринятыми являются классификации, опирающиеся либо на «круги действующих лиц» (В.Я. Пропп), либо на тематические группы, выделяемые в суеверных рассказах. Э.В. Померанцева в своей работе различает былички и бывальщины в соответствии с их тематическим содержанием («Рассказы о лешем», «Русский фольклор о водяном», «Русалки в русском фольклоре)17. В.К. Васильев и И.А. Разумова опираются на предложенную Э.В. Померанцевой классификацию, рассматривая суеверные рассказы сообразно действующим в них персонажам18.
С. Айвазян и О. Якимова (с опорой на классификации европейских фольклористов Л. Симонссури, Р.В. Синнинге и др.) не разделяют былички и бывальщины. В их классификацию включены суеверные рассказы о духах природы (леший, водяной, русалки, полевик, полудница), о домашних духах (домовой, банник, гуменник, овинник, подовинник), а также былички и бывальщины о черте, змее и проклятых. Далее каждый раздел членится на более мелкие подразделы, где описываются внешность, повадки персонажа, места его обитания и т. д.19
В.П. Зиновьев выделяет следующие группы суеверных рассказов:
1) былички и бывальщины о людях, обладающих сверхъестественными способностями, о покойниках (ведьма, колдун, покойник);
2) клад;
3) о предсказании судьбы (вестник судьбы, предзнаменования);
4) небесные силы20.
Эта классификация совмещает и объекты (клад), и субъекты (сверхъестественные силы и покойники; небесные силы) действия, и обстоятельства истории (о предсказании судьбы), представляя тематико-мотивные комплексы суеверных рассказов.
Е.В. Душечкина сообщает, что часто сюжет былички и бывальщины приурочивался к календарному празднику, и предлагает еще один вариант внутрижанровой классификации в соотнесении с календарем21. Календарному рассказу был присущ набор определенных персонажей и локусов. Например, в Купальском рассказе (24 июня / 7 июля) обязательно встречаются ведьма или колдун, цветок папоротника, добыть который пытается обычный человек, зарытый клад.
Ведущим мотивом в быличках и бывальщинах является мотив встречи с инфернальным существом или человеком, обладающим сверхъестественными способностями. Как правило, встреча происходит тогда, когда человек нарушает ту или иную норму взаимоотношений с мифологическим существом. Исход зависит от выполнения либо невыполнения должных условий, и он может быть трагическим. Человек, который столкнулся с инфернальными силами, испытывает сильное эмоциональное потрясение, нередко чувствует себя опустошенным, становится угрюмым, чахнет и вскоре погибает.
Пространственная организация быличек и бывальщин характеризуется ограниченностью, замкнутостью, четкой локализацией: дом, лес, баня, поле, перекрестки дорог, вода и т. д. Основное действие разворачивается ночью или поздним вечером; крайне редко встречаются рассказы, в которых человек сталкивается со сверхъестественными силами в полдень или рано утром. Например, бывальщина, посвященная встрече с водяным, начинается так: «Она (моя бабка) по речке ходила. Не ночью, а часов так около одиннадцати (вечера. — Я.О.)»22. В другой бывальщине, повествующей о столкновении человека с русалкой, действие также разворачивается в темное время суток: «Дружинин рассказывал. Он ехал ночью. Там где-то омут был. И на камне сидит русалка»23. Описывая встречу с существом из потустороннего мира, рассказчик практически всегда воссоздает мрачную обстановку.
Таким образом, в быличке и бывальщине можно выделить следующие жанровые черты:
— тесная связь с фольклором, мифологически-языческие представления о мире;
— установка на достоверность описываемых событий;
— относительно ограниченный круг сюжетов;
— устойчивый круг персонажей;
— сжатость, отсутствие пространных размышлений и описаний;
— небольшой объем (за редким исключением).
В корпусе быличек и бывальщин наиболее многочисленную группу составляют календарные тексты, приуроченные к святкам. Отметим характерные особенности и традиционные формулы святочных быличек и бывальщин, а также особые обряды, которые в дальнейшем войдут в качестве сюжетных элементов или обязательных описаний в святочный рассказ.
В святочных быличках и бывальщинах нередко можно встретить упоминания о типичных обрядовых святочных действах, а также о необычных и сверхъестественных явлениях. В.П. Зиновьев приводит занимательные примеры святочных быличек и бывальщин: «...Вечерку делали черти. На святки было это. Сделали вечерку, и черты омрачили девок. Девки с имя пляшут»24; «Рассказывала одна, что вроде в святки, когда девчата ворожат, уехали они от деревни подальше, в зимовье, чтоб ребята им не мешали. Вдруг откуда ни возьмись ребята их подъехали! с гармонями, хохочут. Входят в избу. <...> Вот сидят они за столом, а у маленькой девчонки ложка-то под стол упала. Ну, полезла она за ней, смотрит: а у всех ребят-то вместо ног копыта. Выглянула она из-под стола-то: а у них на голове рога»25.
В святки было принято испытывать судьбу. Незамужние девушки хотели узнать, выйдут ли они нынче замуж, призывали суженого, допытывались имени жениха. «Это тоже Прасковья Михайловна рассказывала. Пошла, говорит, одна девка ворожить на святках. Поставила зеркало, колечко опустила в стакан с водой и сидит. А ее парень знал, что она собирается ворожить, и в эту избу пришел ране нее, залез на печку, лежит. И вот девка пришла, сидит. Вдруг западня поднимается, и из нее появляется черт <...>»26; «...Была в девках, так гадала. На святки. Обязательно ночью и в бане. Ставили два зеркала, одно спереди, другое сзади, чтобы зеркало в зеркало было. А перед собой ставили стакан с чистой водой, а на дне кольцо обручальное. Терпение нужно было большое, чтобы ждать»27.
Распространенным явлением были святочные гадания, которые осуждались в клерикальной практике: узнавать свое будущее согласно христианской догматике запрещено — такие предсказания, по учению Церкви, исходят от самого дьявола. Считалось, что гадания не обходятся без помощи нечистой силы, от которой можно отгородиться крестным знамением, молитвой или очерченным вокруг себя замкнутым кругом. Если гадающий человек вовремя не смог себя обезопасить, то его встреча с инфернальными силами заканчивалась трагически. Так, в святочной быличке, приведенной в книге В.П. Зиновьева, рассказывается о встрече двух сестер с чертями: «...Вышли они (две сестры. — Я.О.) — и как давай бечь! Бежали, бежали... Смотрят: скирда стоит. Добежали до скирды. Сестра молитву прочитала и круг сделала. Зачертила себя. А черти-то эти догоняют их со свистом. Все вокруг закружило, завертело. А они, черти-то, кричат: «— А-а, догадались! Убежали! Скрыться от нас хотите!» — Тут петух закричал, и исчезло все. Девочка-то дней через пять умерла, а сестра ее болела шибко»28.
Во время святок устраивались посиделки, «игрища», на которых собиралась молодежь, чтобы повеселиться: «И вот, были вечерки раньше, собирали на вечер дома и девок и парней, всех: верховские идут, низовские идут... На балалайках играют, пляшут, вальс танцуют — по старинке»29. На этих же вечерках старшими рассказывались «страшные» истории, которые особо привлекали молодых девушек и парней. Многие устные святочные тексты содержат в себе упоминание о праздничных посиделках, в которых проявлялось народное комическое смеховое начало (к этой святочной особенности обратился Н.В. Гоголь в повести «Ночь перед Рождеством» (1832)).
Наконец, ни одни святки не обходились без ряженых — переодетых в маски и костюмы молодых парней и девушек. Изначально ряжение символизировало обряд плодородия (маски животных, в которые рядилась молодежь, должны были обеспечить людям богатый урожай). Однако с течением времени ритуальное действо превратилось в простую забаву. Разрешалось использовать не только маски птиц и зверей — можно было наряжаться в костюмы цыган, турок, драгунов и т. п. Самые отчаянные обряжались чертями, однако это считалось дурным предзнаменованием — бесы могли и «отомстить» весельчаку.
В святочных быличках и бывальщинах встречаются все перечисленные особенности святочного обрядово-ритуального цикла. Чтобы сохранить себе жизнь, в период святок человек должен был быть очень аккуратным и осмотрительным: не заговаривать с незнакомцами, обходить «нечистые» места (овины, бани, перекрестки дорог и проч.) и только в крайнем случае покидать дом в темное время суток. Иначе его ждет трагический исход. Так, В.П. Зиновьевым записана интересная быличка: у молодой девушки умер возлюбленный, а когда начались святки, он приехал за ней на карете и предложил прокатиться, затем отвез на кладбище, где девушка и умерла. «Значит, везде искать стали. Приходят на кладбище, а она у могилки мертвая лежит. На святки это было, месяц светил, карета подъехала, и показалось ей, что это ее сухарник»30.
Рассказчики призывали слушателей быть бдительными и во время традиционных святочных игрищ, так как в толпу ряженых могли затесаться черти. Их легко было узнать по копытам, хвостам и рогам, видневшимся из-под одежды. Чаще всего нечистую силу в них угадывали дети с не запятнанной грехами душой. Например, в одной из святочных быличек рассказывается о том, как мальчик Андрей спас сестру от чертей — ему показалось, что у парней, пришедших с молодежью гадать, есть хвосты и копыта. Наутро выяснилось, что оставшихся девушек и парней черти погубили: «И все они оказались там (в бане): шкуры сняты, ободраны весятся»31.
Опираясь на приведенные примеры из фольклора, можно выделить характерные черты, присущие святочным быличкам и бывальщинам:
— календарная приуроченность (действия разворачивались на святки);
— утрата бдительности и встреча с нечистой силой вследствие нарушения определенных норм поведения;
— наличие помощника, спасителя, советчика;
— «чужое» пространство, «опасные» неосвещенные места (овины, бани и т. д.), где происходят события;
— описание обрядов, примет, гаданий и проч., часто — в качестве сюжетообразующего мотива;
— установка на достоверность (рассказчик и слушатели не сомневаются, что повествуемые события происходили на самом деле).
Со временем разрыв между деревенской и городской жизнью становился все значительнее: утрачивались обычаи, забывался фольклор, вместе с ним из памяти горожан стирались былички и бывальщины. В столице по праздникам еще продолжали устраивать массовые гуляния, но они больше не имели обрядового смысла.
Наконец, в начале XIX в. периодическая печать снова предпринимает попытки возродить интерес к календарной словесности. В период активного роста демократической литературы (1820—1830-е гг.) жанр святочного рассказа, на формирование которого в значительной мере оказали влияние святочные былички и бывальщины, окончательно завершает свое становление, со временем видоизменяясь и обрастая новыми особенностями, о которых будет сказано далее.
Примечания
1. Душечкина Е.В. Указ. соч.
2. Зиновьев В.П. Быличка как жанр фольклора и ее современные судьбы // Мифологические рассказы населения Восточной Сибири. Новосибирск: Наука, Сибирское отд-е, 1987. С. 381—400; Соколовы Б.М., Ю.М. Сказки и песни Белозерского края / сост Б.М. и Ю.М. Соколовы. СПб.: Тропа Троянова, 1999. 800 с.
3. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975. 200 с.; Васильев В.К. Типология жанров народной прозы. Красноярск: Краснояр. ун-т, 1978. 106 с.; Разумова И.А. Сказка и быличка: мифологический персонаж в системе жанра. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1993. 110 с.
4. Тиманова О.И. Жанры календарной словесности и русская литературная сказка 19 в. // Вестн. ТГУ. 2008. № 315. С. 31.
5. Соколовы Б.М., Ю.М. Указ. соч.
6. Ончуков Н.Е. Сказки и сказочники на Севере: в 2 т. СПб.: Тропа Троянова, 2006.
7. Померанцева Э.В. Указ. соч. См. также: Васильев В.К. Указ. соч.; Разумова И.А. Указ. соч.
8. Там же. С. 6.
9. Карнаухова И.В. Суеверия и бывальщины // Крестьянское искусство СССР: искусства севера. Л.: Academia, 1928. Т. 2. С. 90—91.
10. Померанцева Э.В. Указ. соч. С. 13.
11. Разумова И.А. Указ. соч. С. 4.
12. Зиновьев В.П. Указ. соч. С. 15.
13. Померанцева Э.В. Указ. соч. С. 20.
14. Пропп В.Я. Жанровый состав русского фольклора // Русская литература. 1964. № 4. С. 60.
15. Померанцева Э.В. Указ. соч. С. 45.
16. Зиновьев В.П. Указ. соч. С. 12.
17. Померанцева Э.В. Указ. соч.
18. Васильев В.К. Указ. соч.; Разумова И.А. Указ. соч.
19. Померанцева Э.В. Указ. соч. С. 162—197.
20. Зиновьев В.П. Указ. соч.
21. Душечкина Е.В. Указ. соч. С. 12—13.
22. Зиновьев В.П. Указ. соч. С. 49.
23. Там же. С. 50.
24. Там же. С. 98.
25. Там же. С. 99.
26. Там же. С. 101.
27. Там же. С. 294.
28. Там же. С. 100.
29. Там же. С. 95.
30. Там же. С. 273.
31. Там же. С. 100—101.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |