Сборник «В сумерках» в свете научной рефлексии
Общим местом для исследователей сборника «В сумерках» стало выделение тематического принципа в качестве объединяющего тексты в составе издания. Традиционно принято считать, что как заглавие сборника, так и его проблематика ориентированы на общераспространенную в 1880-е годы в литературе, критике и публицистике концепцию «сумеречной действительности». Действительно, мотивы тьмы, тумана, одиночества, темы человеческой разобщенности и несчастья в самых разных его проявлениях характерны для рассказов этого сборника. Способствует такой интерпретации и авторское пояснение заглавия, данное в письме к брату Александру Павловичу: «В сумерках» — тут аллегория: жизнь — сумрак, и читатель, купивший книгу, должен читать ее в сумерках, отдыхая от дневных работ» (между 26 мая и 3 июня 1887; П 2, 90). Существенную роль в устоявшейся версии прочтения этой книги сыграла и «дружная» реакция прижизненной критики. Наиболее яркая формулировка доминанты общего восприятия принадлежит Н.К. Михайловскому «сумеречное творчество»1. Показательный пример устойчивости подобного прочтения представляет собой статья И.В. Грачевой, посвященная этому сборнику и написанная почти спустя сто лет после рецензий Михайловского. Исследовательница выделяет одну общую тему — изображение «сумеречной действительности», проявляющейся в «страхе перед жизнью», шаблонности мышления и, в конечном итоге, приводящей к «духовной ущербности героев»2. Способ описания близок к типологическому: отмечаются основные черты «сумеречного» мира и человека в этом мире. В качестве положительного начала выступает красота — эмоции, пейзажа, человека, детского эмоционально-непосредственного отношения к окружающему3. Все эти начала противопоставляются шаблонному мировосприятию. Также традиционно среди достоинств сборника отмечается необычность художественных приемов, на которые обратили внимание еще современники. Обычно в качестве примера приводят портрет Лихарева (рассказ «На пути»4) и описания природы, в которых выделяют «эффект смешанных впечатлений»5, когда звук, цвет и форма воспринимаются в нерасторжимом единстве.
Что касается второго «обязательного» для чеховских сборников композиционного элемента — связи первого и последнего рассказов, то его анализ, как и объяснение этой связи, подменяется, как правило, риторикой исследователя. Так, например, Г.П. Бердников выделял ряд тематических перекличек между рассказами «Мечты» и «Святою ночью». Но центральное объяснение взаимосвязи этих рассказов строится у него на отсылке к картинам природы. В рассказе «Мечты» описания природы, адресованные читателю, контрастируют с общим фоном сумеречной жизни. Именно они позволяют говорить о духовном богатстве темных людей, создают представление о том, какой должна быть жизнь6. А в последнем рассказе, «Святою ночью», «поэзия природы и высокие поэтические чувства, таящиеся в душах людей, сливаются воедино. В этом и состоит неувядающее очарование чеховского рассказа»7. Таким образом, связь рассказов предстает, по мысли исследователя, как отношение между потенциалом, его констатацией и реализацией последнего. Такое прочтение придает «сумеречной» концепции принципиально другое значение. «Сумерки» осмысляются как предвестие рассвета, а «грусть», «тоска» как устойчивые характеристики читательской реакции должны смениться радостным и уверенным ожиданием. Очевидно, что подобная «версия» не находит поддержки ни в характере названия, ни в объективном анализе композиции сборника, ни в большинстве читательских отзывов, и является в данном случае исключительно риторическим построением исследователя.
Более мягко, следуя общей традиции в интерпретации «сумеречной действительности», формулирует основанное на композиции движение смысла И.В. Грачева. В ее прочтении герои рассказа «Святой ночью» «стремятся увидеть хоть призрак той земной гармонии, которая чудилась в неизвестной дали героям рассказа «Мечты»8. Тем самым и здесь тематический план и та или иная его интерпретация ложатся в основу прочтения.
Думается, что очевидное следование в каком-то смысле банальной теме (на что указывал брату Александр Павлович в ответ на предложение назвать книгу «В сумерках»: «Ты неудачно окрестил. Придумай что-нибудь другое»9) не служит ключом для интерпретации сборника. Традиционно считается, что формирование характерной для 1880-х годов концепции «сумеречной действительности» стало следствием причин социально-исторического порядка — кризиса русской жизни и реакции 1880-х. Конечно, это так. Однако, на наш взгляд, для Чехова представляется существенной не столько социально-историческая мотивировка атмосферы «сумеречной действительности», сколько иная, связанная с пониманием, жизнью, функционированием слова как такового. Для доказательства этого тезиса необходимо рассмотреть вопрос о механизмах создания композиционного единства сборника не только на уровне тематики, но и на уровне поэтики по преимуществу.
Механизм смыслопорождения
По сути дела, выделяемые исследователями факторы композиционного единства сборника — тематический принцип, особая роль первого и последнего рассказов — применимы к любому автору (ср., например, «Записки охотника» Тургенева), поэтому вряд ли они выявляют специфику именно чеховских сборников, а тем более отличие одного сборника от другого. С одной стороны, отмеченные факторы могут свидетельствовать об устойчивости и осознанности композиционного решения, найденного Чеховым. Но с другой — вызывают целый ряд вопросов. Дело в том, что «ключевой» текст сборника, в котором сосредоточены темы и мотивы всех последующих рассказов, предполагает изначальное существование замысла единой книги или цикла10, что не соответствует действительности. Общеизвестно, что сборники Чехова составлялись «по случаю», и гипотеза о существовании некоего изначального замысла цикла ничем не подкреплена. Тем не менее устойчивость выделения в исследовательской традиции «ключевого» текста в составе сборника представляется очень интересной. Примечательно, что и прижизненная критика, не касаясь вопроса о композиции сборника, о роли первого и последнего рассказов, отмечает рассказы «Мечты» и «Святою ночью» как лучшие в сборнике «В сумерках»11. В данном случае не важен вопрос об объективности такой оценки. Важно другое: наличие самого факта этой читательской реакции. Его ценность в рамках поставленной проблемы заключается в том, что он демонстрирует выделенность границ книги в процессе ее восприятия читателем12. По всей видимости, рассказ в составе сборника семантизируется читателем. Процесс смыслопорождения на уровне читателя активно использует механизм ассоциаций. Каждый рассказ активно участвует в образовании ассоциативных связей с другими рассказами в рамках воспринимающего сознания. Таким образом, каждый рассказ, входя в состав сборника, приобретает «дополнительный» смысл, не существовавший в нем как в отдельном произведении (имманентно) ни на уровне авторского задания, ни на уровне первичного, изолированного читательского восприятия. Этот «дополнительный» смысл продуцируется волей автора на этапе формирования сборника и репрезентируется читателем в акте чтения. Он возникает на границе текста с другим текстом, актуализируется именно в пространстве читательского восприятия — эмоционального и ассоциативного.
Как известно, готовя рассказы для сборника, Чехов не подвергал их существенной правке13. Работа по составлению сборника заключалась именно в отборе и расположении уже готовых рассказов. Значит, формирование «дополнительного» смысла шло за счет тех элементов, которые уже присутствовали в каждом отдельно взятом тексте, но не были ощутимы в его локальном пространстве. Объединение рассказов в сборник выстраивает эти элементы в последовательность. Упорядоченность тех же элементов на новом уровне формирует смысл вторичного художественного целого (сборника) и актуализирует ранее скрытый смысл самих элементов14. В исследовательской традиции при описании механизма смыслопорождения в чеховском рассказе существенную роль принято отводить широкому и недостаточно определенному понятию подтекста15. Подтекст реконструируется исследователем из внетекстового материала, подключение которого к процессу прочтения данного текста мотивируется наличием особых знаков-указателей непосредственно в текстовом пространстве. В результате чего внимание с самого процесса переносится на все ширящееся описание возможных элементов парадигмы, образующей контекст. Текст интерпретируется, фактически, через контекст, выстроенный с той или иной степенью произвольности читателем. С.И. Кузнецов так описывает этот процесс применительно к сборнику «Рассказы»: «Импульсы, исходящие из подтекста, сообщают сюжету и повествованию каждого рассказа некий дополнительный смысл, обогащая рассказ содержанием, которого он был лишен в своем имманентном бытии. В итоге образ обретает способность менять свои очертания, становится возможной весьма значительная переакцентуация художественной структуры, границы между отдельными рассказами оказываются как бы размытыми»16. Нас же будет интересовать механизм актуализации «дополнительного» смысла не за счет в известной степени произвольно конструируемого «подтекста», а собственно за счет элементов текстового пространства.
Примечания
1. Михайловский Н.К. Ан. П. Чехов. В сумерках. Очерки и рассказы. С. 267.
2. Грачева И.В. Сборник «В сумерках». С. 49—57.
3. Грачева И.В. Сборник «В сумерках». С. 58—59.
4. Ладожский Н. <В.К. Петерсен>. Плоды мгновенных впечатлений. С. 293; Мережковский Д.С. Старый вопрос по поводу нового таланта. С. 350 и др.
5. Грачева И.В. Сборник «В сумерках». С. 60.
6. Бердников Г.П. Творческие искания Чехова середины восьмидесятых годов. Сборник «В сумерках» С. 367.
7. Там же. С. 472.
8. Грачева И.В. Сборник «В сумерках». С. 60.
9. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. М.: Соцэкгиз, 1939. С. 163.
10. См.: Тюпа В.И. Анализ художественного текста. М., 2006. С. 157—203.
11. Так, в 9 из 16 рецензий, приведенных в издании сборника в серии «Литературные памятники», лучшим назван рассказ «Святою ночью», а в 7 из 16 «второе» место отдано рассказу «Мечты».
12. О важности границы текста см: Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб., 2000. С. 14—287.
13. См.: Гришунин А.Л. Примечания // Чехов А.П. В сумерках. Очерки и рассказы: Рецензии на сборник «В сумерках». С. 475—567.
14. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. С. 14—287.
15. См.: Дерман А.Б. О мастерстве Чехова. М., 1959. С. 106—131; Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М., 1979; Сухих И.Н. Поэтика А.П. Чехова. Л., 1987; Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989 и др.
16. Кузнецов С.И. Сборник «Рассказы» // Сборники А.П. Чехова. С. 67—68.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |