Специальные исследования, посвященные различным вопросам изучения русского историко-литературного процесса конца XIX в. и отдельным авторам достаточно многочисленны. Мы позволим себе суммировать (отдавая отчет в схематизме полученной при этом картины) имеющиеся сегодня в науке представления о характере русской литературы этого периода. В результате можно сказать следующее. Среди работ историко-литературного плана принципиальное значение имеют труды Г.А. Бялого, который сформулировал, впервые развернуто обосновал и во многом реализовал задачу имманентного изучения беллетристики этого периода1. Однако сосредоточенность ученого на отражении в литературе общественно-исторической проблематики, анализ преимущественно тематического плана оставил вопрос о собственно художественной специфике данной эпохи во многом нерешенным. Между тем в разные годы Г.А. Бялый отстаивал свое понимание литературного процесса конца XIX в. как особого этапа развития русского реализма, видел отличительную особенность этого периода в новаторских устремлениях эпохи. В последней книге Г.А. Бялого «Чехов и русский реализм» эта идея составляет сюжетный и смысловой стержень2. Однако наиболее существенными стало не изучение конкретных вариантов решения проблемы новаторства в данную эпоху, а утверждаемый исследователем принцип ее изучения. Ставя задачу выяснить «главные черты чеховского реализма в из развитии», Г.А. Бялый, обосновывая отбор материала, пишет: «У каждого писателя есть своя орбита, свой мир, свои сопредельные явления. Совершенно ясно, что в мир Чехова входят не Достоевский, не Тургенев, даже не Лев Толстой, хотя с каждым из них Чехов может быть сопоставлен и соотнесен. Мир Чехова — это Гаршин, Короленко, Глеб Успенский, это литературная критика последней четверти XIX века и это поэзия той же поры»3. В то же время, рассматривая творчество писателей, принадлежащих одной эпохе, Г.А. Бялый в первую очередь преследует задачу создания индивидуального творческого портрета, в котором бы проявились и черты, сближающие этого писателя с современниками, и черты различия. Выяснение же специфики переходности, свойственной этому времени, остается за пределами внимания ученого.
В последние годы непосредственно с указанной проблематикой связаны работы Б.В. Кондакова, посвященные изучению русского литературного процесса 1880-х годов4. По его мнению, отличительной чертой этого периода является «актуализация проблемы понимания/непонимания (курсив автора цитаты — И.В.)», выражением которой стал «интерес, проявленный многими деятелями культуры к поиску эффективных средств воздействия на читателя, зрителя, слушателя»5. Близка к этим выводам и работа Е.Д. Толстой «Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880 — начале 1890-х годов».
На протяжении XX в. в работах Э.Г. Бабаева, Н.А. Бакирова, Б.Л. Бессонова, И.П. Видуэцкой, Г.Я. Галаган, И.В. Грачевой, В.Я. Гречнева, В.А. Гусева, О.В. Евдокимовой, Ф.И. Евнина, В.И. Каминского, В.Б. Катаева, В.А. Ковалева, Л.Н. Кузиной, А.Н. Латыниной, В.М. Логинова, Г.П. Маевской, Ю.Г. Милюкова, А.Б. Муратова, П.И. Овчаровой, Э.А. Полоцкой, В.И. Силантьевой, И.Н. Сухих, Е.Б. Тагер, Б.М. Эйхенбаума и др. разносторонне анализируется этот период, и в качестве предельно обобщенного резюме этих исследований можно выделить следующие черты: перестройка системы литературы и структуры литературного процесса в целом, выдвижение массовой литературы, изменение роли читателя в литературном процессе.
Теоретические работы Л.Д. Усманова Н.А. Кожевниковой, Ю.В. Манна, А.П. Чудакова, В.И. Тюпы, Е.В. Падучевой и др., связанные с изучением специфики и функционирования разных повествовательных типов характеризуют эту эпоху как время смены повествовательной модели, утверждение в литературе, прежде всего в творчестве А.П. Чехова, «персональной повествовательной ситуации» (Ю.В. Манн) или СКД (свободного косвенного дискурса — Е.В. Падучева), или «несобственно-авторского повествования» (Н.А. Кожевникова, В. Шмид).
Монография А.Д. Степанова «Проблемы коммуникации у Чехова» раскрыла и еще один, ранее практически не присутствовавший в зоне литературоведческого внимания аспект литературного процесса этой эпохи. А.Д. Степанов демонстрирует разнообразные формы кризиса речевых жанров в творчестве Чехова, которые и создают ощущение тотального «провала коммуникации» (метафорическое выражение Ю.К. Щеглова6, которому эта работа придает терминологическое значение).
И наконец, изучение литературы этого периода тесно связано с рассмотрением проблем жанрового-родового синкретизма, стиха и прозы, лирики и эпоса (А.Б. Дерман, Н. М. Фортунатов, В. Шмид, А.П. Чудаков), которые демонстрируют различные проявления «поэтизации» прозы, т. е. направленность повествования на само слово, слово как таковое.
Подобного рода наблюдения уже говорят о существенных сдвигах в литературном и — шире — культурном процессе. Но являются ли эти изменения «переходом» в последнем и буквальном смысле? знаменуют ли он слом культуры в духе представлений, выдвинутых А.В. Михайловым? Это пока остается неясным. Для ответа на подобные вопросы необходим анализ непосредственно литературного материала в рамках поставленной проблемы. Этой задаче в ракурсе обозначенного выше подхода и посвящено наше исследование.
Выбор творчества Гаршина и творчества Чехова середины 1880-х гг. в качестве непосредственных объектов исследования обусловлен следующими обстоятельствами. С точки зрения всех указанных выше проблем, 80-е гг. XIX в. представляют особый интерес. Переходность этой эпохи отчетливо осознается и на уровне саморефлексии культуры и с объективной исследовательской точки зрения. Естественно, что исчерпывающее решение указанных задач требует анализа очень большого историко-литературного материала. Поэтому, не претендуя на абсолютную полноту выводов, мы ограничимся в данной работе материалом творчества Гаршина и указанным периодом в творчестве Чехова. Этот выбор обусловлен несколькими причинами. Во-первых, как отмечает В.М. Маркович, Гаршина «нельзя с безусловной уверенностью отнести ни к числу беллетристов, ни к числу классиков»7. Таким образом, его творчество оказывается отражением черт, характерных как для «высокой», так и для массовой литературы. Те тенденции, которые, как правило, завуалированы и лишь «просвечивают» в произведениях «классики», здесь, в силу промежуточного между классикой и беллетристикой характера творчества писателя, должны проявиться с большей очевидностью. Кроме того, необыкновенная популярность Гаршина среди современников является своего рода «индикатором» оформления нового «среднего» уровня культуры, всегда свидетельствующего о масштабности и в известном смысле необратимости процесса. Во вторых, выбор творчества Чехова середины 1880-х гг. связан с тем, что этот чеховский период ознаменован переходом от «многописательства», «литературной поденщины» к «серьезным» произведениям. Сборник «В сумерках» создает Чехову репутацию «молодого таланта», в котором, наравне с Гаршиным, современники видят будущее русской литературы. Повесть «Степь» — первое выступление в «толстом» журнале, с которым связаны не просто надежды и тревоги, но и стремление показать собственное, неповторимое литературное лицо. Одновременно, это период становления чеховской повествовательной системы, поиски и пробы разных повествовательных моделей8. Эти особенности по-своему делают «В сумерках» и «Степь» адекватным выражением новой и при том именно переходной эпохи.
Концепция «слова» в творчестве Гаршина и Чехова будет рассмотрена нами сквозь призму повествовательной стратегии, выявляемой в их произведениях. Этот уровень текста представляется наиболее репрезентативным. Во-первых, повествование как таковое очевидно превращается теперь в основную проблему9, тогда как в рамках эпохи «реалистического» слова повествование было освобождено от «внешних» по отношению к нему целей и задач10. Именно вопрос о повествовательной системе, принципах и интенциональной природе повествования как такового занимает центральное место в литературном процессе этой переходной эпохи и с точки зрения метаописательной проекции, и с точки зрения исследовательского дискурса. Во-вторых, очевидно, что изменение принципов осмысления слова и его функционирования должно прежде всего проявиться в трансформации основных элементов повествовательной модели, т. е. в новой организации фигуры говорящего, субъекта речи — повествователя/рассказчика/героя, в организации «образа мира», т. е. пространственно-временного континуума, являющегося наиболее универсальной проекцией «сообщения», а также в образе и, прежде всего, в роли адресата. Как представляется, принцип осмысления слова, способность его выполнять различные функции — когнитивную, коммуникативную, эстетическую и прагматическую — подвергаются значительной трансформации в русской литературе конца XIX в. А широкий диапазон трансформаций, в свою очередь, дает основания думать, что данный период является переходной эпохой в «широком» смысле слова, т. е. речь идет об эпохальном сдвиге в историческом движении культуры. Доказательству этого положения и посвящена настоящая работа.
Примечания
1. См.: Бялый Г.А. В.М. Гаршин и литературная борьба восьмидесятых годов. М.—Л., 1937 и др.
2. Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева к Чехову. С. 247—249.
3. Там же. С. 247.
4. Кондаков Б.В. 1) Русская классическая литература (К проблеме определения понятия) // Типология литературного процесса: (На материале русской литературы XIX века). Пермь, 1988. С. 4—17; 2) Понятие «литературное направление» и русская литература XIX—XX вв. // Вестник Пермского ун-та. Вып. 1. Литературоведение. Пермь, 1996. С. 7—9; 3) Художественный мир русской литературы 1880-х гг.: В 2 ч. Пермь, 1996 и др.
5. Кондаков Б.В. Художественный мир русской литературы 1880-х гг.: В 2 ч. Пермь, 1996. Ч. 1. С. 21.
6. Щеглов Ю.К. Молодой человек в дряхлеющем мире (Чехов: «Ионыч») // Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Мир автора и структура текста. Tenafly, 1986. С. 23—24.
7. Маркович В.М. К вопросу о различении понятий «классика» и «беллетристика». С. 55.
8. См.: Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М., 1971.
9. Михайлов А.В. Роман и стиль. С. 451. См. также: Манн Ю.В. Автор и повествование // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 431—480; Кожевникова Н.А. Типы повествования в русской литературе XIX—XX вв. М., 1994.
10. Там же. С. 424—429.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |