Репутация литературного имени В.М. Гаршина имеет неустойчивый характер. Для многих своих современников он, пожалуй, один из самых талантливых молодых писателей1, достойный продолжатель традиций классической русской литературы. В оценке критиков более позднего периода литературные заслуги Гаршина выглядят гораздо скромнее. Его включение в число писателей «первого ряда» подвергается сомнению, и проза Гаршина рассматривается как явление более близкое массовой беллетристике2. В истории филологического изучения Гаршина также нетрудно проследить периоды взлетов и падений интереса к его прозе3. Устойчивым мотивом рецепции творчества Гаршина является и указание на достаточно многочисленные «шероховатости», «дефекты» его прозы. К ним, в первую очередь, относится схематичность характера и сюжета, условность в ущерб достоверности изображаемой реальности — одним словом, «литературность». Для апологетов писателя все эти «недостатки» объясняются «молодостью» таланта, а для критически настроенных исследователей — это основание для невысокой оценки литературного таланта Гаршина4.
Тем не менее несмотря на различие оценок творчества писателя, Гаршин, балансируя между массовой беллетристикой и литературной классикой, занимает, по общему мнению критиков и исследователей, принципиальное место в литературном процессе эпохи5. Чем же определяется значение Гаршина в истории литературы, несмотря на краткость его литературного пути и совсем не большой объем литературного наследия?
Уже в первых критических отзывах значение Гаршина устойчиво связывается с ярким выражением наиболее характерного настроения эпохи — пессимизма. Писатель воспринимается как «певец загубленного поколения» и в этом смысле сопоставляется с С.Я. Надсоном. С точки зрения социологического подхода, характерного для исследователей XX века, значение прозы Гаршина определяется резкой критикой социальной действительности. Таким образом, включение Гаршина в «большую» литературу мотивируется в первую очередь тематическим уровнем его текстов. Однако одновременно с этой, безусловно преобладающей, точкой зрения периодически появлялись и другие подходы к творчеству писателя. Одним из наиболее знаменитых примеров стало исследование6, рассматривающее творчество писателя как материал для решения медицинских, психопатологических вопросов. Интерес к биографии писателя в контексте вопросов психологии творчества является характерной чертой исследований последней трети XX века7. И только в начиная с 1990-х гг. появились работы, в которых центральным предметом изучения стала непосредственно поэтика гаршинского текста8, без преобладания в интерпретационной стратегии уклона в тематический или биографический аспект. Таким образом, можно констатировать, что на сегодняшний день изучение творчества Гаршина наиболее приблизилось к анализу непосредственно художественных задач, которые сам автор формулировал как «поиск новых путей».
Однако исключить биографический контекст при рассмотрении прозы Гаршина невозможно. Традиция непременного подключения биографии писателя к его собственно художественному тексту сложилась еще при жизни Гаршина. Все современники, независимо от идеологической и эстетической позиции, говорят о необыкновенной личности писателя. После гибели Гаршина вышло два сборника — «Красный цветок» и «Памяти Гаршина», подготовленных представителями полемизирующих литературно-общественных группировок, каждая из которых отдала собственную дань признания этому писателю и человеку9. Всеобщее признание Гаршина во многом было основано на впечатлении от его личности. А.П. Чехов в рассказе «Припадок», посвященном памяти Гаршина, изображает героя, которого так и определяет в письме А.Н. Плещееву (15 сентября 1888; П 2, 331) — «молодой человек гаршинской закваски». И это определение понятно адресату и не требует широких пояснений. А вот как звучит характеристика «человека гаршинского склада» в рассказе: «Есть таланты писательские, сценические, художнические, у него был особый талант — человеческий (курсив автора цитаты — И.В.). Он обладает тонким, великолепным чутьем к боли вообще. Как хороший актер отражает в себе чужие движения и голос, так Васильев умеет отражать в своей душе чужую боль. Увидев слезы, он плачет; около больного он сам становится больным и стонет; если видит насилие, то ему кажется, что насилие совершается над ним...» (7, 216). Одним словом, можно сказать, что личность и биография Гаршина, фактически с первого опубликованного рассказа — «Четыре дня», стремительно превращались в текст в восприятии современников и закреплялись уже в качестве такового биографического текста как неотъемлемый компонент гаршинской прозы. Основные мотивы биографического текста — это душевная травма, пережитая Гаршиным в раннем детстве вследствие разрыва между родителями; стремление к героизму, болезненность, мягкость и восприимчивость характера10.
Подключение биографического текста к непосредственно художественному произведению формирует следующие устойчивые для исследовательской традиции характеристики художественного мира Гаршина. Это указание на единый практически для всех произведений писателя тип героя, далее — на автобиографичность этого героя и, как следствие, это так или иначе выражаемая в процессе интерпретации тенденция к отождествлению личности героя с личностью самого автора11.
Основанием для практики подобного уподобления служило понятие «искренности». Именно искренность провоцировала представление о едином типе героя и, в конечном итоге, отождествление героя с личностью писателя. В искренности видели современники отличительную черту и одновременно достоинство гаршинской повествовательной манеры. Характерно в этом смысле свидетельство И.Я. Павловского о впечатлении от первого опубликованного рассказа В.М. Гаршина «Четыре дня»: «В Гаршине сразу увидели писателя с большим будущим. Причина такого успеха лежала, конечно, отчасти в том, что в «Четырех днях» проводилась гуманная идея, которая у нас всегда подкупает симпатии читающей публики. Отчасти также успеху содействовало время, когда этот рассказ появился... Но все это только отчасти. Главная доля была в красоте формы и задушевной искренности рассказа. Было ясно, что Гаршин не проповедник, выбирающий беллетристическую форму для проведения тех или других идей, а художественный темперамент, чувствующий по-своему и потому пренебрегающий рецептами, по которым в то время писались беллетристические вещи»12.
Исследовательская практика первой половины XX в. следует в большинстве работ обозначенной выше интерпретационной модели. Таким образом, можно констатировать, что понятие «искренность» применительно к творчеству Гаршина обычно использовалось как универсальное объясняющее средство при решении различных проблем, связанных с анализом текста, начиная с авторской интенции, характеристики героя и повествования и кончая вопросами его рецепции. Однако переход в употреблении этого понятия от плана констатации к возможности использования его как аналитического инструмента демонстрировал, что из всего обширного смыслового поля понятия «искренность» актуализировалось преимущественно одно, психологическое, значение — искренность как черта характера. И именно это обстоятельство провоцировало «уход» критика/исследователя от анализа текста к рассуждениям о личности самого автора и, в конечном счете, к интерпретации текста через личность Гаршина13. Но можно ли говорить о реализации принципа «искренности» как принципа поэтики, вне зависимости от внеположной ему установки — личности писателя, остается неясным. Очевидно, что принцип «искренности» выражается через тематический уровень текста. Исповедь или, как минимум, исповедальный элемент будет присутствовать в любой такой повествуемой истории. Но проявляет ли себя «искренность» и на уровне рассказывания истории, на уровне повествующем не только как стилистическая характеристика? Какова система приемов, обусловленных «искренностью»? Какими художественными средствами она создается? Или «искренность» связана с такой повествовательной инстанцией как «читатель», т. е. относится к области прагматики текста — представляет собой эффект, на достижение которого направлен текст? И если «да», то каковы средства достижения этого эффекта? Как связан принцип «искренности» с декларируемой автором и эпохой задачей «поиска новых путей»? Эти вопросы не только не нашли ответа, но пока и не были поставлены в научной литературе.
Примечания
1. Арсеньев К.К. В.М. Гаршин и его творчество // Гаршин В.М. Полное собрание сочинений. СПб., 1910. С. 525; Неизвестный автор. В-д Г-н. Рассказы. СПб., 1882 // Отечественные записки. Спб., 1882. № 8. Т. 263. С. 223; Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. СПб., 1893. С. 78; Андреевский С.А. Всеволод Гаршин // Русская мысль. Книга VI. М., 1889. С. 48 и др.
2. См.: Чуковский К.И. Всеволод Гаршин (Введение в характеристику) // Чуковский К.И. Лица и маски. СПб., 1914. С. 276—307; Архангельский В.Н. Основной образ в творчестве Гаршина // Литература и марксизм. Кн. 2. М.—Л., 1929. С. 75—94.
3. В 1930-е гг. выходят сборники статей — «В.М. Гаршин» (М.: Никитинские субботники, 1929 и 1931 гг.), готовится к издания полное собрание сочинений Гаршина (вышел только 3-й том — Письма), подготовленный Ю.Г. Оксманом, появляются ставшие впоследствии классическими работы Г.А. Бялого. Следующая волна интереса к творчеству Гаршина приходятся на рубеж 1970—1980-х — начало 1990-х гг.: Гусев В.А. К вопросу о типологии конфликтов в русской реалистической литературе 80—90-х гг. XIX в.: Конфликт романтической мечты с реальностью в творчестве В.М. Гаршина, В.Г. Короленко, А.П. Чехова // Русская литература XIX—XX вв. и вопросы ее типологии. Днепропетровск, 1975. С. 54—65, Московкина И.И. Проблемы изучения поэтики В.М. Гаршина в современном советском литературоведении // Вопросы русской литературы. 1979. Вып. 2. С. 24—31; Шубин В.И. Мастерство психологического анализа в творчестве В.М. Гаршина. Автореф. ... к. ф. н. М., 1980; Старикова В.А. Гаршин и Чехов (Проблема художественной детали). Автореф. ... к. ф. н. М., 1981; Синцов Е.В. Художественное произведение как основа взаимодействия романтизма и реализма. (Проза А.П. Чехова, В.М. Гаршина, В.Г. Короленко) // Романтизм в системе реалистического произведения. Казань, 1985. С. 100—121; Кожуховская Н.В. Военные рассказы В.М. Гаршина. Автореф. ... к. ф. н. Л., 1985; Латынина А.Н. Всеволод Гаршин: Творчество и судьба. М., 1986; Безруков А.А. Нравственные искания В.М. Гаршина. Истоки и традиции. Автореф. ... к. ф. н. М., 1989; Милюков Ю.Г. и др. Поэтика В.М. Гаршина. Челябинск, 1990; Склейнис Г.А. Типология характеров в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» и в рассказах В.М. Гаршина 80-х гг. Автореф. ... к. ф. н. М., 1992; Колесникова Т.А. Трагическое в творчестве В.М. Гаршина. Автореф. ... к. ф. н. М., 1994.
4. Примеры низкой оценки творчества Гаршина в критике см., напр.: Шмаков Н. Типы Всеволода Гаршина. С. 14—17; Елагин Ю.Н. Литературно-критические очерки: В.М. Гаршин // Русский вестник. Т. 213. Март, 1891. С. 283—298, в научной литературе см., напр.: Латынина А.Н. Всеволод Гаршин: Творчество и судьба. С. 33, 211; Овчарова П.И. К типологии литературной памяти писателя: В.М. Гаршин // Художественное творчество и проблемы восприятия. Тверь, 1990. С. 73.
5. См.: Арсеньев К.К. В.М. Гаршин и его творчество. С. 526; Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. С. 78; Михайловский Н.К. О Всеволоде Гаршине // Михайловский Н.К. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 6. СПб., 1909. С. 305—345; Бялый Г.А. Русский реализм конца XIX века. Л., 1973. С. 10; Латынина А.Н. Всеволод Гаршин: Творчество и судьба. С. 215.
6. Бирштейн И.А. Сон В.М. Гаршина. Психоневрологический этюд к вопросу о самоубийстве. М., 1913.
7. См.: Кожуховская Н.В. Военные рассказы В.М. Гаршина; Латынина А.Н. Всеволод Гаршин: Творчество и судьба; Безруков А.А. Нравственные искания В.М. Гаршина. Истоки и традиции; Колесникова Т.А. Трагическое в творчестве В.М. Гаршина.
8. Милюков Ю.Г. и др. Поэтика В.М. Гаршина; Склейнис Г.А. Типология характеров в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» и в рассказах В.М. Гаршина 80-х гг.
9. Красный цветок. Лит. сб-к в память В.М. Гаршина. СПб., 1889; Памяти В.М. Гаршина. Худож.-лит. сб.-к. СПб., 1889.
10. Ср.: Абрамов Я. В-д М-ч Г-н (Материалы для биографии) // Памяти В.М. Гаршина. Худож.-лит. сб-к. С. 1—64; Дурылин С.Н. Детские годы Гаршина. СПб., 1910.
11. См., например: «Страдальческая личность его пронизывает собою все его сочинения» (Ясинский И.И. Всеволод Гаршин. Опыт характеристики // В.М. Гаршин. Полное собрание сочинений. СПб., 1910. С. 523), или: «В.М. Гаршин был в полном смысле мученик современной русской литературы. Те, кто хоть раз в жизни видели Гаршина, едва ли забудут его» (Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. С. 77), или: «...Лавровская идея («Исторические письма») долга интеллигенции перед народом, необходимости искупления страданий целых поколений... увлекала Гаршина. Позже основным героем писателя станет именно интеллигент, мучающийся сознанием своей вины перед народом и долгом перед ним» (Дурылин С.Н. Детские годы Гаршина. С. 39), а также: Якубович П.Ф. Гамлет наших дней // В.М. Гаршин. Полное собрание сочинений. С. 539—549 и др.
12. Павловский И.Я. Дебюты В.М. Гаршина // Современники о В.М. Гаршине. Саратов, 1977. С. 187—188.
13. Следствием этой закономерности представляется характер общей картины научной, не говоря уже о критической, литературы о творчестве Гаршина, где преобладают работы, выполненные с точки зрения биографического метода, часто заявленного уже в названии типа «Жизнь и творчество...» См., например, помимо вступительных статей (Скабичевский А.М. Сведения о жизни Всеволода Михайловича Гаршина // Всеволод Гаршин. Рассказы. Пг., 1919. С. 1—28; Оксман Ю.Г. Жизнь и творчество В.М. Гаршина // Гаршин В.М. Рассказы. М.—Л., 1934. С. 3—37 и др.), где сам жанр предполагает подобное освещение материала, — Порудоминский В.И. Грустный солдат, или жизнь В. Гаршина. М., 1986; Латынина А.Н. Гаршин: Творчество и судьба.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |