Подведем итоги. Такие устойчивые принципы поэтики Гаршина, как редукция портретно-именной, биографической, социальной характеристик героя, условность его характера, гиперболизация страдания, единый тип внутреннего конфликта и сюжетной модели не только создают впечатление о едином типе героя в произведениях Гаршина, но и открывают возможность для превращения такого героя в символ1, в некую манифестацию идеальной человеческой личности. Эта особенность повествования Гаршина стала основанием для сопоставления его поэтики с поэтикой романтической. Однако особенности риторической организации на уровне повествующего мира — характер презентации героя и конфликта, специфика риторических приемов, участвующих в развертывании повествующего дискурса — позволяет охарактеризовать повествовательную систему Гаршина прежде всего как систему риторическую, риторически воздействующую. Приемы, реализуемые как на уровне повествуемого мира, так и на уровне повествующем складываются в единую систему. Доминирующая функция этой системы — прямое воздействие на читателя. Изображенный мир в творчестве Гаршина лишен самостоятельного художественного бытия. У него нет прошлого и будущего, как у героя нет истории. Все прошлое, за исключением детства, есть ложь, обман или заблуждение с точки зрения настоящего, что выражается в клишированном слове. Будущее либо не определено, поскольку нет целостной картины мира в сознании героя, либо невозможно, поскольку герой умирает. Временное пространство гаршинского мира — это настоящее.
Другая особенность мира Гаршина заключается в том, что это мир, реализуемый прежде всего не как целостность различных материальных объектов, а как пространство ментальное. Поэтому категория пространства у Гаршина связана не с характером изображения человека и мира, а с высказыванием человека о мире. Можно сказать, что пространство Гаршина — это словесное пространство по преимуществу. Создается, вернее, задается такое пространство при помощи особой клишированной фразы, а развертывается посредством диалога героя с другим или с самим собой. Поиск «правильного» слова определяет сюжетное движение рассказа. Однако телеология этого поиска значительно превышает масштаб биографии героя, стремится к универсализации. В рассказе «Художники», получившем общепризнанную репутацию эстетического манифеста Гаршина, есть классический, неоднократно цитированный эпизод. Гельфрейх, рассказывая о замысле своей картины, говорит: «Если (краски в картине художника — И.В.) и не выразят всего, так что ж за беда? Вопрос поставят... <...> Ты скажешь, что вопрос уже поставлен? Верно! Но этого мало. Нужно задавать его каждый день, каждый час, каждое мгновенье. Нужно, чтобы он не давал людям покоя. И если я думаю, что мне удастся хоть десятку людей задать этот вопрос картиной, я должен написать эту картину. <...> Ты заставишь думать людей, вот и все. И кроме эстетического чувства, которое возбуждает всякая картина и которое одно, само по себе, стоит не очень-то много, не в этом ли смысл того, над чем мы трудимся?» («Художники», 342)
Таким образом, на уровне поэтики повествовательная система Гаршина — это подчеркнуто риторически организованное высказывание, подчиненное задаче воздействия, а на уровне тематики — развернутый риторическими средствами вопрос, единый для всего творчества, вопрос о критериях нравственности. Понятие «искренности», послужившее отправной точкой данного исследования, осуществляется в тексте как прагматическая установка. Таким образом, в этой системе читатель превращается в инстанцию, активированную текстовым пространством. Можно сказать, что в этой системе читатель лишается статуса самостоятельности и переходит в разряд внетекстового персонажа. Он не принадлежит художественному миру, но как бы задается, продуцируется им. Используя терминологию М.М. Бахтина, можно сказать, что образ читателя стремится к завершенности. Читатель может принять точку зрения текста (автора) или не принять, поверить или не поверить, но не может предложить иную мотивацию события или поступка, так как не обладает для этого достаточным количеством информации. Иными словами, правдивость, или искренность достигается за счет исключения иных интерпретаций. Текст как высказывание меняет свою модальность: читательское восприятие вынуждено переключиться с категории оценки на категорию веры.
Думается, что немаловажную роль в усилении запрограммированности читательского восприятия стала со временем играть биография самого писателя. Контекст внешней жизни, которого был лишен герой, реконструировался по образцу судьбы Гаршина. Личность Гаршина, его человеческие качества становились одним из центральных аргументов искренности героя и, как следствие, художественного достоинства его произведений. Показательно, с этой точки зрения, изменение в оценке творческого наследия Гаршина, которое происходит в 1910—1920-е гг. Если для большинства современников значительность или оригинальность Гаршина как писателя не вызывает сомнения, то для нового поколения, не ощутившего на себе влияния личности писателя, переоценка художественного значения его произведений связана как раз с появлением сомнений в искренности героя.
Примечания
1. См.: Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы. С. 79.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |