Профессия инженера в конце XIX века стала одной из престижных. Талантливые инженеры, обладающие, кроме специальных знаний и навыков, общей культурой, широким кругозором, умеющие творчески подойти к практическому делу, способствовали соединению науки и техники, осуществлению второй технической революции. Среди инженеров были замечательные писатели, такие как Н. Гарин-Михайловский, Е. Замятин. Однако, сама профессия не гарантировала ни высокий интеллектуальный уровень, ни душевную широту, ни способность к творчеству.
Исследуя мир чувств и мыслей героев-интеллигентов, Чехов поднимал вопрос о способностях к сопротивлению влияния среды, готовности перестроить свою жизнь.
Среди персонажей произведений Чехова бесконечное множество разного рода интеллигентов-чиновников, учителей, врачей, инженеров. Но им дается не столько профессиональная характеристика, сколько выясняется нравственный облик людей разного возраста, разного культурного уровня. В эпизодах бытовых, житейских обнаруживается и мировоззрение героев, и характер соответствия между тем, что они говорят и как живут.
«Чехову было важно, — писал в своем исследовании Г.А. Бялый, — чтобы люди задумались, пережили нравственный толчок, потеряли спокойствие, захотели «перевернуть» свою жизнь. Рисуя так судьбу своих героев, Чехов был вместе со многими своими современниками <...> это не была его личная тема, это была тема времени, её подсказывала эпоха конца века, драматическая и тревожная»1. Внимание к внутреннему миру человека, к эволюции его взглядов обусловило довольно частые обращения Чехова к форме повествования от первого лица. Совсем не обязательна при этом духовная и идейная близость автора и героя-рассказчика, подводящего итог прожитой жизни или оказавшегося в остром конфликте с окружающими. Позиция чеховских персонажей никогда полностью не совпадает с авторской.
Обратимся к инженерам в произведениях Чехова. Возьмем рассказ «Огни», повесть «Моя жизнь» и рассказ «Новая дача». Присмотримся к трем инженерам — Ананьеву, Должикову и Кучерову.
Повесть «Огни» Чехов написал в 1888 году. Ее главный герой — инженер Ананьев. Прежде всего, в глаза бросается его «довольство» своим положением, отразившееся даже во внешности: «Движения его и голос были покойны, плавны, уверенны, как у человека, который отлично знает, что он уже выбился на настоящую дорогу, что у него есть определенное дело, определенный кусок хлеба, определенный взгляд на вещи...» (7, 109).
Читатель узнает, что в молодые годы Ананьева, может быть, и была напряженная трудовая деятельность, а в тот момент, когда наблюдает его писатель, он не выглядит ни энтузиастом, ни инициатором важного дела, хотя «под воздействием вина и сентиментального настроения» он с удовольствием говорит о насыпи, «которая стоит миллион», о кипящей жизни, о людях, которые «лет через сто или двести настроят здесь фабрик, школ, больниц...» (7, 106).
Чехов в его характере показал столкновение высокого и низкого, делового и поэтичного, заставил его самого осознать последствия такой «комбинации»: «...я был мастером комбинировать свои высокие мысли с самой низменной прозой <...> Теперь вот, вспомнив о гимназистке, я покраснел за свои тогдашние мысли, тогда же совесть моя была совершенно покойна» (7, 115).
Показав Ананьева глазами автора, Чехов затем дал слово самому герою. Исповедь его похожа на «отчёт» самому себе, она формально не нужна, не обязательна, никто с него этого не требует. Как бы «контролируя» высказывания Ананьева, писатель выясняет сущность за видимостью. С одной стороны, трезвая самокритичная оценка героем своего прошлого: «...я понял, что у меня не было ни убеждений, ни определенного нравственного кодекса, ни сердца, ни рассудка; всё умственное и нравственное богатство моё состояло из специальных знаний, обрывков, ненужных воспоминаний, чужих мыслей — и только...» (7, 135). Безусловно, значительно то, что он сумел осудить себя за эгоизм и бездушие. Но, с другой стороны, Чехов заостряет наше внимание на том факте, что это понимание не очень-то повлияло на последующую жизнь. Да, Ананьев вполне порядочный семьянин, осознает необходимость обеспечивать жену и детей. Но, отвергая надуманный скептицизм студента, заведомо не верящего ни во что светлое, он ничего не может противопоставить.
Как пишет М.Л. Семанова, «повествователь вовсе не склонен полагаться на обобщения Ананьева и весьма настороженно относится к его философии». Писатель показал опасность «самоудовлетворенности, самоуспокоенности», он стремился «пробудить в людях чувство ответственности за свои убеждения, за свои поступки»2.
В своих произведениях Чехов подводил читателя к мысли о том, что неблагополучна жизнь в целом, ее не изменить устройством отдельных судеб, но принципиально важна твердость убеждений, твердость и высокая нравственность жизненных принципов. Чеховская повесть «Моя жизнь» интересна и особенностями раскрытия образа инженера. Инженер Должиков напоминает героя из рассказа «Огни» своей удовлетворенностью достигнутым положением. Правда, его, в отличие от Ананьева, уже не грызут никакие сомнения: и материальные трудности, и тяжелая физическая работа — далекие воспоминания. Они не влияют не только на его поступки, но и на отношение к людям. Сегодняшняя жизнь как будто совсем не задевает его, он подходит к ней только как потребитель. Какая-то ненастоящая, лубочная внешность подчеркивает его «игру в жизнь», несерьезность, неполноценность того, что он делает: «...от него пахнуло на меня тем же счастьем, что и от его ковров и кресел. Полный, здоровый, с красными щеками, с широкой грудью, вымытый, в ситцевой рубахе и шароварах, точно фарфоровый, игрушечный ямщик. У него была круглая, курчавая бородка — и ни одного седого волоска, нос с горбинкой, а глаза темные, ясные, невинные» (9, 204).
Чехов давал понять, что прошлая трудовая жизнь Должикова (работа в Бельгии машинистом, простым рабочим) обессмыслена, если в настоящем он презирает простых людей: «Он всех простых людей почему-то называл Пантелеями, а таких, как я и Чепраков, презирал и за глаза обзывал пьяницами, скотами, сволочью» (9, 214). «Сытый, румяный», самодовольный, больше похожий на домовладельца, чем на инженера, Должиков и в финале показан таким же. «...где-то в восточных губерниях он строит дорогу и покупает там имения» (9, 279).
Этот герой предшествовал ещё одному инженеру — главному персонажу рассказа «Новая дача» (1898). Сюжет «Новой дачи» строится на столкновении Кучерова и его жены с мужиками — сопоставляются люди разных классов, разного уровня культуры, разного отношения к жизни.
Столкновение персонажей откровенное, подчёркнутое тем, что инженер и его жена, казалось бы, всей душой идут навстречу мужикам, идут на сближение, а те не только не могут понять их «порывов», но вроде бы и не очень хотят, а часто даже с вызовом вредят господам.
То, что разговаривают мужики с инженером порой как бы на разных языках, не столько, может быть, характеризует темноту крестьян, сколько даётся писателем как дополнительный штрих к снижению серьёзности и сомнению в искренности попыток интеллигентов сблизиться с народом.
Значительность благотворительных попыток господ ставится автором под сомнение. Интеллигенты терпят поражение прежде всего потому, что для них мужики все одинаковы, сплошная черная масса. Чехов же не только показал, как по-разному относятся мужики к господам, но и выделил крупным планом индивидуальности. Среди них особенно интересен Родион. Голосом героя сказал писатель о нравственной силе и сознании неразвитости крестьянства: «Иной, знаешь, рад бы слово сказать по совести, вступиться, значит, да не может. И душа есть, и совесть есть, да языка в нем нет. Не обижайся... потерпи... Чего там!» (10, 124).
В том, что тихо, робко, «будто прося милостыню», высказал барыне Родион, конечно же, скрыт вызов господам, которые то трешницей «на бедность», то обещанием (не понятым всерьез) надежд на благо в загробном мире ищут пути к сближению. Беспомощность инженера и его жены проявилось и в форме их обращения к мужикам, в их настойчивых, убедительных просьбах — любить, доверять.
В этих рассказах Чехов дает оценку благотворительности интеллигентов, их попыткам «снизойти» к народу и, в то же время, с уважением относится к тем мужикам, которые способны были осмыслить жизнь.
В одном из писем 1899 года Чехов высказал достаточно скептическое отношение к инженерам и разного рода интеллигентам. Возлагал он надежды только на отдельные личности: «Я верую в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по всей России и там и сям, — интеллигенты они или мужики, — в них сила, хотя их и мало» (П 8, 101).
Примечания
1. Бялый Г.А. Современники // Чехов и его время: сб. М.: Наука, 1977. С. 7.
2. Семанова М.Л. Повесть А.П. Чехова «Огни» // Вопросы истории русской литературы: ЛГПИ им. А.И. Герцена. Т. 219. Л., 1961. С. 252—265.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |