А.П. Чехов вел обширную переписку со своими родными, никогда не упускал из внимания никого из членов своей семьи, очень много работал для того, чтобы их здоровье, жизнь были благополучными. В письме к двоюродному брату Михаилу Михайловичу Чехову от 10 апреля 1877 года А.П. Чехов обращается к нему с просьбой о деликатной поддержке матери: «Будь так добр, продолжай утешать мою мать, которая разбита физически и нравственно. Она нашла в тебе не одного племянника, но и много другого, выше племянника. У моей матери характер такого сорта, что на нее сильно и благотворно действует всякая нравственная поддержка со стороны другого. Не правда ли, глупейшая просьба? Но ты поймешь ее, тем более, что я сказал «нравственная», то есть духовная поддержка. Для нас дороже матери ничего не существует в сем разъехидственном мире, а посему премного обяжешь твоего покорного слугу, утешая его полуживую мать. Переписку мы будем вести, вероятно, как следует. А затем мимоходом замечу, что ты не будешь раскаиваться в том, что высказал мне многое; мне стоит только поблагодарить тебя за доверие ко мне: знай, брат, что я им очень дорожу. Прощай, желаю тебе всего лучшего. Поклон Лизе и Грише и твоим товарищам» (151, т. 1, с. 21—22).
Письма к М.М. Чехову очень теплые и ласковые. Вот, например, что пишет А.П. Чехов двоюродному брату 29 июля 1877 года из Таганрога: «Наши писали мне, что ты сыграл свадьбу на славу! Желаю, очень желаю, чтобы побольше было таких братьев для сестер, как ты. Мы все для одной сестры не сделаем того, что ты делаешь для всех сестер (не исключая и двоюродных). Хвала тебе и честь!» (там же, с. 24—25).
Именно М.М. Чехову адресованы откровенные признания А.П. Чехова о любви к отцу и матери: «Отец и мать единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дела их рук, славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал, закрывает собой все их недостатки, которые могут появиться от плохой жизни, готовит им мягкий и короткий путь, в который они веруют и надеются так, как немногие» (М.М. Чехову, 29 июля 1877 года, Таганрог: там же, с. 25).
Своим корреспондентам, от которых зависела публикация произведений, Чехов откровенно признается в том, что материально нуждается, так как именно на нем лежали все заботы о семье: «Со мной семья, варящая, пекущая и жарящая на средства, даваемые мне рукописанием», — пишет Чехов Н.А. Лейкину 25 июня 1884 года из Воскресенска (там же, с. 115).
В письме И.Л. Леонтьеву (Щеглову) 12 апреля 1889 года А.П. Чехов беспокоится о брате Николае Павловиче, художнике, прожившем всего тридцать один год: «Мой брат-художник болен серьезно. Мой горизонт заволочен очень нехорошими тучами» (151, т. 3, с. 192). В письмах Чехова, как мы видели ранее, много тревоги и заботы по поводу проблем в жизни брата Александра Павловича.
Вокруг Чехова всегда было много людей, двери его дома были открыты настежь: «Надо жениться, — иронично пишет он А.С. Суворину 7 апреля 1897 года из Москвы. — Быть может, злая жена сократит число моих гостей хотя наполовину. Вчера ко мне ходили целый день сплошь, просто беда. Ходили по двое — и каждый просит не говорить и в то же время задает вопросы» (там же, с. 326).
На протяжении всего творческого пути Чехова сопровождали весьма сложные обстоятельства жизни — болезни, нужда, заботы о семье и мн. др. В письме к Н.А. Лейкину от 10 декабря 1883 года (Москва) он говорит: «Я крайне утомлен, зол и болен. Утомили меня мои науки и насущный хлеб, к<ото>рый в последний месяц я должен был заработать в удвоенной против обыкновения порции, так как брат-художник воротился из солдатчины только вчера. Приходилось работать чёрт знает где — причина, почему для прошлого номера не дал Вам рассказа» (151, т. 1, с. 91—92).
О крайне стесненных обстоятельствах жизни Чехов сообщает своим корреспондентам: «Скучаю. Скука усугубляется сознанием безденежья и неизвестности. Когда выеду, не знаю... Нервы расстроены ужасно, так что пульс мой бьет с перебоями. <...> В Питере погода великолепная, но безденежье и отсутствие весеннего пальто, взятого у меня на бессрочный прокат одним нашим общим знакомым, портят всю иллюзию» (Ф.О. Шехтелю, 11 или 12 марта 1887 года, Петербург: 151, т. 2, с. 37, 38). «Ночую у знакомого. Вообще, нечистый знает, где только не приходится мне ночевать: на кроватях с клопами, на диванах, на диванчиках, на сундуках...» (Чеховым, 14—19 апреля 1887 года, Таганрог: там же, с. 69).
А.П. Чехов еще в самые ранние годы в письмах к брату Ал.П. Чехову учит его стилю написания писем, особенностям построения текста, умению письменно взаимодействовать с людьми. Чехов предупреждает, что не следует «слезоточить», а нужно «поддержать, подбодрить» брата Николая, не писать «жалких, тоскливых слов», а писать «хорошее слово»: «Ты слезоточишь от начала письма до конца... — пишет А.П. Чехов Ал.П. Чехову в 20-х числах февраля 1883 года из Москвы. — Во всех письмах, впрочем, и во всех своих произведениях... Можно подумать, что ты и дядя состоите из одних только слезных желез. <...>
И вот, вместо того чтобы поддержать, подбодрить талантливого добряка хорошим, сильным словом, принести ему неоцененную пользу, ты пишешь жалкие, тоскливые слова... Ты нагнал на него тоску на полчаса, расквасил его, раскислил и больше ничего... Завтра же он забудет твое письмо. Ты прекрасный стилист, много читал, много писал, понимаешь вещи так же хорошо, как и другие их понимают, — и тебе ничего не стоит написать брату хорошее слово... Не нотацию, нет! Если бы вместо того, чтобы слезоточить, ты потолковал с ним о его живописи, то он, это верно, сейчас уселся бы за живопись и наверное ответил бы тебе. Ты знаешь, как можно влиять на него...» (151, т. 1, с. 54). Это не просто рекомендация для конкретного письма, но и для совершенствования художественного стиля. Такого рода рекомендации содержатся практически во всех письмах Ал.П. Чехову.
Поразительно то, какую обширную переписку вел Чехов, тем более что она была нагружена анализом и критикой присланных произведений, носила деловой характер, зачастую письма оказывали лечебную и духовную поддержку его корреспондентам и ему самому: «Без писем скучно. Да и как-то подбадривают письма к работе», — пишет Чехов В.А. Гольцеву 15 декабря 1897 года из Ниццы (151, т. 7, с. 124).
В письмах Чехова нет декларативных утверждений, но часто содержатся твердые и даже жесткие наставления, нравственные заповеди, замечания, которые даются близким родственникам, корреспондентам Чехова: журналистам, писателям, критикам. В основе нравственных заповедей лежит понятие «нормы». Мы уже упоминали об этом, но в данном случае обойти этот вопрос нельзя. Критерием понимания «нормы», по Чехову, является «абсолютная свобода человека», тем не менее заключенная в «рамки»: «Рамка эта — абсолютная свобода человека, свобода от насилия, от предрассудков, невежества, черта, свобода от страстей и проч.» (151, т. 3, с. 186). Этот вопрос волнует Чехова, и он снова и снова обращается к понятию «нормы», говоря о том, что правдиво изобразить жизнь — это и есть «художественно», и при этом у читателя откроются глаза на то, чего он раньше не замечал в жизни: «...ее отклонение от нормы, ее противоречия» (120, с. 349). В понимании нормы Чехов использует, как мы уже отмечали, принцип апофатического рассуждения, то есть демонстрацию того, что не есть норма: это не насилие, не предрассудки, не невежество, не страсти и т. д. «Норма» — «Узаконенное установление. Правовые нормы. || Обычный, общепринятый, обязательный порядок, состояние чего-либо. Нормы поведения. Нормы литературного языка. || Образец, правило» (МАС). В государстве существуют правовые нормы, регулируемые законом, это совокупность правил, определяющих обязательные взаимные отношения людей в обществе.
В чеховское время действовали нормы, регулируемые духовными управлениями различных конфессий. Они должны были руководствоваться правилами и уставами своей веры, но только в той мере, в которой данные правила и уставы не противоречили государственным законам: «В Российской империи в конце XIX — начале XX века сложилась система государственно-вероисповедных и государственно-церковных отношений, отличавшаяся своей сложностью, многообразием и спецификой, — отмечает С.М. Никифоров. — Эта система способствовала вовлечению в активную жизнь страны народов, входивших в состав Российской империи и имевших различные вероисповедания, узаконивала отдельные нормы их канонического, брачно-семейного и наследственного права, включала их в общественно-экономическую и правовую деятельность, давала возможность жить в мире и согласии последователям всех мировых религий, приверженцам множества традиционных национальных религиозных учений. Главенствующее место среди религиозных конфессий занимала Христианская Православная Каноническая церковь...» (106, с. 22). Во времена А.П. Чехова в основе государственной деятельности лежала система нравственно-правовых норм, люди в жизни опирались на Закон Божий, заповеди Божии — общечеловеческие нормы социального поведения.
Десять заповедей Ветхого Завета: «Я Господь, Бог твой... <...> Не делай себе кумира... <...> Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно... Помни день субботний... <...> Почитай отца твоего и мать твою... <...> Не убивай. <...> Не прелюбодействуй. <...> Не кради. <...> Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего. <...> Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» (Исх. 20: 1—17). Заповеди блаженства: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5: 3—10).
Чехов специально не рассуждает о нравственных нормах, заложенных в религиозном знании, но когда он употребляет термин «норма», он говорит о законе, в структуре значения термина «норма» лежит сема «узаконенное установление». «Узаконенный» — «установленный, определенный каким-либо законом, постановлением». «Закон» — «2. Строгое, непререкаемое предписание, веление. 3. Общепринятое правило, обычай. <...> 6. Религиозное учение, религия» (МАС). Чехов высказывается о понятии нормы не жестко регламентированно, и даже неопределенно («норма мне неизвестна»), но когда он говорит о норме, он тем не менее прямо или косвенно опирается на те законы жизни, которые исконно присущи человеческому обществу.
Рассмотрение чеховских нравственных наставлений позволяет говорить о том, что они во многом коррелируют с библейскими заповедями, которые, как думается, составляют внутреннюю форму чеховского понимания «нормы». «Воспитанные люди, — пишет Чехов, — по моему мнению, должны удовлетворять след<ующим> условиям», в числе условий он называет уважение к человеческой личности, к чужой собственности, сострадание, боязнь лжи, несуетность и др.
Наставления воспитанному человеку, интеллигенту: «Извини, пожалуйста, но veritas magis amicitiae... — пишет А.П. Чехов брату Н.П. Чехову (март 1886 года, Москва). — Дело в том, что жизнь имеет свои условия... Чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди нее чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным... Талант занес тебя в эту среду, ты принадлежишь ей, но... тебя тянет от нее, и тебе приходится балансировать между культурной публикой и жильцами vis-à-vis. Сказывается плоть мещанская, выросшая на розгах, у рейнскового погреба, на подачках. Победить ее трудно, ужасно трудно!
Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять след<ующим> условиям:
1) Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних...
2) Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом. Так, например, если Петр знает, что отец и мать седеют от тоски и ночей не спят, благодаря тому что они редко видят Петра (а если видят, то пьяным), то он поспешит к ним и наплюет на водку. Они ночей не спят, чтобы помогать Полеваевым, платить за братьев-студентов, одевать мать...
3) Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.
4) Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии... Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают... Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат.
5) Они не уничижают себя с тою целью, чтобы вызвать в другом сочувствие. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: «Меня не понимают!» или: «Я разменялся на мелкую монету! Я б <...>!!.», потому что всё это бьет на дешевый эффект, пошло, старо, фальшиво...
6) Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомства с знаменитостями, рукопожатие пьяного Плевако, восторг встречного в Salon'е, известность по портерным... Они смеются над фразой: «Я представитель печати!!», которая к лицу только Родзевичам и Левенбергам. Делая на грош, они не носятся со своей папкой на сто рублей и не хвастают тем, что их пустили туда, куда других не пустили... Истинные таланты всегда сидят в потёмках, в толпе, подальше от выставки... Даже Крылов сказал, что пустую бочку слышнее, чем полную...
7) Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой... Они горды своим талантом. Так, они не пьянствуют с надзирателями мещанского училища и с гостями Скворцова, сознавая, что они призваны не жить с ними, а воспитывающе влиять на них. К тому же они брезгливы...
8) Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплеванному полу, питаться из керосинки. Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт... Спать с бабой, дышать ей в рот <...> выносить ее логику, не отходить от нее ни на шаг — и всё это из-за чего! Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот, <...> не ум, выражающийся в уменье надуть фальшивой беременностью и лгать без устали... Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность, способность быть не <...>, а матерью... Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свободны, при случае... Ибо им нужна mens sana in corpore sano.
И т. д. Таковы воспитанные... Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пикквика и вызубрить монолог из «Фауста». Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда...
Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каждый час...» (151, т. 1, с. 222—225).
«Художественное», то есть «правдивое» изображение жизни Чехов осуществляет в своих героях, которые не являются ходячей иллюстрацией нравственных законов, но в процессе жизненных трудов и сомнений обретают для себя истину: Дымов в «Попрыгунье», Липа в повести «В овраге», Яков Бронза из «Скрипки Ротшильда», Иван Великопольский, вдова Василиса в рассказе «Студент» и др.
Во многих письмах в связи с осмыслением литературного творчества Чехов отрабатывает для себя и для других некоторые нравственные эссенции, понятия, дает адресные этические наставления, в первую очередь, близким. Вот что он говорит брату М.П. Чехову о человеческом достоинстве: «Почерк у тебя хорош, и во всем письме я не нашел у тебя ни единой грамматической ошибки. Не нравится мне одно: зачем ты величаешь особу свою «ничтожным и незаметным братишкой». Ничтожество свое сознаешь? Не всем, брат, Мишам надо быть одинаковыми. Ничтожество свое сознавай, знаешь где? Перед Богом, пожалуй, пред умом, красотой, природой, но не пред людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство. Ведь ты не мошенник, честный человек? Ну и уважай в себе честного малого и знай, что честный малый не ничтожность. Не смешивай «смиряться» с «сознавать свое ничтожество» (М.П. Чехову, не ранее 5 апреля 1879 года, Таганрог: там же, с. 29).
Наставления журналистам: «У нас, у газетчиков, есть болезнь — зависть. Вместо того чтоб радоваться твоему успеху, тебе завидуют и... перчику! перчику! А между тем одному Богу молятся, все до единого одно дело делают... Мелочность! Невоспитанность какая-то... А как всё это отравляет жизнь! Дело нужно делать...» (Ал.П. Чехову, 20-е числа февраля 1883 года, Москва: там же, с. 59).
Наставления врача. Духовная и физическая гигиена: «...будь осторожен в пище и ешь разборчиво. Мясо и хлеб. <...> По крайней мере Мосевну (маленькую дочь Ал.П. Чехова. — Д.П., К.Ш.) не корми чем попало, когда вырастет. Пусть она не ведает теткиных коренчиков, отцовского соуса с «катушками», твоего «покушать» и маменькиного лучшенького кусочка. Воспитай в ней хоть желудочную эстетику. Кстати об эстетике. Извини, голубчик, но будь родителем не на словах только. Вразумляй примером. Чистое белье, перемешанное с грязным, органические останки на столе, гнусные тряпки, супруга с буферами наружу и с грязной, как Конторская ул<ица>, тесемкой на шее... — всё это погубит девочку в первые же годы. На ребенка прежде всего действует внешность, а вами чертовски унижена бедная внешняя форма. <...> Дисциплинируй, брат, Катек! Кстати о другого рода опрятности... Не бранись вслух. Ты и Катьку извратишь, и барабанную перепонку у Мосевны запачкаешь своими словесами» (Ал.П. Чехову, между 15 и 28 октября 1883 года, Москва: там же, с. 89).
Наставления писателям: «Помни же: тебя читают. Далее: не употребляй в рассказах фамилий и имен своих знакомых. Это некрасиво: фамильярно, да и того... знакомые теряют уважение к печатному слову...» (Ал.П. Чехову, 4 января 1886 года, Москва: там же, с. 177). «Читал рассказ нового сотрудника, Кулакова. Мне кажется, он может писать и уж достаточно насобачился. Не понравилось мне, что он дебютировал с пьянства. Напишите ему, что описывать пьянство ради пьяных словечек — есть некоторого рода цинизм. Нет ничего легче, как выезжать на пьяных...» (Н.А. Лейкину, 24 декабря 1886 года, Москва: там же, с. 283).
Чехов глубоко осмысляет человеческую нравственность, этику поведения воспитанного человека в интеллигентной среде. Здесь важно подчеркнуть характерное для российского менталитета понятие интеллигентности, интеллигента (от лат. intelligens, intelligentis — понимающий, знающий). Интеллигенция — это социальная среда, люди, обладающие образованием и специальными знаниями в науке, технике, культуре, занимающиеся, как правило, умственным трудом. Еще раз обратим внимание на то, что наставления Чехова, связанные с разработкой понятия «норма», соотносятся библейскими христианскими заповедями, с Законом, который лежит в основе жизни человечества. В то же время здесь много нюансов, подробностей, связанных с тем, что вывел для себя и для других большой писатель, несомненно, владевший понятиями нормы и отклонения от нее и в религиозном, и в государственно-правовом планах.
Русские философы В.В. Розанов, С.Л. Франк, А.И. Введенский, Е.Н. Трубецкой и др. в конце XIX — первой половины XX века ставили вопросы о цели и значении жизни, опережая и разрешая сомнения многих западноевропейских экзистенциалистов: А. Мальро, Ж.-П. Сартра, А. Камю, М. Хайдеггера и др. Философ А.И. Введенский в работе «Условия допустимости веры в смысл жизни» (1896) пишет: «...если полагать смысл жизни в жизни, а не вне ее, то только в осуществлении той самой цели, которая составила бы цель деятельности, предписываемой нам нравственным долгом. Другими словами: если можно отыскать смысл жизни в самой жизни, то не иначе, как только в исполнении цели, указываемой нравственным законом» (28, с. 110).
В понимании Чехова, культура, интеллигентность — это постоянная работа над собой во всех направлениях: духовном, душевном, физическом, социальном. О своей работе над характером Чехов писал О.Л. Книппер-Чеховой 11 февраля 1903 года из Ялты: «Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал черт знает что. Ведь у меня дедушка, по убеждениям, был ярый крепостник» (151, т. 11, с. 150).
Прекрасное лекарство от всех болезней и недостатков в характере, образовании — чтение. В письмах Чехова содержатся многочисленные рекомендации, списки книг, которые он советует прочитать своим близким, знакомым, писателям: «Прочти ты следующие книги, — пишет Чехов своему брату М.П. Чехову в апреле 1879 года из Таганрога. — «Дон-Кихот» (полный, в 7 или 8 частей). Хорошая вещь. Сочинение Сервантеса, которого ставят чуть ли не на одну доску с Шекспиром. Советую братьям прочесть, если они еще не читали, «Дон-Кихот и Гамлет» Тургенева. Ты, брате, не поймешь. Если желаешь прочесть нескучное путешествие, прочти «Фрегат Паллада» Гончарова и т. д.» (151, т. 1, с. 29). По письмам Чехова можно составить общую метапоэтическую энциклопедию по этическим нормам, на которых должна основываться жизнь писателя и каждого порядочного человека.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |