Обзор в предыдущих параграфах трудов, посвящённых А.П. Чехову, а также обсуждающих их критических статей, показывает, что психологическое чеховедение в России находится только на начальной стадии своего становления. Если зарубежными исследованиями накоплен уже обширный материал (в большинстве своём — психоаналитический и медико-психологический: например, работы L. Bradley, S. Orgel, L.A. Polakiewicz и др.), то рассмотрение отечественных литературных источников показывает существование слишком малого количества статей и книг психологической направленности, посвящённых изучению личности и творчества А.П. Чехова. Но, несмотря на небольшое количество таких работ, их ёмкость и глубина анализа позволяет говорить о том, что перспективы исследований психологического толка в рамках данной области знания имеются значительные. Рассмотрим основные труды, посвящённые проблемам психологического чеховедения и попробуем разобраться, какое количество этих работ применимо к историко-психологическому знанию.
В статье В.А. Шкуратова «Чеховская наррадигма между апокрифом и каноном» творчество А.П. Чехова рассматривается сквозь призму предложенного автором понятия наррадигмы. Чеховская наррадигма определяется как хронологически расположенная последовательность социокультурной легитимизации творчества А.П. Чехова от первых известных проб пера до последних изданий классика и материалов о нём и его произведениях. Понимаемая так наррадигма, по мнению автора статьи, включает всю известную и потенциальную Чеховиану (в качестве таковой называются изданные и неизданные произведения и бумаги, воспоминания, исследования и т. д.). Согласно В.А. Шкуратову, наррадигма организована посредством повествований (в данном случае — чеховских сюжетов и его биографии), а её взаимосвязанными аспектами являются биографический non-fiction и вымышленная нарративность произведений [13; 49]. Автор справедливо предполагает, что освоение обществом художественной продукции писателя идёт параллельно с разработкой его биографической легенды, причём изменения последней неизменно будут сказываться на понимании его творчества [133].
А.Ю. Магалиф в статье «Психопатологический портрет главного героя пьесы А.П. Чехова «Иванов»», анализируя данное произведение, доказывает психопатологию героя Николая Алексеевича Иванова — явление эндогенной депрессии с затяжным течением в рамках маниакально-депрессивного психоза. Причиной такой клинической картины автор статьи называет описанную А.П. Чеховым эмоциональную лабильность и многолетнее гипертимное состояние [64].
М. Волчкевич, рассматривая книгу С.В. Тихомирова «Творчество как исповедь бессознательного. Чехов и другие. (Мир художника — мир человека: психология, идеология, метафизика)», справедливо отмечает, что данная работа выявляет не столько новый взгляд на личность и творчество литератора, сколько особенный образ самого исследователя-чеховеда» [122]. И действительно, при большей востребованности в настоящее время историко-биографических работ, имеющих целью прежде предоставить читателю новые, как правило, сенсационные, факты и документы, по-иному раскрывающие уже исследованные аспекты жизни литератора, подход, состоящий в изучении «внутренней биографии» писателя и особенностей психологической организации его личности представляется новым, что подтверждает важность развития психологического чеховедения в России. По признанию самого автора книги, работа может рассматриваться как психологический самоотчёт, заключающийся в попытке объяснения содержания и смысла написанных в последние годы повествований [112]. В третьем разделе книги, под названием «От психологии к метафизике», С.В. Тихомировым затрагиваются вопросы, глубинно-психологического характера, во многом являвшиеся для А.П. Чехова драматичными. М. Волчкевич перечисляет эти проблемные аспекты, среди которых «невозможность благословить любые жизненные обстоятельства как испытание, ниспосланное свыше, неприятие смерти как поглощение индивидуальности и растворения в начале Разума и любви, неразрешимость внутреннего конфликта между горячей сыновней привязанностью и неизбывным чувством невозможности оправдывать и прощать авторитарность и деспотию самых близких по крови людей» [122, с. 18—20]. Одна из глав рассматриваемого раздела названа «Чехов психастенический» — данный термин был введён психотерапевтами во время медико-филологической конференции, посвящённой творчеству писателя. Впервые психастенический тип был описан французским психологом, невропатологом и психиатром П. Жане в 1894 г., в результате чего появился его труд «Навязчивые состояния и психастения» (1903 г.). Согласно характеристике, данной учёным, психастеник в большей степени подвержен переживаниям вследствие внутренних причин его мыслительной деятельности, нежели из-за внешних обстоятельств. В жизни такой человек занимает не позицию нападающего, а, напротив, стремится обороняться для защиты своего внутреннего мира от воздействий извне. С.В. Тихомиров в своей книге доказывает принадлежность А.П. Чехова к этому психологическому типу, исходя из проявлений преломления вышеуказанных психологических особенностей в тематике, стилистике, проблемных моментах художественных произведений писателя [122, с. 18—20; 115].
Вслед за С.В. Тихомировым поднимает вопрос о медико-филологических конференциях и психастеничности литератора в статье «Психастенический мир Чехова» П. Болотов: «С 1995 года в Московском музее Чехова почти ежегодно проходят конференции, посвящённые творчеству писателя, причём они привлекают внимание не только искусствоведов и филологов, но психиатров и психотерапевтов. Темы конференций звучали соответствующе: «Чехов и медицина», ««Чёрный монах» глазами врачей и филологов», такие же разборы, касающиеся произведений «Степь», «О любви», «Палата № 6», «О природе комического и характере смеха в творчестве Чехова-юмориста»» [16]. Автор статьи считает недостаточным объяснять интерес представителей медицинской профессии к изучению личности и творчества великого русского писателя одной лишь его принадлежностью к медицине и близким знакомством с известным психиатром В.И. Яковенко с 1890-х гг., когда литератор трудился над такими патографическими произведениями, как «Палата № 6» и «Чёрный монах». Интерес врачей обусловлен постановкой диагноза самому писателю — психастенической психопатии. Как отмечает в своей статье П. Бологов, «хотя некоторые из выступавших, пытаясь смягчить впечатление, объясняли, что психопатия не болезнь, а определённого рода болезненный характер, наличие которого ни в коем случае не отменяет способности к творчеству, и что Чехов, обладая некоторыми яркими чертами психастеника, как личность не может быть к ним лишь сведён и исчерпан, тем не менее сразу «переварить» и, тем более принять такой сугубо медицинский взгляд на Чехова было отнюдь не просто» [16, http://ncpz.ru/stat/152]. П. Бологов объясняет специфику психиатрической интерпретации творчества писателя, зачастую идущей в обход филологических правил особым, медицинским углом зрения, который «по-своему узок, но с тем же успехом и на том же основании в корпоративной узости можно упрекнуть и филологический взгляд на вещи» [16, http://ncpz.ru/stat/152]. По нашему мнению, каждый из подходов в чеховедении, будь он психиатрический, психологический, литературоведческий или какой-то ещё, необходимо должен преломляться сквозь призму соответствующей области знания, ведь только в совокупности таких разных углов зрения может быть составлен единый целостный образ великого литератора. Автор рассматриваемой нами статьи повторяет информацию, данную С.В. Тихомировым при описании психиатрического раскрытия образа чеховской личности, упоминая о характеристике психастеника, данной в своё время П. Жане. Интересно, что такие характерологические особенности, как: неуверенность в своих чувствах, компенсируемая беспокойной деятельностью ума, сочетаемая с его реалистичностью и, в отличие от ума шизоида-аутиста, — привязанностью к действительности, что не даёт возможности успокоения, как следствие — отсутствие глубокой религиозности, заменённой реалистическим рефлексированием и переживаниями нравственно-этической направленности, педантичность и повышенные требования по отношению к себе, высокий уровень дефензивности (что является противоположным агрессии качеством), потребность в шумных и весёлых компаниях, зачастую сменяемая стремлением к одиночеству и т. д. — являются составляющими житейского портрета А.П. Чехова.
И действительно, известное из писем раздражение на гостей, накануне приглашённых им же с настойчивостью, нелюбовь к публичным речам во время торжественных мероприятий, частое описание своего самочувствия в период заболеваний — соответствуют психастении и являются признаками ипохондрического, а также и соматовегетативного расстройств, видимо, проявившихся у писателя задолго до туберкулёза. Об этом упоминает и М.Е. Бурно в статье «О психастеническом мироощущении А.П. Чехова (в связи с рассказом «Чёрный монах») [16; 19].
Профессор кафедры психотерапии и медицинской психологии Российской медицинской академии последипломного образования, доктор медицинских наук М.Е. Бурно в вышеупомянутой статье называет А.П. Чехова психастеником, доказывая данное утверждение из анализа чеховской переписки и некоторых его художественных произведений. Как пишет автор статьи, психастения не является душевным заболеванием, а представляет собой определённый «болезненный характер, притом, как правило, более трудный для себя, нежели для других» [19]. По мнению М.Е. Бурно, гениям свойственна такая болезненность, к тому же глубокое творчество, присущее гениальным людям, выступает в своём роде средством исцеления души. В поддержку своей мысли, автор вспоминает слова А.П. Чехова о том, что настоящему литератору необходимы психолого-психиатрические знания для понимания жизни и людей, и приводит в подтверждение письмо писателя Е.М. Шавровой от 28 февраля 1895 г., а также уже рассмотренные нами в диссертации воспоминания Т.Л. Щепкиной-Куперник. М.Е. Бурно подмечает одну важную деталь: характерные психастенические жалобы главным образом содержатся в письмах к издателю А.С. Суворину, что говорит о большей откровенности писателя именно с этим корреспондентом, а также к старшему брату — Ал.П. Чехову, который из всех членов семьи был наиболее близок литератору. Младший из братьев, М.П. Чехов, в биографической работе «Вокруг Чехова», по наблюдению автора статьи, описывал вегетативные и ипохондрические расстройства Антона Павловича, являющиеся типичными для психастении [19]. В другой своей статье, так же являющейся аналитически-патографической («О психотерапевтическом рассказе А.П. Чехова «Чёрный монах»»), М.Е. Бурно отмечает наличие у А.П. Чехова ряда профессионально-психотерапевтических произведений — т. е. тех текстов, которые, по сути, являясь патографией, могут функционально производить для читателя лечебный либо профилактический эффект. Одним из таких рассказов является чеховский «Чёрный монах», на примере которого автор-психотерапевт справедливо доказывает, что в чеховских повестях, письмах, мемуарной литературе «отчётливо видится врачебное, клинико-психотерапевтическое, естественнонаучное мироощущение писателя» [20].
Ещё одна медико-психологическая статья, посвящённая естественнонаучному исследованию чеховского творческого процесса как патографии, принадлежит А.В. Шувалову и называется «Проблема гениальности и помешательства в рассказе А.П. Чехова «Чёрный монах»». Статья продолжает разбор рассказа и содержит мысль о том, что чеховские произведения являются примером способности беллетристики легче и доступнее для понимания описывать общие и значимые закономерности психолого-психиатрических явлений. Основной идеей здесь (как, впрочем, и в работе М.Е. Бурно) является тезис о наличии взаимосвязи творческой гениальности и психопатологических расстройств [137].
А.А. Филозоп (статья «Изучение тревожно-сомневающегося характера посредством клинико-психологического анализа литературного наследия А.П. Чехова») вслед за своими коллегами пишет в продолжение изложенной в вышерассмотренных работах тематики о том, что произведения для А.П. Чехова носили психотерапевтическую направленность, и рассматривает психастенический синдром на примере таких художественных текстов, как «Припадок», «Человек в футляре», «О любви», «Палата № 6» и др. [115].
Д.А. Агапов в статье «Религиозные и психологические аспекты рассказа А.П. Чехова «Студент»» рассматривает произведение как выходящее за рамки общих правил чеховского письма, объясняя данный факт психологическим изменением мироощущения писателя [3]. В монографии «Маргинальность в раннем творчестве А.П. Чехова» Д.А. Агаповым по-новому определён и классифицирован психологический феномен маргинальности на материале раннего творчества писателя (1880—1887). Показано решение проблемы социальной психологии искусства: исследование художественного произведения как отражения обыденного сознания человека второй половины 19 в. [1].
Е.Ю. Коржова («Личностный принцип творчества А.П. Чехова») предлагает интерпретацию чеховского творчества на основе психологического изучения личности персонажей произведений писателя, отмечая широкую представленность в рассказах таких личностных моделей, как «объектная» и «субъектная» — характеризующие личность соответственно с максимально пассивной или максимально активной жизненными позициями. Е.Ю. Коржова приводит примеры наиболее часто встречающихся действующих лиц: «влюблённый мечтатель», «духовный человек», «самореализатор», «делец», «разочарованный», «благородный чудак» и др. Автор выявляет согласование типов с чеховской творческой манерой [52].
Материалы международной научной конференции «Молодые исследователи Чехова» (Москва, май 2005 г.) содержат статью Е.О. Крыловой «Шестовская рецепция Чехова и психоанализ», в которой, сопоставляя статью Льва Шестова «Творчество из ничего», работы классиков психоанализа и тексты чеховских произведений, автор приходит к выводу, что одно из центральных мест в психическом мире героев рассматриваемых текстов («Иванов», «Дядя Ваня», «Чайка», «Скучная история», «Дуэль») занимает конфликт между Я и Сверх-Я [56, с. 70]. Е.О. Крылова пишет: «Чехов был врачом. С трезвым, критическим складом ума. Тонким психологом. Психоанализ же представляет собой не только мир, но и философию. Она далека от оптимизма. Мы обладаем такой, а не иной физической и психической организацией и мало что способны изменить в своём положении. Реальность не подчиняется нашим желаниям и неподвластна мольбам. С нею можно примириться, как со своей судьбой. Психоанализ — это урок скромности для человека, поскольку ему следует отучиться принимать иллюзорное за самоочевидное, а желаемое за действительное. Обнаружив себя рабом собственных влечений, человек способен уменьшить зависимость, но от цепей ему не избавиться, как и от смерти. Освобождение от иллюзий, от сновидений даёт познание необходимости. Такая философия не утешает, она помогает одному бесстрашному принятию судьбы» [56, с. 73]. Таким образом, соединяя в статье философию и психоанализ, автор приходит к выводу, что «пространства философии и психоанализа неразрывно связаны, и, хотя без психоанализа, конечно, Чехов может жить, но всё же подобный совмещённый подход к осмыслению художественного произведения позволяет, в какой-то мере, по-новому взглянуть на личность писателя, на его творчество» [56, с. 74].
И. Бойко в статье «Типы темпераментов глазами писателей. Холерики и сангвиники» рассматривает взгляд А.П. Чехова на особенности женщин и мужчин холерического и сангвинического типов темпераментов [15]. Схожую тематику имеет статья И.В. Малых, репрезентированная в Вестнике Ставропольского государственного университета. Данная работа, несмотря на отнесённость к филологическим наукам, представляется как имеющая психологическую направленность, поскольку названная «Психолингвистический портрет А.П. Чехова: количественный анализ концепта темперамент», статья, несомненно, вносит существенный вклад в развитие психологического чеховедения. В ней рассматривается проявление темперамента в письмах А.П. Чехова на протяжении всей его жизни. На основе наборов «текстем» из писем А.П. Чехова, реализующих все типы концепта «темперамент», сделан вывод о том, что у писателя был темперамент смешанного типа: он содержал признаки сангвинического и меланхолического типов с преобладанием признаков сангвинического [66, с. 201—206].
Как видно из вышеизложенного теоретического анализа представленности психологического чеховедения среди множества трудов, посвящённых литератору, содержание статей и монографий включает в себя в основной массе либо изучение психологических особенностей чеховских произведений (тексты на стыке филологии и психологии), либо попытки составления медико-психологического портрета самого А.П. Чехова (психиатрические исследования).
Проведя обзор отечественных чеховедческих изданий, мы считаем необходимым обратиться к зарубежным психологическим исследованиям А.П. Чехова. Как уже было сказано в начале параграфа, они в целом посвящены медико-психологическим, психиатрическим, а зачастую психоаналитическим разборам личности и творчества А.П. Чехова.
Зарубежные работы по изучению А.П. Чехова в психологии и психиатрии ведутся уже не один десяток лет; существует даже название направления чеховедческих исследований — «Chekhov's studies».
Профессором Леонардом Шенголдом ещё в 1961 г. была опубликована статья в Международном журнале психоанализа (International Journal of Psychoanalysis) под названием «Chekhov and Schreber: Vicissitudes of a Certain Kind of Father-Son Relationship» («Чехов и Шребер: превратности определённого рода отношений отца и сына»). Л. Шенголд находит и доказывает интересную связь между случаями взаимоотношений отца и сына в жизни писателя, его произведении «Чёрный монах», где эти отношения отразились, и известной клинической картиной параноидального психоза Д.П. Шребера [156].
Michael A. Sperber в 1971 г. написал работу «The «As If» Personality and Anton Chekhov's «The Darling»» (««Как будто» личность и «Душечка» Антона Чехова») для журнала Psychoanalytic Review. В ней автор примером из чеховского творчества, а именно — рассказом «Душечка», иллюстрирует форму эмоционального расстройства, при которой все проявления преданности человека к чувствам, мыслям и идеям лишь выглядят подлинными, на деле являясь результатом присущей личности склонности к имитации переживаний и мыслей других людей вследствие отсутствия собственной глубины эмоциональных процессов [158].
Эдит Штеффен (Edith Steffen) из университета Roehampton в статье «Смерть и середина жизни: почему понимание развития жизненного периода имеет важное значение для практики консультативной психологии» («Death and mid life: Why an understanding of life-span development is essential for the practice of counselling psychology») применяет знание чеховского творчества для иллюстрации значимости осознания человеком среднего возраста понятия и смысла смерти в процессе консультирования на примере пьесы А.П. Чехова «Иванов». Автор приводит понимание смерти главным персонажем произведения в качестве ресурса в терапевтической работе. По мнению Э. Штеффен, пример Иванова показывает, что кризис середины жизни может связывать человека с наиболее глубоко укоренившимися ценностями, которые в случае необходимости могут быть интегрированы им по-новому. В практике консультирования психологии это означает, что вместо того, чтобы обеспечивать как можно более быстрый выход из кризиса, психолог может приветствовать его как возможность для развития и роста и помочь клиенту реконструировать его жизненный цикл в позитивном ключе [159].
Статья S. Orgel (A Psychoanalyst's Reflections on Chekhov and Three Sisters) в Международном журнале по психоанализу (The International Journal of Psychoanalysis) рассматривает преодоление писателем детских травм и эмоциональной депривации через свой гений и самоанализ, что, по мнению автора статьи, проявляется в его художественных произведениях, в частности, пьесе «Три сестры», подробно проанализированной в данной работе [151].
Американский журнал по психиатрии (The American Journal of Psychiatry) содержит статью доктора медицины и философии Rajko Igić (Anton Pavlovich Chekhov (1860—1904)). В ней, описывая мелиховский этап жизни писателя, автор признаёт положительное влияние чеховского психологического подхода и медицинского образования к литературной работе и уделяет внимание повести «Палата № 6» как медико-психологической [145].
Труд исследователей Растин (профессора Майкла Растин и руководителя Центра детской психотерапии, Маргарет Растин) «Mirror to Nature: Drama, Psychoanalysis and Society» анализирует пьесы с психоаналитической и социологической сторон, причём А.П. Чехову посвящён в книге отдельный раздел («Chekhov. The pain of intimate relationships») [155].
Как пишет J.N. Loehlin в книге The Cambridge Introduction to Chekhov, одним из наиболее значимых психоаналитических исследований А.П. Чехова представлен труд Майкла Финке (Michael Finke) Seeing Chekhov: Life and Art. В работе используется биографический материал для глубокого аналитического изучения психической жизни писателя, исследуется, например, влияние медицинского образования на становление ипостаси Чехова-художника [148, с. 174], причиной выбора врачебного профессионального пути при этом М. Финке видит в бессознательном отвержении литератором родословной своего отца [143, с. 7]. Свою книгу автор начинает фразой, что из всех известных русских литераторов 19 в. о А.П. Чехове знают меньше всего, настолько это была загадочная и многогранная личность. И действительно, сколько бы ни проводилось исследований, целостное видение личности писателя «ускользает» от чеховедов, оставляя чувство незавершённости образа. Одной из причин этого, возможно, является известное нежелание самого Антона Павловича рассказывать о себе, то, что он называл «автобиографофобией». Согласно М. Финке, А.П. Чехов любил исследовать, наблюдать, и иногда щеголял этим своим пристрастием, следствием чего автор считает дискомфорт при публичных выступлениях во время торжеств, когда писатель из наблюдателя вынужденно становился на позицию наблюдаемого [143, с. 14]. Так же аналитически М. Финке объясняет и другие моменты биографии литератора, что составляет особенность рассматриваемой книги.
Далее остановимся на двух сочинениях, автором которых является L.A. Polakiewicz, доцент кафедры славянских языков и литературы Университета Миннесоты. Оба произведения (как и некоторые другие, уже рассмотренные нами выше) включены в число пополняющих труды по психологическому чеховедению ввиду их содержательного соответствия, несмотря на принадлежность автора к литературоведческому кругу. Первая из работ, под названием «An Unpleasantness»: A Rare Case of Violent Protest in Chekhov's Works (««Неприятность»: редкий случай бурного протеста в творчестве Чехова»), рассматривает психологический портрет главного героя в чеховском рассказе — доктора Овчинникова и обстоятельства, которые предвосхитили эмоциональный взрыв персонажа. Автор отмечает точный медицинский подход А.П. Чехова в раскрытии эксплозивного типа личности доктора [153, с. 71]. Согласно классификации личностных расстройств в учении о патологических характерах, разработанной современником А.П. Чехова, русским психиатром, учеником С.С. Корсакова и В.П. Сербского — П.Б. Ганнушкиным уже после смерти писателя, черты такого типа соответствуют эпилептоидной психопатии. Самыми характерными свойствами являются: крайняя раздражительность, а также расстройства настроения с проявлениями тоски, страха, гнева [28]. В другой своей работе Anton Chekhov's «The Princess»: Diagnosis — Narcissistic Personality Disorder (««Княгиня» Антона Чехова: диагноз — нарциссическое личностное расстройство») L.A. Polakiewicz анализирует ещё один случай иллюстрации А.П. Чеховым диагноза, нарциссического расстройства личности, на примере главного персонажа — княгини Веры Гавриловны. Такой вывод автор доказывает, опираясь на содержание внутренних монологов героини, её поведение, а также информацию, полученную из разговора с ней другого героя — врача [152, с. 56]. И действительно, А.П. Чехов клинически верно описывает данное личностное расстройство, в облике княгини чётко просматриваются самоидеализация, характерное стремление общения с людьми высокого статуса и снисходительное ожидание хорошего отношения от окружающих более низкого общественного положения.
Bradley Lewis в работе Listening to Chekhov: Narrative Approaches to Depression («Слушая Чехова: повествовательные подходы к депрессии»), вслед за коллегами-чеховедами (такими, как, например, Geoffrey Borny в книге Interpreting Chekhov) утверждает наличие в наследии писателя множества произведений, которые служат примерами медико-психологического описания депрессивного состояния, психического дистресса [141]. Среди подобных текстов автор называет: «Припадок», пьесы «Иванов» и «Дядя Ваня», «Палата № 6», «Чёрный монах» и др. [147, с. 49]
Как мы выяснили, зарубежные авторы-чеховеды в основном рассматривают А.П. Чехова как врача и сами занимают психолого-психиатрическую позицию при исследовании отдельных произведений или этапов жизненного пути писателя.
Таким образом, в результате теоретического изучения трудов по чеховедению — книжных изданий, рецензий на них, а также статей, посвящённых А.П. Чехову, выяснилось, что они практически всецело принадлежат таким областям знания, как литературоведение и медицина, соответствующим двум направлениям профессиональной деятельности писателя. Однако, в противовес обширности чеховедческих сочинений, психологических исследований по данной проблематике практически нет, а те, которые присутствуют, написаны в большинстве своём зарубежными авторами. Этот факт ещё раз подтверждает актуальность и значимость исследуемой нами темы для отечественной психологической науки.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |