В варианте 1889 года «честный человек» словно стреляет в Иванова словом «подлец» — и убивает (самоубийство героя — всего лишь закономерное следствие):
«Львов (входит, Иванову). А, вы здесь? (Громко.) Николай Алексеевич Иванов, объявляю во всеуслышание, что вы подлец! <...> А господин Иванов может получить удовлетворение, когда ему угодно. <...>
Саша (Львову). За что? За что вы его оскорбили? Господа, позвольте, пусть он мне скажет: за что?
Львов. Александра Павловна, я оскорблял не голословно. Я пришёл сюда как честный человек, чтобы раскрыть вам глаза, и прошу вас выслушать меня.
Саша. Что вы можете сказать? Что вы честный человек? Это весь свет знает! Вы лучше скажите мне по чистой совести: понимаете вы себя или нет! Вошли вы сейчас сюда как честный человек и нанесли ему страшное оскорбление, которое едва не убило меня; раньше, когда вы преследовали его, как тень, и мешали ему жить, вы были уверены, что исполняете свой долг, что вы честный человек. Вы вмешивались в его частную жизнь, злословили и судили его где только можно было, забрасывали меня и всех знакомых анонимными письмами, — и всё время вы думали, что вы честный человек. Думая, что это честно, вы, доктор, не щадили даже его больной жены и не давали ей покоя своими подозрениями. И какое бы насилие, какую жестокую подлость вы ни сделали, вам всё бы казалось, что вы необыкновенно честный и передовой человек! <...>
Иванов. <...> Постой, я сейчас всё это кончу! Проснулась во мне молодость, заговорил прежний Иванов! (Вынимает револьвер.) <...> Оставьте меня! (Отбегает в сторону и застреливается.)» (XII, 75—76).
Итак, честный человек называет оппонента «подлецом», что становится решающим толчком к самоубийству. Что же это за слова такие, которые оказываются столь действенными (вспомним споры последней трети XIX века о проблеме «слова и дела»)? Материалом для восстановления историко-культурного и литературного контекста являются данные Национального корпуса русского языка1.
Начнём с «честного человека» — ключевого понятия в характеристике и автохарактеристике Львова.
Честным человеком может быть аристократ, высокого уровня чиновник или обычный человек. «Честность» не отменяется другими качествами, такими как хороший или плохой человек:
«Князь Василий Андреевич был прекрасный и честный человек»; «такой маленький честный человек вступает на столь трудный и важный пост, не по нём, вряд ли ему справиться... Потапов был и добрый, и неглупый человек, и честный человек; но он именно был олицетворением всего мелочного, без всякой самостоятельности, без всякой инициативы и с безграничным по размерам самолюбием».
(В.П. Мещерский. Мои воспоминания. 1897).
«...муж её <...> был добрый, честный человек, но не обладал ни блестящим умом, ни выдающимися дарованиями; он не понимал беспокойных порывов жены; она не могла разделять его слишком «материальных» вкусов и мучилась, не находя себе опоры в жизни».
(А.Н. Анненская. Гоголь. 1895).
«Князь Николай Семёнович был добрый и честный человек, но по характеру самый несносный: преупрямый и пребешеный, и что в особенности для его жены было тяжело: рассердится и несколько дней молчит, ни слова не скажет»; «Вот он смолоду и начитался этих учений, и хотя был умный и честный человек, а имел самые скотские понятия насчёт всего божественного, словом сказать, был изувер не лучше язычника».
(Д.Д. Благово. Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. 1877—1880).
Более того, определение «честный человек» даже важнее, чем профессиональные качества человека и его талант:
«Он очень порядочный и честный человек, а главное, большой и искренний поклонник нашей начинающейся школы...»
(П.И. Чайковский. Письма Н.Ф. фон-Мекк. 1880).
В первой половине XIX века это слово прежде всего было связано с понятием дворянской чести, т. е. со следованием правилам дворянского поведения. Но во второй половине века, сохранив значение «человек, который не ворует», слово обрело комплекс новых смыслов.
1. Честный человек — обязательно правдивый и искренний, даже если это ему не выгодно; он не скрывается, не лицемерит, не лицедействует. Правдивость — первая и главная черта этого типа людей:
«Так говорил Б.П. Мансуров потому, что он был хороший и честный человек, но не все оппоненты графа Толстого и его проекта так добросовестно относились к жизненному успеху нового учреждения».
(В.П. Мещерский. Мои воспоминания. 1897).
«Я прошу, умоляю Вас как супруга, отца, как друга моего сына, поступите как честный человек и скажите прямо ваше мнение, чего ему бояться или на что надеяться».
(М.А. Давыдова. Роберт Шуман. 1893).
«Не всё, не всё ещё, — проговорила Аврора, отирая слёзы, — как честный человек, скажете ли мне истину на мой вопрос?»
(Г.П. Данилевский. Сожжённая Москва. 1885).
«А может быть, он честный человек, не хочет показывать ей такого чувства, какого не находит в себе».
(П.Д. Боборыкин. Китай-город. 1882).
«Вы, как честный человек, должны были это сказать!»
(А.Ф. Писемский. Просвещённое время. 1875).
«Карамзин был, неоспоримо, честный человек с благородными стремлениями, человек, не способный ни на ложь, ни на лицемерие».
(Н.В. Шелгунов. Попытки русского сознания. Сентиментализм и Карамзин // Дело. 1874. № 2).
Этот прямой и откровенный тип поведения требует мужества — или, по крайней мере, убеждённости человека в своём мужестве.
Честный человек многое «должен»:
«...это невесело — но честный человек считает это долгом, и даже любит его!»
(И.А. Гончаров. Обрыв. 1869).
Не случайно «честного человека» спрашивают:
«Вот вы, небойсь, укоряете меня в звонких фразах, а сами ещё пуще того звонкие-то словечки в ход пущаете!.. «Должны, долг, честный человек»... Да что такое этот ваш долг честь-то?»
(В.В. Крестовский. Панургово стадо (Ч. 3—4). 1869).
Что же он должен или, наоборот, не должен делать?
«Честный человек всегда платит свои долги!»; «Я не понимаю только, как это честный человек может желать и добиваться себе полной свободы действий и отрицать такое же право за другими?»
(Н.С. Лесков. Чёртовы куклы. 1890).
«Посягать на исполнение чужого слова — это всё равно, что самой своих обещаний в грош не считать, — продолжала через минуту Молохова, немного спокойней. — Честный человек этого никогда не сделает...»
(В.П. Желиховская. Подруги. 1878—1896).
«...всякий честный человек, чего не признаёт, или даже в чём сомневается, не должен разыгрывать комедий».
(А.Ф. Писемский. В водовороте. 1871).
Честный человек не должен одобрять клевету, в том числе на себя, не должен общаться с мошенниками и подлецами, должен громко назвать негодяя негодяем, должен закончить дело, за которое взялся. Честному человеку многое прощается, общество готово уважать и защищать его, если общественное мнение считает его таковым, но не прощает, если «честный человек» «погиб» под влиянием обстоятельств.
Поскольку честный человек — человек свободный и от вольных, и от невольных сделок с совестью, то сформировалось ещё одно значение — не доносчик, не предатель:
«Нам достаточно одного убеждения, что вы честный человек, что вы во всяком случае не доносчик».
(В.В. Крестовский. Панургово стадо (Ч. 12). 1869).
Выражение «честный человек» связано с понятием «честный труженик». Честный труженик — часто бедный (его за это упрекают), не берущий взяток, скромно проходящий свой жизненный путь, но уверенный в своей правоте, в том, что служит добру, «полезный член общества»:
«...был энергичный, сильный, решительный, открытый и честный человек, исполненный ревности к добру, движимый желанием быть полезным другим и употреблять свой талант на общее благо».
(М.В. Ватсон. Данте. 1890).
«Всё, что может выйти из него для жизни, — это честный труженик, который тихо и незаметно сойдёт в могилу среди своих кропотливых и часто неблагодарных занятий».
(В.В. Крестовский. Петербургские трущобы. Части 1—3. 1864).
2. Очень важно, что «честный человек» — это мужчина (в предыдущем значении это могла быть и молодая девушка нового поколения), который не обманывает женщину, готов жениться и обеспечить её:
«Я же, старый дурак, ещё покровительствовал твоей любви, думая, что ты честный человек...»
(Н.Э. Гейнце. Коронованный рыцарь. 1898).
«И вы как честный человек, несмотря на чувство дружбы к нему, конечно, примете сторону беззащитной, несчастной, опозоренной девушки...»
(Н.Э. Гейнце. Самозванец. 1898).
«Поймите, что не будь я честный человек, который раз сказал себе, что ты беден и потому не имеешь права жениться, что это будет значить разводить нищих на земле, — я страдаю и молчу, — а то бы я давно женился на вас и был бы счастливейшим из смертных».
(М.Ф. Каменская. Воспоминания. 1894).
«Я поняла, что мы оба — я, замужняя женщина, обязанная сохранить честь имени, которое ношу, и связанная навсегда с человеком, которого пред Богом и людьми назвала моим мужем. Вы — связанный тоже обетом, вы, честный человек, неспособный на ложь и обман, — мы оба, повторяю, были на скользком пути...»
(М.Н. Волконский. Мальтийская цепь. 1891).
То же понятие дополняется ироническим значением:
«В заключение жених, как честный человек, объявил уже совершенно прямо, что женится только в таком случае, если ему дадут вышеупомянутый батальон».
(Л.И. Веселитская (Микулич). Мимочка. 1891).
Более того, многие героини выходят замуж не по любви, а за «умного и честного человека», считая это достаточным для счастья.
3. В 1860-е годы сформировалось ещё одно значение выражения «честный человек» — человек демократических убеждений. Примеры тому мы видим в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?» (1863):
«Но каждый порядочный человек вовсе не счёл бы геройством поступить на месте этих изображённых мною людей точно так же, как они, и совершенно готов к этому, если бы так случилось, и много раз поступал не хуже в случаях не менее, или даже и более трудных, и всё-таки не считает себя удивительным человеком, а только думает о себе, что я, дескать, так себе, ничего, довольно честный человек».
В 1870-е — 1880-е годы «честный человек» должен был быть человеком либеральных убеждений:
«Это безусловно честный человек, с хорошим направлением».
(В.Г. Короленко. Письма. 1888).
«Ты говоришь, кто я?.. Дитя, я просто честный человек. Я человек, несущий на себе злобу дня, но дня сегодняшнего...»
(А.И. Эртель. Записки Степняка. 1883).
«Мухортов не мог сказать, что он безукоризненно честный человек, так как в прошлом он жил жизнью тепличного, выхоленного растения, защищённого от всяких стихийных случайностей, бурь и гроз».
(А.К. Шеллер-Михайлов. Над обрывом. 1883).
Об этом писал и Л.Н. Толстой в «Анне Карениной» (1878):
«Если ты признаёшь это благом, — сказал Сергей Иванович, — то ты, как честный человек, не можешь не любить и не сочувствовать такому делу и потому не желать работать для него <...> А Степан Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был честный человек (с ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят: честный деятель, честный писатель, честный журнал, честное учреждение, честное направление, и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но и способны при случае подпустить шпильку правительству».
И в этом смысле «честный человек» был противопоставлен «подлецу», как, например, в заявлении «Народной воли»:
«Надежда на мирное торжество демократической идеи в настоящее время делается немыслимой, и всякий честный человек просто обязан прийти на помощь революции. <...> Замечательное дело: совесть, сознание того, что честно и что подло, до того наполняли собой воздух, что даже сами правительственные агенты стыдились своей роли. <...> Не было подлей, никогда ещё не было <...> Свыклись. Притерпелись. Господа! Есть вещи, с которыми свыкаться не позволительно. Если человек свыкся с тасканием из чужих карманов, — он вор. <...> Нервы могут обтерпеться, совесть — не может и не должна. <...> Свыклись! <...> Сделайте это сперва, исполните свою обязанность, — а потом рассуждайте, свыклись вы или нет с разной гадостью. До этого честный человек не может даже заикнуться, что свыкся, не может для того, чтобы не развращать других неосторожным признанием. <...> Честный человек не имеет права сидеть, сложа руки, в подобное время»2.
Выражение это распространилось во всех слоях общества, его пыталось присвоить себе и правительство. Выражение «честный человек» стало использоваться и иронически. У Достоевского и многих других так часто называют себя герои по сути безнравственные или те, кто хотят непременно прямо объясниться до конца, но создают ещё большую путаницу. У Салтыкова-Щедрина это ирония по адресу «честных людей» из «нечаевского дела» или носителей «светлых и высоких идеалов». Такая же ирония в комедии Островского — Соловьёва:
«Вы приезжаете в имение любоваться ландшафтами — выходит, вы честный человек; а я приезжаю, вооружённый наукой, извлекаю из имения пользу себе и людям, я за это — грязный материалист».
(А.Н. Островский, Н.Я. Соловьёв. Дикарка. 1880).
Иронизировали над «честным человеком» за несгибаемость в убеждениях, возмущались им, даже осмеивали:
«...один — либерал потому, что был либералом ещё в 40-х годах, и ему больно расстаться с любимым идеалом, которому он так долго и так искренно служил; другой остаётся на всю жизнь либералом потому, что думает, будто бы честный человек непременно должен быть всю жизнь свою верен прежним убеждениям, даже и вопреки целому ряду разочарований».
(К.Н. Леонтьев. Чем и как либерализм наш вреден? 1878).
«...какой-нибудь «честный труженик» (произносите, прошу, это великое слово позначительнее!)».
(К.Н. Леонтьев. Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой. 1888).
«Итак, почтим этот пустой, но многознаменательный гроб тёплою слезою и скажем: «Мир праху твоему, честный труженик на солёном Поле Гражданской Деятельности»».
(А.В. Сухово-Кобылин. Смерть Тарелкина. 1869).
Все эти смыслы есть в произведениях Чехова 1880-х годов: в «Злом мальчике» (1883), «Драме на охоте» (1884), «Браке по расчёту» (1884—1885), «Тряпке» (1885—1886), «Антрепренёре под диваном» (1885—1886), «Женихе и папеньке» (1885—1886), «Мстителе» (1887); в предвосхищающих «Иванова» или «сопутствующих» ему «Безотцовщине», «Лешем», «Именинах». И затем в повестях «Три года», «Рассказ неизвестного человека», «Чёрный монах».
В юмористике это выражение возникает в ироническом контексте, в более поздних произведениях — в контексте размышлений о лжи самому себе и другим благородного и правдивого «честного человека». Особенно чутко Чехов почувствовал мертвенность языка «светлой и честной личности»: ограниченность пафосных или обличительных интонаций, жёсткую ограниченность слов только социальными значениями, ригористичность, дидактизм. Во многих произведениях он пародирует именно язык «честного человека», помещая те или иные закрепившиеся за ним слова и выражения в противоположный контекст. Тот же приём использован в письмах к брату Александру: «Бедный брат! Честный труженик, эксплуатируемый богачами!» (1899) (П VIII, 141). Брат поддерживал: «Оттого, что ты поджигатель, а я честный человек» (1897); «Он по-прежнему художник и «честный человек» и т. д. в том же бабьем духе» (1888). Не случайно Александр писал ему в 1887 году: «Ты — бесспорно умный и честный человек, неужели же не прозрел, что в наш век лжёт всё: лжёт стул, на который ты садишься, — ты думаешь о нём как о целом, а он трещит под тобою; лжёт желудок, обещая тебе блаженство еды, пока он пуст, и награждая тебя жестокой болью или отяжелением, когда ты поел; лжёт отец, когда он молится, потому что ему не до молитвы, «слова на небе, мысли на земле», лгу я, живя с семьёй и любя её: я люблю только себя, люблю не самих детей, а эгоистичную сладость сознавать их своими и радоваться их присутствию и существованию» (П II, 521—522).
По отношению к другому герою, Иванову, используется слово «подлец».
Подлец — это человек низкого звания, ведущий себя «не по правилам»: не накормил гостей, не вернул деньги и т. д. В этом значении слово использовалось в мещанской среде. Часто это слово было грубым обращением — что также пришло из мещанской среды. Но из той же среды вышли и многие молодые литераторы 1880-х годов, в среде которых это слово также активно бытовало. В чеховском кругу слово использовалось часто как грубоватое обращение, следы чего сохранились в переписке братьев Антона и Александра и в некоторых воспоминаниях (так, А.В. Амфитеатров писал о грубоватом тоне общения «в том условно-ироническом тоне, который был общим в молодых литературных компаниях 80-х и начала 90-х годов»3). Однако у этого слова в 1870-е — 1880-е годы тоже появились новые оттенки значения.
Прежде всего, «подлец» — это не негодяй:
«Нельзя сказать, чтобы Подточин был отъявленный негодяй, — нет, он даже, если хотите, так себе... жаль только, немножко... подлец!»
(Д.В. Григорович. Замшевые люди. (Заноза). 1891).
Или в «Иванове», где «подлец» значит скорее «дурак»:
«Будь я подлец и анафема, если сяду ещё когда-нибудь играть с этой севрюгой!..» (XII, 26).
Важное значение в слове «подлец» связано с обманом:
«Я говорю здесь «злобою дня» не в смысле избитого выражения, нет, а по той действительной злобе, которая умышленно срывалась с языков завистников и прохвостов, распускавших слух, что золота в Урюме нет, а его открыватель — подлец, надувший своё начальство и кабинет его величества! <...> Так вышло и тут, но приходилось незаслуженно терпеть и выжидать время, которое и показало клеветникам, что открыватель Урюма не подлец, а найденная россыпь действительно богата».
(А.А. Черкасов. Урюм. 1883—1887).
««Так что же я теперь должна делать, если он такой подлец, что пишет в бумагах, чего у него нет?» — «Зачем?» — «Затем, что он подлец! Он нас кормил сначала плохо, но потом вдруг стал кормить курицами в супе...»».
(А.Ф. Писемский. Масоны. 1880).
Обман «подлеца» должен быть явным и наглым:
«Он, подлец, чего, например, делал: как приструнят его на поимке, он возьмёт да и бросит какого-то порошку прямо в глаза, так что человек поневоле отскочит да и закричит лихоматом; а то ножом пустит с ремня да так метко, что куда захочет, туда и воткнёт».
(А.А. Черкасов. Разбойник. 1883—1887).
Вспомним гоголевского «подлеца» Чичикова. В смысле «наглый обманщик» слово «подлец» становится часто употребляемым обвинением одного героя другому у Ф.М. Достоевского.
Особенно человек подл, когда уверяет в своём благородстве и при этом обманывает:
«Хорошо также её уверить, что вы и подлец! — Уверьте её, что я и подлец! — подхватил князь. Миклаков после этого помолчал немного, а потом присовокупил: — Благо бумага всё терпит: трус на бумаге может явиться храбрецом; подлец нагло говорит о своём благородстве, она смиренно переносит всякую ложь, пошлость, глупость, — виват бумаге!»
(А.Ф. Писемский. В водовороте. 1871).
В атмосфере 1870-х — 1880-х годов «подлецом» становился тот, кто отказывался от прежних либеральных идей и переставал быть «честным человеком». Это связано с идеей «вырождения» людей «шестидесятых годов» под влиянием нервного истощения и излишней траты сил. «Честные люди» в духе героев романа Чернышевского не могли понять, как можно себя «распустить» и перестать действовать ради общего блага.
Ещё одно важное значение — подлец бесчестно ведёт себя по отношению к женщине.
«Я подлец, я мерзавец, разбойник, разбил её жизнь, а она — ангел, угнетённая невинность и так далее <...> Едемте!.. Всю дорогу она твердила: «О подлец! О подлец! Такого подлеца ещё в мире не было!.. <...> Но я ему не прощу!.. Он узнает, что значит опозорить женщину... О подлец!» Рачеев не спорил с нею, предоставляя ей свободно изливать свою злобу».
(И.Н. Потапенко. Не герой. 1891).
«Ты... подлец! ты силой взял меня!.. Ай! <...> Я на тебя Богу молился, и я не подлец!..»
(А.В. Амфитеатров. Ребёнок. 1891).
«Подлец, подлец я, — чуть не вслух бормотал он, — можно же вообразить такую мерзость!.. <...> Сергей Петрович быстро скрылся; вид Марьи Павловны с новою силой оживил его терзания, и, убежав в самую глушь сада, на поляну, окаймлённую молодою порослью, он снова схватил себя за голову и снова с ожесточением закричал на себя: «О, какой я подлец!»»
(А.И. Эртель. Две пары. 1887).
«Подлец» особенно часто встречается в юмористических текстах Чехова 1880-х годов: «Вынужденное заявление» (1889), «Трагик поневоле» (1889), «Mari d'elle» (1885—1886), «Антрепренёр под диваном» (1885—1886), «Два газетчика» (1885—1886), «Исповедь» (1883), «Ночь на кладбище» (1885—1886), «Пересолил» (1885—1886), «Старость» (1885—1886), «Злой мальчик» (1883), «Дочь Альбиона» (1883). В этих рассказах оно использовано как грубое наименование человека мещанского сознания, потом активизируется в «Иванове» в смысле совсем ином, а после почти исчезает.
Только в противопоставлении «честный человек» — «подлец» особенно раскрываются смыслы каждой характеристики. Это противопоставление отмечал К.Н. Леонтьев в статье «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой» (1888): «Граф или князь, щёголь и т. п., — это уж непременно подлец... Студент, учитель, какой-нибудь «честный труженик» (произносите, прошу, это великое слово позначительнее!)». Оно встречается и у Д.В. Григоровича: «Господин Липецкий настолько же благородный и честный человек, — насколько Ягозин гадок и низок...» («Замшевые люди», 1891); и у А.Ф. Писемского: «Бегушев, что вы такое: честный человек или подлец?..» («Мещане», 1877).
Однако «Что вы такое: честный человек или подлец?» — этот вопрос можно задать каждому из антагонистов, Львову и Иванову. Вот дилемма, которая мучает всех и обсуждается всеми героями пьесы, составляя один из его внутренних сюжетов. Постоянное столкновение этих понятий на протяжении пьесы — одна из тем, развёртывающихся на протяжении произведения. И это не просто ярлыки, это два психологических противоположных типа, за каждым определением — комплекс психологических, общественно-политических смыслов и огромная литературная традиция.
Рассмотрим это на примере варианта 1889 года.
Первое действие начинается, в сущности, с того, что Иванов не отдаёт долг рабочим, Лебедеву он признаётся, что не любит жену, рассказывает, что потерял интерес к «делу», стал раздражителен, резок, мелочен, то есть, в сущности, оказывается не тем, что называется и каковым должен быть «честный человек». С одной стороны, рядом с ним настоящие прохвосты Боркин и Шабельский, позже жена Лебедева и компания, собирающаяся на именины (парадоксально считая себя «честными людьми», они отказывают в этом Иванову), с другой стороны — Львов, который всё время пытается с Ивановым «прямо поговорить», чтобы обвинить и указать на то, как должно себя вести (что является первым признаком «честного человека»):
«Простите, я взволнован и буду говорить прямо» (XII, 12—13).
«Николай Алексеевич, я выслушал вас и... и простите, буду говорить прямо, без обиняков. В вашем голосе, в вашей интонации, не говоря уж о словах, столько бездушного эгоизма, столько холодного бессердечия... <...> Не могу я вам высказать, нет у меня дара слова, но... но вы мне глубоко несимпатичны!..» (XII, 17).
Отметим, что «слова» пока нет, — оно появится в конце пьесы.
Пока что появляется определение «возвышенный мошенник» (XII, 17), скрывающийся под маской:
«Нет, я выведу тебя на чистую воду! Когда я сорву с тебя проклятую маску и когда все узнают, что ты за птица, ты полетишь у меня с седьмого неба вниз головой в такую яму, из которой не вытащит тебя сама нечистая сила! Я честный человек, моё дело вступиться и открыть глаза слепым. Исполню свой долг и завтра же вон из этого уезда!» (XII, 63).
В противоположность Львову, Иванов не может говорить «прямо»: «Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какой-то ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя» (XII, 13), в четвёртом действии он последовательно отвергает словесные ярлыки, которыми пытаются его определить. Непонятность Иванова, постоянно обсуждавшаяся критикой и бывшая главной претензией к Чехову, — это несовпадение ни с одним из ярлыков «честного человека» или «подлеца».
Обратим внимание, что Львов как «честный человек» не холоден, но страстен, он ненавидит, любит, но всё это чувства, стремящиеся к крайности, ненавидит ложь (при этом Шабельский всё время упрекает его во лжи). У него нет чувства юмора (он не умеет рассказывать смешные анекдоты), а его «искренность» — это в том числе разночинная невоспитанность, отличающая его от дворянина.
«Саша. Моя антипатия. Ходячая честность. Воды не попросит, папиросы не закурит без того, чтобы не показать своей необыкновенной честности. Ходит или говорит, а у самого на лбу написано: я честный человек! Скучно с ним.
Шабельский. Узкий, прямолинейный лекарь! (Дразнит.) «Дорогу честному труду!» Орёт на каждом шагу, как попугай, и думает, что в самом деле второй Добролюбов. Кто не орёт, тот подлец. Взгляды удивительные по своей глубине. Если мужик зажиточный и живёт по-человечески, то, значит, подлец и кулак. Я хожу в бархатном пиджаке и одевает меня лакей — я подлец и крепостник. Так честен, так честен, что всего распирает от честности. Места себе не находит. Я даже боюсь его... Ей-ей!.. Того и гляди, что из чувства долга по рылу хватит или подлеца пустит.
Иванов. Он меня ужасно утомил, но всё-таки мне симпатичен; в нём много искренности.
Шабельский. Хороша искренность! Подходит вчера ко мне вечером и ни с того ни с сего: «Вы, граф, мне глубоко несимпатичны!» Покорнейше благодарю! И всё это не просто, а с тенденцией: и голос дрожит, и глаза горят, и поджилки трясутся... Чёрт бы побрал эту деревянную искренность! Ну, я противен ему, гадок, это естественно... я и сам сознаю, но к чему говорить это в лицо? Я дрянной человек, но ведь у меня, как бы то ни было, седые волосы... Бездарная, безжалостная честность! <...> Да, я был молод и глуп, в своё время разыгрывал Чацкого, обличал мерзавцев и мошенников, но никогда в жизни я воров не называл в лицо ворами и в доме повешенного не говорил о верёвке. Я был воспитан. А ваш этот тупой лекарь почувствовал бы себя на высоте своей задачи и на седьмом небе, если бы судьба дала ему случай, во имя принципа и общечеловеческих идеалов, хватить меня публично по рылу и под микитки» (XII, 33—34).
Кроме того, Львов всё время говорит о том, какой он «честный человек»:
«Львов. Ну, зачем, спрашивается, вы привезли меня сюда, к этим коршунам? Не место тут для нас с вами! Честные люди не должны знать этой атмосферы!
Анна Петровна. Послушайте, господин честный человек! Нелюбезно провожать даму и всю дорогу говорить с нею только о своей честности! Может быть, это и честно, но, по меньшей мере, скучно. Никогда с женщинами не говорите о своих добродетелях. Пусть они сами поймут. Мой Николай, когда был таким, как вы, в женском обществе только пел песни и рассказывал небылицы, а между тем каждая знала, что он за человек. <...> Он никогда не выражался так: «Я честен! Мне душно в этой атмосфере! Коршуны! Совиное гнездо! Крокодилы!» Зверинец он оставлял в покое, а когда, бывало, возмущался, то я от него только и слышала: «Ах, как я был несправедлив сегодня!» или: «Анюта, жаль мне этого человека!» Вот как, а вы...» (XII, 39—40).
Именно поэтому, в силу особенностей «честного человека», Львов не может поверить, что страдания Иванова подлинны и искренни. На протяжении всей пьесы Львов, как Гамлет (не только Иванов — Гамлет!), проверяет, правду ли говорит Иванов: «Допустим, что это правда» (XII, 12). Постепенно он приходит к выводу, что Иванов лжёт, а это ещё более страшное обвинение, чем подлость по отношению к женщине:
«Львов. Полноте, кого вы хотите одурачить? Сбросьте маску.
Иванов. Умный человек, подумайте: по-вашему, нет ничего легче, как понять меня! Да? Я женился на Анне, чтобы получить большое приданое... Приданого мне не дали, я промахнулся и теперь сживаю её со света, чтобы жениться на другой и взять приданое... Да? Как просто и несложно... Человек такая простая и немудрёная машина... Нет, доктор, в каждом из нас слишком много колёс, винтов и клапанов, чтобы мы могли судить друг о друге по первому впечатлению или по двум-трём внешним признакам. Я не понимаю вас, вы меня не понимаете, и сами мы себя не понимаем. Можно быть прекрасным врачом — и в то же время совсем не знать людей. Не будьте же самоуверенны и согласитесь с этим.
Львов. Да неужели же вы думаете, что вы так непрозрачны и у меня так мало мозга, что я не могу отличить подлости от честности? <...> А кто вас уполномочивал оскорблять во мне мою правду? Вы измучили и отравили мою душу. Пока я не попал в этот уезд, я допускал существование людей глупых, сумасшедших, увлекающихся, но никогда я не верил, что есть люди преступные осмысленно, сознательно направляющие свою волю в сторону зла... Я уважал и любил людей, но когда увидел вас...» (XII, 54—55).
И вот теперь можно понять, почему слово «подлец», публично брошенное «честным человеком» Львовым, убило Иванова. Это было обвинение прямого человека (или убеждённого в этом) Иванову во лжи. Именно этого обвинения не выдержал Иванов, в нём проснулось по-юношески благородное негодование, приведшее к решительному поступку.
Но интересно не только это: в ходе пьесы «честный человек» и «подлец» всё время меняются местами: жесток Иванов со своей женой, жесток Львов по отношению к Иванову; Львов бросает обвинение Иванову — одновременно Саша тоже обвиняет Львова в недостойном поведении; оба героя искренни в своих рассуждениях и в то же время обоих всё время обвиняют во лжи (Львов — Иванова, Шабельский — Львова). Чехов снимает дихотомию, которая была одним из важнейших элементов культуры, этой дихотомией мыслили интеллигентные зрители, читатели, критики его пьесы и пьес других авторов.
Отсутствие привычной дихотомии (авторская ирония и обвинения «честного человека» в лжи, сочувствие к «подлецу») вызвало в связи с «Ивановым» отповедь Г.И. Успенского и В.Г. Короленко. Последний писал: «Это просто плохая вещь, хуже, чем говорит об ней Успенский. Плохая в литературном, в художественном и в общественном смысле». Особенно возмутило Короленко то, что Чехов обрушивается с критикой на тех людей, которые считались «героями», и восхваляет тех, кто может быть назван пошлым негодяем. В этом он видел «отрыжку» нововременских влияний на Чехова4. Более того, вскоре журнал «Русская мысль» назвал Чехова «жрецом беспринципного писания». Нам представляется, что то, что в мартовской книжке «Русской мысли» за 1890 год в очередном журнальном обозрении Е.С. Щепотьевой Чехов был причислен к «жрецам беспринципного писания», во многом было спровоцировано именно «Ивановым». Не случайно резкое письмо В.М. Лаврову 10 апреля 1890 года написано в контексте противопоставления «честный человек» — «подлец»5: Чехов воспринял свою характеристику как обвинение в том, что он «подлец» (в его разговорном варианте: «прохвостом я никогда не был») и ответил редактору, защищая себя как «честного человека» (отстаивая свою искренность, невозможность не ответить на клевету и проч.). Однако в письме он снимает эту дихотомию (в том числе на уровне языка: письмо написано живым языком, синтезирующим в духе Чехова высокий и грубоватый стили: «считать меня своим товарищем», но «нет сил удержаться от ответа»), указывая на сложность жизни (и «Русская мысль» не во всём может назвать себя «честным тружеником»!).
Каждая эпоха рождает свои словесные формулы, которые через некоторое время сменяются новыми. Это «поле смыслов» определяет многое, и то, что было без слов, одним намёком понятно зрителям и читателям конца 1880-х годов, ушло вместе со своей эпохой. Все смыслы: обвинение Иванова Львовым в неискренности, в непорядочном поведении по отношению к женщинам, утрате «честных» взглядов — ощущаются современным читателем, но с учётом восстановления целостного контекста 1880-х годов приобретают более доказательный, сложный и полный характер. А без понимания безусловной силы и значения дихотомии двух ярлыков в обществе конца 1880-х годов не понятен масштаб чеховской дерзости в пьесе «Иванов».
Литература
Амфитеатров А. Оклеветанный Чехов. Электронный ресурс. URL: http://chehov-lit.ru/chehov/kritika/amfiteatrov-oklevetannyj-chehov.htm (дата обращения: 1.10.2020).
Короленко В.Г. Полн, посмертное собр. соч. Письма. Т. 51. Кн. 2. Гос. изд. Украины, 1923. С. 93—94.
Народная воля. Социально-революционное обозрение. № 6 // Народная воля. 1881. Электронный ресурс. URL: https://narovol.narod.ru/document/nv3.htm (дата обращения: 1.10.2020).
Национальный корпус русского языка. Электронный ресурс. URL: https://mscorpora.ru/new/ (дата обращения: 1.10.2020).
Примечания
1. Национальный корпус русского языка. Электронный ресурс. URL: https://ruscorpora.ru/new/ (дата обращения: 1.10.2020). Данные выгрузки по запросам: «честный человек», «честный труженик», «подлец». В скобках указан источник и год создания текста: все примеры принадлежат «чеховскому времени».
2. Народная воля. Социально-революционное обозрение. № 6 // Народная воля. 1881. Электронный ресурс. URL: https://narovol.narod.ru/document/nv3.htm (дата обращения: 1.10.2020).
3. Амфитеатров А. Оклеветанный Чехов. Электронный ресурс. URL: http://chehov-lit.ru/chehov/kritika/amfiteatrov-oklevetannyj-chehov.htm (дата обращения: 1.10.2020).
4. Короленко В.Г. Полн. посмертное собр. соч. Письма. Т. 51. Кн. 2. Гос. изд. Украины, 1923. С. 93—94.
5. Напомним: «<...> в данном случае речь может быть не о критике, а просто о клевете. Я, пожалуй, не ответил бы и на клевету, но на днях я надолго уезжаю из России, быть может, никогда уж не вернусь, и у меня нет сил удержаться от ответа. Беспринципным писателем или, что одно и то же, прохвостом я никогда не был. <...> Я не шантажировал, не писал ни пасквилей, ни доносов, не льстил, не лгал, не оскорблял <...> Если допустить предположение, что под беспринципностью Вы разумеете то печальное обстоятельство, что я, образованный, часто печатавшийся человек, ничего не сделал для тех, кого люблю, что моя деятельность бесследно прошла, например, для земства, нового суда, свободы печати, вообще свободы и проч., то в этом отношении «Русская мысль» должна по справедливости считать меня своим товарищем, но не обвинять, так как она до сих пор сделала в сказанном направлении не больше меня — и в этом виноваты не мы с Вами. <...> Мне остаётся только указать Вам на Вашу ошибку и просить Вас верить в искренность того тяжёлого чувства, которое побудило меня написать Вам это письмо» (П IV, 54—57).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |