Отношения малой прессы и цензуры по материалам мемуаров и переписки авторов1 довольно подробно описаны в исследовании Орлова. Мы бы хотели рассмотреть цензурные запреты как одну из основных тем в юмористических журналах начала 1880-х, особенно широко представленную в журнале «Осколки».
Шутки на тему цензурных запретов появлялись в текстах разных жанров. В фельетоне «Осколки петербургской жизни» в первом номере журнала «Осколки» за 1882 год автор делал новогодние предсказания, одно из которых звучало так: «Выйдет в свет новая газета, сообразная с требованиями времени, а именно: три первых страницы совершенно белые и только четвертая с объявлениями»2. В юмореске Билибина «Герои и героини нашего времени (характеристика для современных романистов)» положение современной литературы описано с помощью аллегории:
Барышня.
Она девушка славная. У нее в душе хорошие, честные стремления, идеалы правды и добра...
Но с детства ее напугала маменька. Маменька была строгая. Этого не читай, о том или другом не говори... и вот, выросла она какая-то странная. Грустная, говорит мало, недоговаривает, пугливо озирается по сторонам, ища глазами маменьку... и говорит она, немножко заикаясь, говорит больше о предметах легких, о погоде, о цветах...
Ее братцу и сестрице не повезло. Ее сестрица, говорят, не выдержала и стала, приподняв платьице, напевать опереточные куплеты, а братец пошел в урядники.
Что-то с голубушкой будет!
Фамилия у нее иностранная: ее предки из Европы пришли. Ее зовут — Литература3.
В начале 1880-х годов еще можно было шутить по поводу цензуры. Во многих источниках говорится о том, что цензура в Петербурге была более лояльной, чем в Москве:
Вместе с этим шлю Вам еще два стихотворения, уже в наборе, не пропущенные в «Зритель» московскою цензурою. Здесь есть два цензора: Федоров и Леонтьев, которые, как я слышал, особенно за что-то ненавидят меня, так что стоит под чем угодно подписать мою фамилию и — захерено... На будущие разы редакторы просили меня поэтому не подписываться. Но и это не помогает: сукины дети по слогу (выделено автором — О.О.) догадываются, что мое произведение... Это, видимо, противоположность вашему милому цензору Сватковскому, который, как Вы сами писали, удостаивает меня более благосклонным отношением. Вы жалуетесь на петербургскую цензуру, но если бы вы знали, что такое здесь!...4
Это позволяло Лейкину печатать в журнале довольно смелые тексты. Такова, например, небольшая новогодняя юмореска Билибина в первом номере за 1883 г.:
Под Новый год.
На одной из окраин Петербурга стоит маленький полуразвалившийся деревянный домик, старый и очень скучный на вид.
Однако в ночь на Новый год в этом домике было очень весело, и собрались все молодые. Старый скучный домик как будто даже стал глядеть веселее своими освещенными окошками...
В старом домике много хохотали, пели хором классическое «gaudeamus igitur»; надо сознаться, что и выпито было малую толику... барышни не жеманились, не напрашивались на комплименты, кавалеры не говорили бездушного вздора, а каждый хвалил прямо, то что любил, то что считал хорошим и честным... Спорили и кричали, смело трактуя обо всем и быстро разрешая самые трудные философские и социальные задачи...
Когда пробило 12, дружно, искренно чокнулись...
А какая-то фигура в пальто горохового цвета очень настойчиво дышала свежим воздухом, то останавливаясь, то снова прохаживаясь под окнами.
Эта фигура, очевидно, гадала: есть особый вид русского народного гаданья — подслушивать у окон...5
Постепенно ситуация ухудшалась, и требования цензоров становились все строже. Кроме того, жесткие цензурные условия вели к автоцензуре и к чрезмерной редакторской осторожности. Например, Пальмин часто слал Лейкину два варианта своих стихотворений: основной и переделку, если не пропустит цензура: «Я побаиваюсь, что выражение в 11-той строке: «Реформы ль новые?» не понравится цензору. В таком случае его можно заменить так: «Иль радостная весть»? Или что-нибудь в этом духе»6. Известны случаи, когда Лейкин правил тексты Чехова, боясь, что их не пропустят7.
Тема автоцензуры поднималась и в стихотворении, напечатанном без подписи на обложке № 32 за 1883 год, рядом с рисунком, на котором изображена гадающая на ромашке девушка:
«Любит... Не любит... Прибьет... Поцелует»,
Так дева о милом гадает порой.
Она, лепестки обрывая, толкует
Грядущего жребий неведомый свой.
Ну вот «поцелует» на счастье выходит,
И дева краснеет как маковый цвет.Не в этом ли роде гаданья заводит
И брат наш, писатель-поэт?
Он шепчет, склонившись к заветной тетради:
«Пропустят... Зхерят... Пройдет... Не пройдет...
Две строчки, захерит их резкости ради,
Иль даже и их не черкнет?»8
Эту тему продолжает фельетон в том же номере журнала:
Покорная просьба ко всем нашим читателям: статским советникам, модисткам, купцам, подпоручикам, девицам, вдовам, священникам, трубочистам, докторам, гимназистам и меланхоликам — выучить наизусть стихотворение «Гадания», помещенное сегодня на первой странице, и помнить его постоянно, читая «Осколки»...9
Таким образом, сама невозможность писать свободно становится одной из основных тем малой прессы. У Чехова есть небольшая юмореска «Крест» (1883), в которой обыгрывается многозначность заглавного слова (награда и цензурный красный крест), но чаще он развивает тему «внутренней» цензуры, то есть ограничений, которые накладывает не власть, а сами обыватели, чтобы не разозлить власть. Э.А. Полоцкая писала: «...стихийная сила страха, лишающая человека человеческого начала, — это массовое явление эпохи реакции 80-х годов, — нашла в Чехове своего главного художника»10. В рассказах «Водевиль» и «Либеральный душка» 1884 года либеральные на словах персонажи на деле осторожничают и боятся, чтобы кто-то не принял их остроты на свой счет. По сути, эти герои руководствуются беликовским принципом «как бы чего не вышло». В 1885 году Чехов опубликовал в журнале «Будильник» юмореску «Рыбье дело (Густой трактат по жидкому вопросу)», в котором по-щедрински представил такого бездействующего либерала в образе голавля:
Голавль. Рыбий интеллигент. Галантен, ловок, красив и имеет большой лоб. Состоит членом многих благотворительных обществ, читает с чувством Некрасова, бранит щук, но, тем не менее, поедает рыбешек с таким же аппетитом, как и щука. Впрочем, истребление пескарей и уклеек считает горькою необходимостью, потребностью времени... Когда в интимных беседах его попрекают расхождением слова с делом, он вздыхает и говорит:
— Ничего не поделаешь, батенька! Не созрели еще пескари для безопасной жизни, и к тому же, согласитесь, если мы не станем их есть, то что же мы им дадим взамен? (4, 38).
Можно сказать, что в текстах Чехова проблема цензуры — это не сами запреты, а психология человека, существующего в условиях возможного запрета и наказания. Отчасти темой «автоцензуры» Чехов продолжает тему «маленького человека», получившую неожиданный поворот в его творчестве. Как «маленький человек» готов унижаться перед властью и даже докучать ей этим, так и обыватель готов ограничивать себя в словах и мыслях намного строже, чем этого могла бы потребовать власть.
Примечания
1. Орлов Э.Д. Указ. соч. С. 88—101.
2. Амикус. Осколки петербургской жизни // Осколки. 1882. № 1. С. 3.
3. И. Грек <Билибин В.В.> Герои и героини нашего времени (характеристика для современных романистов) // Осколки. 1882. № 51. С. 5.
4. Письмо Пальмина Л.И. Лейкину Н.А. ОР РНБ. Ф. 115. Бурцев. Ед. хр. 51. Л. 29.
5. И.-къ <Билибин В.В.> Под Новый год // Осколки. 1883. № 1. С. 6. Близкий сюжет, но уже без политического подтекста, представлен в рассказе Чехова «Из дневника одной девицы», где героиня принимает полицейского, выслеживавшего ее брата, за тайного поклонника.
6. ОР РНБ. Ф. 115. Бурцев. Ед. хр. 51. Л. 207.
7. Так было, например, с финалом рассказа «Брожение умов».
8. Б/п. Гадания // Осколки. 1883. № 32. С. 1.
9. Б/п. Осколки петербургской жизни // Осколки. 1883. № 32. С. 3.
10. Полоцкая Э.А. Юмор Чехова // Чехов А.П. Рассказы. Юбилей. М., 1985. С. 11.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |