Сравнение двух «Татьян» наиболее наглядно демонстрирует различия между пьесами молодого драматурга и мэтра, которого Чехов в личном письме к Суворину назвал шутливо «страшным литературным генералом» (П III, 143). Со стороны Чехова не было раболепного трепета по отношению к человеку, который был старше его на двадцать шесть лет и поднялся высоко по лестнице социального и материального успеха. Была искренняя привязанность, уважение и дружба равных, в которой Чехов не только не боится давать Суворину советы, но и открыто говорит о том, что среди его пьес есть и неудачные.
«Комитет Драм<атического> общества, вероятно, обратится к Вам с просьбой — взять на себя печатание пьес, принадлежащих Обществу. Предложение это в коммерческом отношении для Вас выгодно, но дурно оно в том отношении, что Вам придётся печатать все пьесы, хорошие и нехорошие, т. е. делать одновременно добро и зло. Надо печатать только оригинальные пьесы, одобренные Театр<ально>-литературным комитетом и шедшие на казённой сцене, а прочие пьесы можно предоставить Рассохину и его пикантной жене» (П III, 162).
Чехов метафорически использует иерархию воинских званий и в письме к И.Л. Леонтьеву-Щеглову от 18 февраля 1888 г., в котором смело говорит, как власть имеющий.
«Занимайтесь беллетристикой. Она ваша законная жена, а театр — это напудренная любовница. Или становитесь Островским, или же бросайте театр. Середины нет для Вас. Середина занята драматургами, а беллетристам, таким как я, Вы, Маслов, Короленко, Баранцевич и Альбов, т. е. литературным штаб-офицерам, не к лицу вести борьбу за существование с обер-офицерами драматическими. Беллетрист должен идти в толпу драматургов-специалистов или генералом, или же никак» (П III, 158).
Открытая критика Чеховым некоторых пассажей и длиннот в пьесе в личной переписке с Сувориным была позже учтена, и сравнение ранних изданий текста «Татьяны Репиной» с текстом последнего прижизненного издания 1911 г. обнаруживает, что в нём значительно сокращены монологи Адашева. Однако реплики и тирады Кокошкиной и Репиной оставлены без изменений. Репина представлена в суворинской пьесе как вульгарная, истеричная, развязная особа. По воспоминаниям современников, успех московских спектаклей был обеспечен во многом талантом Ермоловой, хотя есть свидетельство, что именно игра Ермоловой вызвала в зрительном зале психопатическую реакцию. Вот как об этом пишет Михаил Чехов.
«Я помню, что когда М.П. Ермолова изображала мучения Репиной от яда, то буквально весь Малый театр в Москве чувствовал себя не в своей тарелке, а с дамами происходили такие истерики, что от воплей трудно было слушать слова артистов. <...> Драма прошла в бенефис Никулиной, была назначена на 11 января 1889 г., но её не успели срепетировать, и она была разыграна 17 января, в день именин А.П. Чехова. В этот день только и говорили, что о ней. Весь цвет Москвы был на первом представлении. А когда Ермолова стала умирать на сцене, то в театре начались такие истерики, такое кликушество, что нельзя было слушать пьесу, и многих вынесли замертво из зрительного зала»1.
Пьеса в Москве идет с громадным успехом. В письмах Чехова в эти дни также появляется и тема психически неуравновешенных дам: «Какая-то психопатка-провинциалка со слезами на глазах бегала по Третьяковской галерее и с дрожью в голосе умоляла показать ей Татьяну Репина (вот где собака зарыта), про которую она много слышала и от которой ей хотелось бы разразиться истерикой» (П III, 147).
Незаурядная личность прототипа Татьяны Репиной — Е.П. Кадминой — предстаёт в пьесе в искажённом виде: это жеманная, неискренняя и капризная женщина. Харьковский исследователь творчества Чехова Н.А. Некипелова в одной из своих ранних работ пишет о героине Суворина следующее.
«Когда Сабинин, её возлюбленный, в разговоре с ней заметит: «Все действительно хорошее только из Европы» — Репина, перебивая, закончит фразу: «Кроме женщин». Стоит ему упомянуть имя Сары Бернар, Репина возразит: «Да, у Сары Бернар только и хорошего, что платья» (действие 1, явление 3). Искренние переживания героини у Суворина подменяются крикливостью, истеричностью. Упрекая Сабинина в тщеславии, Репина не менее тщеславна: «А меня все знают. Выше таланта ничего нет. Будь ты хоть от Рюрика, а талант прямо от Бога». И на реплику Сабинина: «Мы все от Бога» — она отвечает: «Разве ты в Бога веришь? У тебя ни веры, ни нервов, вместо нервов веревки, вместо крови вино!». И далее: «Ты мясо, бифштекс, бездушный». Таких сцен немало, да и вся пьеса насыщена «роковыми страстями» и мелодраматическими эффектами»2.
Если в пьесе Суворина Татьяна Репина доминирует, то в чеховской пьесе среди действующих лиц её нет вообще, она уже мертва, но память о ней буквально витает в церкви и создаёт то напряжение, которое позже назовут «подводным течением» чеховских пьес, именно оно и скрепляет элементы, кажущиеся случайными и незначительными. Н.А. Никипелова рассматривает пьесу как один из новаторских опытов Чехова-драматурга: «Небольшая по объему пьеса, не предназначавшаяся ни для читателей, ни для зрителей, содержит отчётливые приметы драматургического мастерства Чехова, которые автор будет развивать и отстаивать в борьбе за новую реалистическую драматургию («Чайка» и «Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишневый сад»)3.
Примечания
1. Чехов М.П. Указ. соч. С. 56—57.
2. Никипелова Н.А. О пьесе Чехова «Татьяна Репина» // От Чехова до Чичибабина. Харьков: ТО Эксклюзив, 2015. С. 273.
3. Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |