Если рассматривать прагматические аспекты текстообразования в связи с субъектом речи (автором), следует обратиться к рассмотрению основополагающих, на наш взгляд, понятий стратегии и тактики образования текста. По мнению Т.В. Романовой, стратегия — это «коммуникативная цель текста, общий авторский план, последовательно реализуемый в текстовой перспективе. Тактика — совокупность средств и приемов достижения цели» [Романова 2003: 70].
Как полагает Г.А. Золотова, выявление тактики текста показывает, как строится текст, стратегии — зачем, для чего этот текст создается. «Тактика текста избирательна и организуется текстовой стратегией его автора. Текстовая стратегия, в которую входят понятия замысла, позиции, мировосприятия, отношения автора к предмету и поставленной им проблеме, его прагматических интересов, в отличие от тактики, осуществляемой в тексте, стоит как бы за текстом, или над текстом. Чем адекватнее анализ тактики текста, тем достовернее понимание стратегии автора. Но стратегия автора — категория гипотетическая, абсолютное знание ее невозможно, и читатель, и исследователь может в разной степени только приближаться к нему» [Золотова, Осипенко, Сидорова 1998: 446]. Из этого следует, что стратегия автора определяется посредством изучения его тактик, т. е. комплекса «языковых и речевых приемов построения текста, анализом текста и выявляемых» [Там же]. Использование текстообразующих факторов — это тоже тактическое средство реализации коммуникативной установки автора. Однако в реальном общении автор имеет не одну цель, в этом случае речь идет об «иерархии стратегий, о подразделении их на общие и частные» [Романова 2003: 71]. Так, в частности, исследуя интертекстуальный план эпистолярия, т. е. обращаясь к тактике использования интертекстем, которые оперируют на бессознательном уровне и активизируются в зависимости от прагматических условий коммуникации, мы выходим на уровень изучения стратегии интертекстуальности. Исчерпывающее, с нашей точки зрения, определение интертекстуальной стратегии предлагает Н.А. Кузьмина. Она выделяет три вида интертекстуальной стратегии: когнитивная, семантическая и прагматическая. «Когнитивная интертекстуальная стратегия — это когнитивный план автора, согласно которому интертекстуальное изменение художественного текста обязательно должно участвовать в ментальной обработке художественной информации. Семантическая стратегия интертекстуальности направлена на формирование глубинного смыслового слоя интерпретации художественного произведения за счет установления межтекстовых отношений и включения уникального художественного произведения в общий интертекст. Прагматическая стратегия интертекстуальности состоит в создании условий, обеспечивающих резонанс между автором и читателем и понимание вследствие этого интертекстуальной природы произведения» [Кузьмина 1999: 65—67].
Поскольку в процессе коммуникации обычно существует несколько способов достижения цели, тактика избирательна.
Этическая оценка автора писем предполагает отражение ее через призму собственного сознания. Обращаясь к письмам А.П. Чехова, невольно становишься свидетелем авторской неудовлетворенности тем, что им написано. В письмах Чехов не щадит себя, и это позволяет прогнозировать тактику уничижения: «В «Новое время» я не посылал ни одного рассказа, в «Петербургскую газету» кое-как смерекал два рассказа» (Н.А. Лейкину, 12 января 1887 г.). Обращаясь к перифразам различного типа (как к именным, так и глагольным), писатель сознательно принижает значение своих произведений и само творчество. Приводимые ниже извлечения из его писем служат тому убедительным подтверждением:
«Я нацарапал специально для провинции паршивенький водевильчик «Предложение» и послал его в цензурию» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 7 ноября 1888 г.);
«Явился ко мне Вернер... Я порылся в своем ридикюле, выбрал дюжину юношеских грехов и вручил ему» (М.П. Чеховой, 7—19 апреля 1887 г.);
«Представьте, оно (письмо. — С.Г.) застало меня за царапаньем плохонького рассказца для «Петербургской газеты»» (А.Н. Плещееву, 23 января 1888 г.);
«Льщу себя также надеждою, что мое дерьмо (повесть «Скучная история». — С.Г.) произведет некоторый гул и вызовет ругань во вражеском стане» (А.Н. Плещееву, 14 сентября 1889 г.);
«Книжечка моя мне очень не нравится. Это винегрет, беспорядочный сброд студенческих работишек, ощипанных цензурой и редакторами юмористических журналов» (Д.В. Григоровичу, 28 марта 1886 г.) и др.
Как отмечает А.Т. Липатов в работе «Перифраз в чеховском эпистолярии как изобразительно-речевое средство создания комического», Чехов — с целью создания нескрываемой иронии по своему адресу — для усиления глагольных перифраз-«самообличений» прибегает к помощи то именных, то глагольных парадоксонов. В предложении «Пишу скверно, а тут еще гг. корректоры стараются и починяют мое писанье» (Н.А. Лейкину, 26 ноября 1884 г.) глагольному перифразу пишу скверно ассистирует глагольный парадоксон корректоры починяют мое писанье. А в предложении «Передайте добрейшему А.Н. Плещееву, что я начал пустячок для «Северного вестника» (этого литературного вдовьего дома)» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 1 января 1888 г.) перифраз я начал пустячок для «Северного вестника» подкреплен именным парадоксоном: сатирический журнал «Северный вестник» назван литературным «вдовьим домом» [Липатов 2003: 171].
Тактика уничижения реализуется в чеховском эпистолярии и с помощью привнесения в текст элементов ЯИ — игрем:
«Пианино и я — это два предмета в доме, проводящие свое существование беззвучно и недоумевающее, зачем нас здесь поставили, когда на нас некому играть» (М.П. Чеховой, 11 ноября 1899 г.).
А вот пример, когда каламбурный эффект текста достигается, во-первых, расширением семантических связей фразеологического оборота, во-вторых, актуализацией фоновых знаний, связанной с употреблением интертекстемы отбиться от рук: «Моя голова совсем отбилась от рук и отказывается сочинительствовать» (Н.А. Лейкину, 12 января 1887 г.).
В другом примере насыщенность текста иронией происходит в результате столкновения в словосочетании положить зубы на полку его прямого и переносного смысла, а также включением в текст «точно найденного, очень индивидуализированного ПФ мало-помалу превращаюсь в стрекозиные мощи» [Липатов 2003: 169]: «Понемножку болею и мало-помалу обращаюсь в стрекозиные мощи (сильно худею. — С.Г.). Если я умру раньше Вас, то шкаф благотворите выдать моим прямым наследникам, которые на его полки положат свои зубы» (М.В. Киселевой, 21 сентября 1886 г.). Проанализированные примеры позволяют говорить, что тактика уничижения является одной из ведущих тактик, однако представленная тактика не умаляет личность писателя, а, наоборот, говорит о таких его качествах, как неудовлетворенность своим творчеством, а значит, стремление к совершенствованию, требовательность, самоирония.
А.П. Чехов требовательно относился не только к себе, но к писателям-современникам. Он не щадил их творческих промахов, «их небрежения в слове» [Там же: 171]. В его письмах тактика уничижения распространяется на характеристику личности и творчество других писателей. Так, в письме М.В. Киселевой от 21 сентября 1889 г. Чехов с негодованием пишет: «(Богемский) надоедает всему миру философией и спешит съерундить другой рассказ в «Детский отдых»»;
«Жаль, что его «По пути» (Короленко. — С.Г.) ощипала цензура. Художественная, но заметно плешивая вещь (не цензура, а «По пути»)» (А.Н. Плещееву, 9 февраля 1888 г.);
«Можно еще работать в «Будильнике», но эта инфузория (Е.Ю. Арнольд. — С.Г.) платит мало...» (В.В. Билибину, 28 февраля 1886 г.);
«Человечина (Воронцов. — С.Г.) угнетен сухою умственностью и насквозь протух чужими мыслями, но по всем видимостям, малых добрый, несчастный и чистый в своих намерениях» (А.Н. Плещееву, 5 или 6 июля 1888 г.) и др. Следует отметить, что приведенные примеры ПФ, с помощью которых реализуется тактика уничижения, вовсе не являются грозными и оскорбительными выпадами в адрес своих современников, скорее они служат цели (стратегии) создания иронии, порой переходящей в шутку.
Полярность авторской оценки в противовес тактике уничижения позволяет также прогнозировать тактику возвеличения, которая направлена, прежде всего, на характеристику чеховских современников и реализуется с помощью ПФ различного типа:
«Я же лично, помимо того, что он (А.Н. Плещеев. — С.Г.) очень хороший, теплый и искренний человек, вижу в нем сосуд, полный традиций, интересных воспоминаний и хороших общих мест» (А.С. Суворину, 30 мая 1888 г.);
«Вы писака sui generis и самостоятельны, как орел в поднебесье» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 22 февраля 1888 г.);
«В искусстве он (А.С. Суворин. — С.Г.) изображает из себя то же самое, что сеттер в охоте на бекасов, т. е. работает чертовским чутьем и всегда горит страстью» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 18 июля 1888 г.) и др.
Приведенные примеры убеждают, что выбранные А.П. Чеховым текстообразующие тактики служат реализации одной из основных стратегий — созданию оценочной характеристики себя и своих современников. Данная же стратегия в свою очередь подчинена основной стратегии — общению, т. к. большинство писем представляют дружескую, непринужденную беседу писателя с его знакомыми и друзьями, беседу, «в которой так или иначе обнаруживается прирожденный юмор писателя, его талант художественного смеха» [Ройзензон 1960: 52].
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |