2.1.1. Проблема типологии перифразов
В современной лингвистической науке предпринимались попытки типологизации перифразов, но до сих пор последовательная классификация перифрастических выражений отсутствует.
Традиционно в сфере перифразов принято различать «логические» и «образные» [Розанова 1971: 95] или «образные» и «необразные» [Розенталь, Голуб 2001: 105]. В частности, Д.Э. Розенталь и И.Б. Голуб дают следующие комментарии: «В стилистическом отношении важно разграничить образные перифразы, то есть такие, в основе которых лежит употребление слов в переносном значении, и необразные, представляющие собой переименование предметов, качеств, действий. Сравните: буревестник революции и автор «Песни о Буревестнике» <...> Образные перифразы выполняют в речи эстетическую функцию, их отличает яркая эмоционально-экспрессивная окраска. <...> Языковые, часто необразные, перифразы выполняют в речи не эстетическую, а смысловую функцию» [Розенталь, Голуб 2001: 105—106]. Наряду с термином «образные ПФ» употребляется как синонимичное обозначение «метафорические ПФ», различий между ними не делается. Однако Т.И. Бытева утверждает, что «образность не сводится к метафоре, как и метафора — к образности» [Бытева 2002: 34].
Кроме того, в научной литературе выделяют в различных вариациях «традиционные» и «индивидуально-авторские» ПФ. Причем «традиционные» и «индивидуально-авторские» иногда различают только в сфере «образных» ПФ; область «лексических», «необразных» ПФ оказывается за пределами такой дифференциации.
В лингвистических словарях различают следующие типы перифразов.
«Русский язык. Энциклопедия» выделяет две группы ПФ:
1) общепринятые, к ним относятся устойчивые сочетания (королева полей), идиомы (кровь с молоком) и крылатые выражения (а ларчик просто открывался);
2) понятные только из контекста (индивидуально-авторские, которые могут стать общепринятыми, как, например, великий почин) [РЯ. Энциклопедия 1979: 203].
К разновидностям перифразов также относятся эвфемизмы и табу, правда, составители словаря не оговаривают, к какой группе относятся такие ПФ.
В Лингвистическом энциклопедическом словаре [ЛЭС 2002] различаются две группы перифразов: воспроизводимые (фразеологизмы, крылатые слова) и ситуативные, индивидуально-авторские. В качестве основания такого различения указывается функциональный план. Различаются также еще два типа ПФ: художественные, образные (царь зверей) и логические, к которым, в частности, отнесены эвфемизмы, правда, основания для выделения этих групп ПФ не указаны.
В монографии «Очерки по русской перифрастике» Т.И. Бытева утверждает, что типология ПФ должна исходить в своих основаниях из особенностей их формальной структуры и семантики, при этом «понимание ПФ как двухчастной структуры (слово-номинат и собственно перифрастическое сочетание) с коррелятивной семантикой дает возможность классифицировать ПФ прежде всего с точки зрения характера семантической корреляции (лексико-семантического взаимодействия) слова-номината и собственно перифрастического сочетания» [Бытева 2002: 36]. Автор выделяет четыре типа ПФС:
1) денотативно тождественные слову-номинату;
2) денотативно соотносительные со словом-номинатом;
3) денотативно близкие слову-номинату;
4) денотативно дивергентные со словом-номинатом.
По степени связанности значения ПФ с контекстом Т.И. Бытева выделяет два типа ПФ: контекстуальные и общеязыковые.
По характеру раскрытия значения она предлагает различать дескриптивные и тропеические типы ПФ. Поясняя это, исследователь отмечает: «описательный характер раскрытия значения свойствен оборотам с денотативным тождеством слова-номината и ПФС, а также с денотативной общностью (аппарат холода — холодильник, большая земля — материк); тропеический характер раскрытия значения свойствен оборотам с денотативной соотносительностью слова-номината и ПФС (Распутин перестройки — А. Кашпировский), а также при денотативно дивергентной корреляции (денежный мешок — богач)» [Там же: 38—39].
Представленная классификация является одной из самых полных и обоснованных, но касается лишь именных ПФ.
Рассматривая ПФ в художественных текстах, А.Т. Липатов в своих работах [1982; 1994; 1997; 1999; 2001; 2003] выделяет следующие типы: 1) именные метафорические ПФ; 2) глагольные метафорические ПФ; 3) ПФ-антонимы; 4) ПФ-оксюмороны; 5) метонимические ПФ; 6) метафорические ПФ-сравнения; 7) ПФ-символы.
Обозначившаяся широта спектра исследовательских интересов в области перифрастики привела, таким образом, к появлению различных классификаций, порой, непоследовательных и противоречивых.
2.1.2. Функционирование ПФ в чеховском эпистолярии и их классификация
Чехов, в своем художественном творчестве идя вслед за Пушкиным, широко использует многообразие ПФ и ПФС, которые, выступая в качестве «разнооформленного словесного блока с лексическим значением» [Юрченко 1983: 22] и являясь развернутым семантическим эквивалентом определенной лексической номинации, многообразно варьирует их — от самого простого (синонима-замены) до самого сложного (перифраза-символа) [Липатов 1982: 147; Липатов 1997: 40; Липатов 2001: 94].
Каждый большой мастер слова видит ПФ по-своему, и поэтому каждому их них, в том числе и Чехову, «присущ свой набор классем на семантической шкале перифрастических образований» [Липатов 2002: 487]. Рассматривая ПФ как двухчастную конструкцию, состоящую из денотата и собственно ПФС, мы при выделении типов ПФ особое внимание уделяем характеру денотата. На этом основании можно выделить две большие группы ПФ:
1) именные ПФ;
2) глагольные ПФ.
Следует отметить, что в данной работе анализируются лишь метафорические ПФ, т. к. именно они несут в себе текстообразующие потенции и участвуют в «аранжировке» текста.
По характеру раскрытия значения в текстах писем А.П. Чехова ПФ можно разделить на описательные (дескриптивные) и тропеические.
2.1.2.1. Именные метафорические ПФ
Самую большую группу представляют именные метафорические перифразы-экспрессемы, в которых «метафоричность принимает на себя не отдельное слово, а целиком взятый текст; происходит «растворение» метафоры в нем» [Липатов 2000: 90].
Благодаря метафорическим перифразам на микроуровне происходит актуализация, смысловое усиление денотата, даже если он формально не выражен. Интересно, что вторичная номинация в тексте помимо образного представления объекта или явления обязательно несет в себе личностную оценку, заложенную автором. При этом адресат всегда чувствует идею, мысль, которую старается донести автор.
Это явление условно можно обозначить как «риторическая синтагматическая способность» [Широнин 1994]. Игорь Широнин полагает, что эта способность заключается в умении автора развернуть некий абстрактный смысл («мысль», «идею») в конкретный словесный текст, пользуясь для этого набором технических процедур [Там же]. К числу подобных процедур относится и перифрастика.
Вот несколько тому примеров: «Кредиторам Вашим от души желаю провалиться в тартарары... племя назойливое, хуже комаров» (А.Н. Плещееву, 9 февраля 1888 г.);
«Рассказ («Ошибка». — С.Г.) только кое-где хорош, но в остальном это непроходимая чаща скуки» (Е.М. Шавровой, 28 мая 1891 г.).
В приведенных примерах ПФ представлен в полном виде, т. е. как двухчастная конструкция с денотатом и ПФС. Но, как уже отмечалось выше, денотат может отсутствовать. Однако «отсутствующий в перифрастическом микро- или макроконтексте номинат (денотат. — С.Г.) всегда присутствует имплицитно (в фоновом контексте, ситуационном или текстовом), т. е. он эллиптирован» [Бытева 2002: 124].
Так, «Весь февраль я не напечатал ни одной строки, а потому чувствую большой кавардак в своем бюджете» (безденежье. — С.Г.) (А.Н. Плещееву, 6 марта 1888 г.);
«Посылаю Вам, уважаемый Александр Иванович, исчадие филантропии — тяжелый и громоздкий пакет, о котором говорил» (А.И. Урусову, 6 февраля 1891 г.). Речь в письме идет о книгах для передачи их Агентству Добровольного флота в Одессе.
«Свой «мартовский плод» («Степь», которая была напечатана в мартовском номере ж-ла «Северный вестник». — С.Г.) я кончил и послал А.Н. Плещееву» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 4 февраля 1888 г.);
«От ветра и дождей у меня лицо покрылось рыбьей чешуей» (А.С. Суворину, 20 мая 1890 г.). Как и в предыдущих примерах, в тексте письма А.С. Суворину отсутствует денотат, но перифрастическая «развертка» настолько образна, что читатель без труда может представить, как выглядит обветренное лицо. В том же письме А.С. Суворину читаем: «...вместо него (чемодана. — С.Г.) купил себе какую-то кожаную стерву, которая имеет то удобство, что распластывается на дне тарантаса, как угодно». Здесь денотат также отсутствует, однако он легко угадываем, и читатель догадывается, что под экспрессемой кожаная стерва подразумевается сумка.
В своих письмах А.П. Чехов активно использует антропонимические ПФ. Эта разновидность именных метафорических ПФ служит для создания образной характеристики человека:
«Вижу в нем (А.Н. Плещееве. — С.Г.) сосуд, полный традиций, интересных воспоминаний и хороших общих мест» (А.С. Суворину, 30 мая 1888 г.);
«Еду я по сибирскому тракту на вольных. Проехал уже 715 верст. Обратился в великомученика с головы до пят» (М.В. Киселевой, 7 мая 1890 г.);
«Схожу сегодня к московскому оберзнайке Гиляровскому, сделавшемуся в последнее время царьком московских репортеров» (Н.А. Лейкину, 22 марта 1885 г.);
«Я знаю, Гоголь на том свете на меня рассердится. В нашей литературе он степной царь» (Д.В. Григоровичу, 5 февраля 1888 г.).
Среди антропонимичных ПФ в чеховском эпистолярии можно выделить группу перифрастических приложений, созданных средствами иронии и сатиры:
«Сегодня обедал с редактором «Сибирского вестника» Картамышевым. Местный Ноздрев, широкая натура... Пропил 6 рублев» (А.С. Суворину, 20 мая 1890 г.);
«Например, Нотович — эта жирная, богатая скотина — мог бы сделать для Таганрога то, что не в силах сделать ни я, ни Вы» (П.Ф. Иорданову, 31 октября (12 ноября) 1897 г.);
«Буренин — это избалованное, очень сытое животное, злое и желтое от зависти» (Н.В. Коробову, 23 ноября 1903 г.) и др.
Выделенные перифразы-приложения — это по существу «краткие, но емкие сатирические антропохарактеристики» [Липатов 2003б: 174].
Особенностью чеховского идеостиля является также употребление в эпистолярных текстах юмористического обращения к адресату, построенного на основе ПФ. Писатель оригинально использует этот прием в создании иронии и сарказма:
«Лжедраматург, которому мешают спать мои лавры!» — пишет А.П. Чехов своему брату Александру 8 мая 1889 г.;
«Недоуменный ум!» (22—23 февраля 1887 г.);
«Бесшабашный шантажист, разбойник пера и печати!» (28 августа 1888 г.) и др. Все эти обращения адресованы Александру Чехову, однако представленные именные ПФ — «вовсе не грозные и оскорбительные выпады, а скорее попытка в полушутливо-полусерьезной форме урезонить брата-выпивоху» [Липатов 2003б: 173].
Как оригинальные текстообразующие элементы использует Чехов именные ПФ-подписи:
«Твой Шиллер Шекспирович Гете» (Ал.П. Чехову, 24 ноября 1887 г.);
«Кум морозник, или сатана в бочке» (Т.Л. Щепкиной-Куперник, 22 июля 1898 г.);
«Твой муж, А. Актрисын» (О.Л. Книппер-Чеховой, 9 февраля 1902 г.) и др.
Именные ПФ такого типа разнообразны и колоритны, при этом они активно выступают в качестве смехообразующего средства. Их мы подробнее будем рассматривать в разделе 2.2., посвященном языковой игре.
В своих письмах А.П. Чехов часто употребляет своеобразные именные ПФ с отсутствующим денотатом для называния географических пунктов. Такие ПФ можно назвать топонимическими:
«В свое Монрепо (Мелихово. — С.Г.) переезжаю 1 марта» (В.В. Билибину, 22 февраля 1892 г.);
«Минутами мне бывает так хорошо, что я суеверно осаживаю себя и вспоминаю о своих кредиторах, которые когда-нибудь выгонят меня из моей благоприобретенной Австралии» (А.С. Суворину, 17 марта 1892 г.) и др.
Приведенные примеры показывают, что ПФ расширяют семантические границы текста, создавая эффект двуплановости: с одной стороны находится значение денотата, с другой — метафорическое значение ПФС.
Являясь текстообразующими элементами, ПФ активно участвуют и в линейном построении текста, при этом в структуре ПФ денотат может быть противопоставлен ПФС, что создает особую экспрессию:
«Ведь это не иллюстрированный журнал («Север». — С.Г.), а блин с зернистой икрой и сметаной» (В.А. Тихонову, 24 января 1892 г.);
«Это не рассказ и не повесть, не художественное произведение, а длинный ряд тяжелых, угрюмых казарм» (Е.М. Шавровой, 16 сентября 1891 г.) и др.
Часто А.П. Чехов в одном контексте употребляет не один, а два или более перифразов, выстраивая при этом синонимические ряды.
В результате этого создается так называемая «смысловая концентрация», которая усиливает эмоциональную сферу текста:
«Бываю в театре. Ни одной хорошенькой... Все рылиндроны, харитоны и мордемондий» (М.В. Киселевой, 29 сентября 1886 г.);
«Конечно, нет надобности уверять Вас, что я очень рад быть Вашим литературно-гонорарным гофмаклером и чичероне» (М.В. Киселевой, 29 сентября 1886 г.) и др.
Анализ приведенных примеров убеждает, что в условиях текстообразования именному перифразу отводится немаловажная роль. Учитывая структуру и семантику авторского ПФ, адресат (читатель) выстраивает образ, который воспринимается им как в линейном (денотативном) плане, так и в объемном (коннотативном).
2.1.2.2. Глагольные метафорические ПФ
Широко представлены в чеховском эпистолярии глагольные метафорические перифразы, которые представляют собой как развернутые характеристики-экспрессемы, так и индивидуализированные глагольные экспрессемы. В отличие от именных ПФ глагольные всегда (за небольшим исключением) имеют «нулевой денотат», который представлен в тексте имплицитно. Приводимые ниже извлечения из писем А.П. Чехова служат тому убедительным подтверждением:
«Я опять участковый врач и опять ловлю холеру за хвост (лечу холерных больных. — С.Г.)» (Н.А. Лейкину, 4 августа 1893 г.);
«Заграничная поездка сожрала меня с руками и ногами (оставила без денег. — С.Г.)» (В.А. Тихонову, 14 сентября 1891 г.);
«Вы спешите пролить целительный бальзам на авторские раны... (успокоить. — С.Г.)» (Е.М. Шавровой-Юст, 1 ноября 1896 г.);
«Грешил и по драматической части (писал пьесы. — С.Г.), хотя и умеренно» (В.А. Тихонову, 22 февраля 1892 г.) и др.
Расширяя семантические границы, глагольный ПФ все же подразумевает конкретный смысл, который чаще всего понятен адресату. Так, после провала «Чайки» в Александринском театре Чехов пишет: «В «Русской мысли» я хочу быть только беллетристом, хотел бы быть публицистом, драматургия же не улыбается мне, скучно» (В.М. Лаврову, 1 ноября 1896 г.) и др.
Часто глагольные ПФ в текстах чеховских писем выступают по отношению к общеупотребительным словам как очень выразительные и мыслеемкие контекстуальные синонимы:
«Жизнь моя не идет и не течет, а влачится» (Л.С. Мизиновой, 29 января 1900 г.);
«Так как «Симфония» побывала в литографии Рассохина и потеряла там девственность, то 250 не дадут» (М.И. Чайковскому, 16 марта 1890 г.). В приведенных примерах в качестве контекстуальных синонимов выступают, в первом случае, «идет», «течет» и «влачится»; во втором случае, «побывала в литографии» и «потеряла там девственность». Подобное семантическое расширение наблюдается и в следующем примере:
«Я приехал уже в Москву, <...> как вдруг с моими легкими случился скандал, пошла горлом кровь» (Е.М. Шавровой-Юст, 26 марта 1897 г.).
В чеховских индивидуализированных экспрессемах с огромной силой проявляется талант Чехова-юмориста, умение использовать иронию по отношению к окружающим и, в первую очередь, к себе. Его неудовлетворенность тем, что им написано, проявляется и в ПФ:
«Пишу повестушку для «Северного вестника» и чувствую, что она хромает» (А.Н. Плещееву, 31 марта 1888 г.);
«В «Новое время» я не посылал ни одного рассказа, в «Петербургскую газету» кое-как смерекал два рассказа» (Н.А. Лейкину, 12 января 1887 г.);
«Я нацарапал специально для провинции паршивенький водевильчик «Предложение» и послал его в цензурию» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 7 ноября 1888 г.);
«Трепещу. На этой неделе мне нужно состряпать фельетон для «Осколков», у меня же ни одного события» (Н.А. Лейкину, 25 июня 1884 г.) и др.
Будучи натурой творческой, А.П. Чехов не сковывает себя рамками узуальных слов, а активно включает в тексты своих писем перифразы-новообразования. Вот выдержка из письма Д.В. Григоровичу от 5 февраля 1888 г.:
«Я залез в его (Гоголя. — С.Г.) владения с добрыми намерениями, но наерундил немало». Или другие примеры:
«Утомился, замучился от непривычки писать длинно, писал не без напряжения и чувствую, что наерундил немало» (А.Н. Плещееву, 3 февраля 1888 г.);
«Я до такой степени измочалился постоянными мыслями об обязательной неизбежной работе <...>» (Л.С. Мизиновой, 27 марта 1894 г.);
«Хорошо бы захватить с собой и Щеглова. Он совсем разлимонился и смотрит на свою литературную судьбу сквозь копченое стекло» (А.Н. Плещееву, 9 февраля 1888 г.).
В отрывке из письма, адресованного М.В. Киселевой, от 14 января 1887 г. Чехов пишет: «Теперь же позвольте отгрызнуться на Вашу критику». В этом случае автор в шутливой, но в то же время жесткой форме отвечает на письмо М.В. Киселевой (начало января 1887 г.), в котором та излагает свои взгляды на творчество известного литератора: «...мне лично досадно, что писатель Вашего сорта, т. е. необделенный от бога, показывает мне только одну «навозную кучу»...».
Порой Чехов довольно жестко и с некоторой иронией отзывается о творчестве некоторых писателей и поэтов, а также о людях, чьи взгляды на жизнь противоречат его взглядам:
«Проза его (Пальмина. — С.Г.) немножко попахивает чем-то небесно-чугунно-немецким, но ей-богу, он хороший человек» (Н.А. Лейкину, 19 сентября 1883 г.);
«Человечина (Воронцов. — С.Г.) <...> насквозь протух чужими мыслями» (А.Н. Плещееву, 5 или 6 июля 1888 г.) и др.
Часто глагольный метафорический перифраз в текстах чеховских писем обретает коннотативную развертку, порождает именной ПФ: «Жаль, что его (Короленко. — С.Г.) «По пути» ощипала цензура. Художественная, но заметно плешивая вещь (не цензура, а «По пути»)» (А.Н. Плещееву, 9 февраля 1888 г.). Глагольный ПФ «ощипала» получает оригинально ироническую развертку в виде именного ПФ «заметно плешивая вещь».
В другом примере индивидуально-авторский глагольный ПФ «оравнодушел» порождает столь же неожиданный именной ПФ «оравнодушение»:
«Я как-то глупо оравнодушел ко всему на свете, и почему-то начало этого оравнодушения совпало с поездкой за границу» (А.С. Суворину, 8 апреля 1892 г.).
Анализ чеховского эпистолярия позволяет говорить о том, что у писателя глагольные ПФ — это излюбленный прием создания текста. При отсутствии денотата семантическая характеристика глагольного ПФ во многих случаях настолько точна, что снимается необходимость ее расшифровки.
2.1.2.3. ПФ, классифицируемые по характеру раскрытия значения
Используя терминологию, предложенную Т.И. Бытевой, по характеру раскрытия значения в текстах писем А.П. Чехова перифразы можно разделить на описательные (дескриптивные) и тропеические.
Описательные (дескриптивные) ПФ строятся на описательном характере раскрытия значения, на «денотативном тождестве», которое может быть основой взаимозаменяемости денотата и ПФС.
Так, Чехов обращается к своей жене 2 февраля 1902 г. после того, как та стала пайщицей в составе товарищества, державшего Художественный театр: «Милая пайщица, жена моя деловая, положительная». В этом примере ПФС не является метафорическим, а логически заменяем с денотатом.
Подобным образом можно квалифицировать ПФ и в следующем примере: «Оно (письмо. — С.Г.) было для меня неожиданным новогодним подарком...» (Я.П. Полонскому, 18 января 1888 г.) и др.
Но особый интерес для исследования представляет второй тип ПФ — тропеический. Семантика такого типа ПФС обусловлена метафоризацией опорного компонента, поэтому подробнее остановимся на рассмотрении ПФ этой группы.
Стремление Чехова сделать речь более образной, яркой приводит к обильному употреблению в текстах писем ПФ-сравнений. Перифразы-сравнения, столь любимые Чеховым, составляют, пожалуй, одну из самых больших групп. Эти экспрессемы, как правило, в несколько преувеличенном масштабе раскрывают содержание сравниваемого предмета, явления, действия. Они часто, рождая причудливые ассоциации, бывают стилистически неожиданны:
«В конце 86-го года я чувствовал себя костью, которую бросили собакам» (М.В. Киселевой, 14 января 1887 г.);
«Псел широк и величественен, как генеральский кучер» (В.А. Тихонову, 31 мая, 1889 г.);
«В вашу старость я верю так же охотно, как в четвертое измерение» (А.С. Суворину, 9 марта 1890 г.);
«Денег, повторяю, меньше, чем стихотворного таланта» (М.В. Киселевой, 21 сентября 1886 г.);
«Алексей Николаевич шлет Вам привет. Он сегодня немножко болен: тяжело дышать, и пульс хромает, как Лейкин» (А.С. Суворину, 30 мая 1888 г.);
«...моя повозка и я грузли в грязи, как мухи в густом варенье» (А.Н. Плещееву, 5 июня 1890 г.).
Часто перифрастическое сравнение распространяется, создавая развернутую характеристику с особой экспрессивной окраской. Используя такой прием, А.П. Чехов, с одной стороны, делает образ несколько «размытым», с другой стороны, максимально конкретизирует свое эмоциональное переживание, пытаясь при этом передать свои чувства адресату. Так, в письме А.Н. Плещееву от 5 или 6 июля 1888 г. автор сообщает: «Общий тон книжки уныл и мрачен, как дно колодезя, в котором живут жабы и мокрицы». Этот прием довольно часто можно встретить в текстах чеховских писем:
«Когда берешь кусок (колбасы. — С.Г.) в рот, то во рту такой запах, как будто вошел в конюшню в тот самый момент, когда кучера снимают портянки, когда же начинаешь жевать, то такое чувство, как будто вцепился зубами в собачий хвост, опачканный в деготь» (А.С. Суворину, 20 мая 1890 г.);
«Я зол, как аспид, которому наступил на хвост нечистый дух» (М.В. Киселевой, 17 февраля 1889 г.) и др.
Предельной смысловой и эмоциональной емкости достигают экспрессемы-сравнения, расширенные с помощью пояснения:
«Вы обошлись со мной, как фрейлина екатерининских времен, т. е. не захотели, чтобы я не письменно, а словесно навел критику на Ваш рассказ» (Л.А. Авиловой, 21 февраля 1892 г.). В письме И.Л. Леонтьеву-Щеглову от 18 июля 1888 г. Чехов в качестве пояснения употребляет перифразы, выстраивая тем самым перифрастическую цепь: «В искусстве он (Суворин. — С.Г.) изображает из себя то же самое, что сеттер в охоте на бекасов, т. е. работает чертовским чутьем и всегда горит страстью» и др.
Порой чеховские ПФ-сравнения трансформируются в тексте в именной метафорический ПФ. Так, например, в письме А.С. Суворину от 23 декабря 1888 г.: «Из меня водевильные сюжеты прут, как нефть из бакинских недр». Далее в тексте данный ПФ-сравнение преобразуется и выступает уже в виде именного метафорического ПФС с нулевым денотатом «нефтяной участок»: «Зачем я не могу отдать свой нефтяной участок Щеглову?».
Особой экспрессивностью обладают антонимические ПФ, помогающие раскрыть антитезность явлений и мыслей автора:
«Мне делается неловко за публику, которая ухаживает за литературными болонками только потому, что не умеет замечать слонов...» (М.В. Киселевой, 13 декабря 1886 г.);
«...те сюжеты, которые сидят в голове, досадливо ревнуют к уже написанному; обидно, что чепуха уже сделана, а хорошее валяется на складе, как книжный хлам» (А.С. Суворину, 27 октября 1888 г.).
Усиливая антитезность путем привлечения антонимических ПФ, Чехов пишет: «Публика должна видеть журналистов не в карикатуре и не в томительно-умной давыдовской оболочке, а в розовом, приятном для глаза свете» (А.Н. Плещееву, 15 января 1889 г.) или «После духоты, которую чувствуешь в среде Бурениных и Аверкиевых — а ими полон мир, — Рачинский идейный, гуманный и чистый, представляется весенним зефиром» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 9 мая 1892 г.).
Своеобразным лейтмотивом проходит в чеховском эпистолярии противопоставление повествовательной и драматической формы:
«Повествовательная форма — это законная жена, а драматическая — эффектная, шумная, наглая и утомительная любовница» (А.Н. Плещееву, 15 января 1889 г.). Или: «Занимайтесь беллетристикой. Она ваша законная жена, а театр — это напудренная любовница» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 18 февраля 1889 г.).
Антонимические отношения между денотатами повествовательная форма (беллетристика) — драматическая форма (театр) и метафорическими ПФС законная жена — эффектная, шумная, наглая и утомительная (напудренная) любовница становятся ярким средством речевой характеристики автора, отличительной чертой его идеостиля.
Приведенные примеры показывают, что антонимические ПФ носят «сугубо окказиональный характер: в них — отражение антитезности позиции или взгляда субъекта, его отношения приятия или неприятия к высказываемому или происходящему» [Липатов 1997: 45].
Встречаются в текстах писем и метонимические ПФ: «Вот плывет гондола, увешанная фонариками. В ней сидят контрабас, скрипки, гитара, мандолина и корнет-пистон, две-три барышни, несколько мужчин — и ты слышишь пение и музыку» (И.П. Чехову, 28 июля 1888 г.). Как видим, метонимический ПФ существенно отличается от метафорического: «если метафорический перифраз отчетливо противопоставлен логическому, то метонимический перифраз сближается с последним до полного совпадения» [Розанова 1986: 66]. Но это не значит, что метонимический ПФ всегда является эквивалентом логическому. В отдельных случаях метонимический ПФ выходит на уровень ПФ-символа и становится в тексте «стилистической доминантой» (В. Жирмунский).
Так, «Теперь же, когда вместо литературных физиономий во главе изданий торчат какие-то серые круги и собачьи воротники, пристрастие к толщине издания не выдерживает критики» (Я.П. Полонскому, 18 января 1888 г.) и др. Выделенные ПФ в эпистолярном дискурсе А.П. Чехова вмещают в себя всю сложность символики, являясь своеобразной «языковой оболочкой символа» [Липатов 1997: 45]. «Собачий воротник» — прозвище, которое дал А.П. Чехов Е.А. Вернеру, путем «ассоциативной переброски от конкретной детали к образу-обобщению» [Липатов 1991: 47] становится нарицательным, обозначая при этом особый тип издателя.
Исключительный экспрессивный эффект в текстах писем создают оксюморонные ПФ, передающие особенность чеховского юмора, чеховской иронии:
«Юмористика его (Ал. Чехова. — С.Г.) порок врожденный» (Н.А. Лейкину, 22 марта 1885 г.);
«Ходыков сделан великолепно, дядюшка очень милая скотина...» (М.И. Чайковскому, 16 февраля 1890 г.) и др.
Но, как и метонимические ПФ, перифразы, построенные на оксюмороне, в текстах чеховских писем встречаются не часто, и использование ПФ такого типа — это вовсе не самоцель писателя, а органическая необходимость.
2.1.3. Проблема взаимоотношения перифрастики и фразеологии
О взаимоотношениях перифрастики и фразеологии ученые заговорили в 70-х годах XX века. Фразеологический аспект исследования был связан с анализом ПФ как составной части фразеологического фонда русского языка. Данный анализ был основан на тех общих признаках фразеологической единицы и ПФС, которые выявлялись исследователями [Копыленко, Попова 1972; Милехина, Попова 1981а; 1981б; Базарская 1987; Османова 1992; Павленко 1992].
Анализ справочной и специальной литературы дает основание утверждать, что основным признаком ПФ является его способность заменять слово. Но способностью заменять слово обладают разные единицы, в том числе и фразеологические. Закономерно возникает вопрос: правомерно ли ставить в один ряд ПФ и фразеологизм? Исследование функциональных свойств ПФ позволяет думать, что специфическим его свойством является «способность заменяться совершенно определенным словом» [Бытева 2002: 26]. Фразеологизм, в отличие от ПФ, не может быть заменен конкретным словом из-за присущего ему признака абстракции. Так, фразеологизм спустя рукава можно заменить словом «плохо», а также «лениво», «нехотя», «медлительно» и др. [Там же].
Но, несмотря на функциональные различия, в условиях текста перифрастика тесно взаимодействует с фразеологией, вступая с ней в парадигматические и синтагматические отношения. На уровне парадигматических отношений перифрастика и фразеология образуют «общую семантическую систему, выступающую в качестве семантической трихотомии «перифраз — окказиональная фразема — узуальный фразеологизм»» [Липатов 1997: 37]. Синтагматические отношения представлены в процессе развертывания текста, при этом развертывание художественного текста происходит по двум основным линиям: экстенсивной — более тесно связанной с предметно-логической основой текста, и интенсивной — служащей эмоциональному усилению изложения [Мошиашвили 1982: 645—648].
Таким образом, можно говорить об организации «перифрастическо-фразеологической конфигурации в ее двух разных измерениях — линейном (денотативном) и объемном (коннотативном)», причем ПФ в тексте «должен восприниматься как двуплановая, то есть бинарная, единица, как особый вид вторичной номинации» [Липатов 1997: 38].
Перифрастика и фразеология гармонично синтезируются в произведениях А.П. Чехова. Наряду со свободными сочетаниями слов писатель активно использует для построения перифрастических конструкций фраземы, причем автор часто «прибегает к помощи трансформации канонических (узуальных) фразеологизмов путем их обновления и переосмысления» [Липатов 2003а: 167].
Трансформируя узуальные фразеологизмы, писатель создает «выразительные перифразы-конвертивы», появление которых в дискурсе писателя может быть детерминировано языковым сознанием личности. Так, в письме А.С. Лазареву-Грузинскому от 15 ноября 1887 г. Чехов пишет: «В ожидании скорейшего ответа рекомендую Вам, милостивый государь, лечь на кровать, взять свой мозг в руки и заняться размышлениями». В другом случае, изменив одно слово в узуальном фразеологизме держать на привязи, автор создает индивидуальный перифраз-конвертив: «Остальное составляет долг, который долго, долго будет держать меня на цепочке» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 9 марта 1892 г.). В отрывке из письма Н.А. Лейкину от 25 июня 1884 г. Чехов преобразовывает известную всем фразу мертвые сраму не имут, превращая ее в своеобразную сентенцию: «Сочинители подписей и мертвые не имут срама».
Чехов не только обрабатывал фразеологизмы, расширяя или сокращая их состав, но часто расширял фразеологические связи у того или иного устойчивого оборота, т. е. расширял круг сочетаемости стержневого слова с другими словами [Ройзензон 1960: 59]: «...я уже понемножку начинаю пожинать лавры» (М.В. Киселевой, 21 сентября 1886 г.) (ср. с фразеологизмом пожинать плоды).
Расподобление и обновление Чеховым узуальных фразеологизмов приводит к появлению очень индивидуальных по своей семантике высокоэкспрессивных и выразительных ПФ-конвертивов. Так, в чеховских письмах многократно встречается фразеологизм во все лопатки с каноническим значением «очень быстро («во весь дух» или «что есть духу», «во всю прыть», «изо всех сил»)» с глаголами бежать, ехать, мчаться, удирать и т. п. «Пишите во все лопатки и так, как Вам в данную минуту писать хочется» (И.Л. Леонтьеву-Щеглову, 14 июля 1888 г.); «Буду во все лопатки стараться заработать возможно больше денег, чтобы опять провести лето, ничего не делая» (А.Н. Плещееву, 15 сентября 1888 г.); «Рад служить во все лопатки, но ничего со своей толкастикой не поделаю...» (Н.А. Лейкину, 22 марта 1885 г.) [Липатов 2003б: 80].
Поистине А.П. Чехов был мастером перифрастики, и материалы исследования убедительно подтверждают, что чеховское словотворчество, связанное с созданием перифразов, — это поиск новых семантико-стилистических возможностей для создания образности и выразительности речи.
Приведенные примеры доказывают, что тексты, особенно эпистолярные, возникают как результат языкового взаимодействия автора и адресата. Так, анализ функционирования перифрастики как текстообразующего фактора в эпистолярных текстах А.П. Чехова убеждает, что языковые явления не могут быть адекватно поняты и описаны без учета их дискурсивных аспектов. При этом анализ словотворчества в эпистолярном дискурсе А.П. Чехова позволяет выявить особенности мышления и специфику авторской картины мира.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |