Окказионализмы представляют собой «авторские, индивидуально-стилистические неологизмы, которые создаются для придания образности художественному тексту» [Жеребило 2010: 232]. Окказионализмы могут выполнять в тексте изобразительную, оценочную, контрастивную, панегиристическую [Астафьев 2007: 8], номинативную, компрессивную, экспрессивную функции, интертекстуальную функцию, функцию создания художественного образа, функцию языковой игры [Жабаева 2010: 5], а также служить «передаче различных оттенков авторского отношения к изображаемому объекту: приданию отрицательно-эмоциональной окраски, иронии, выражению сочувствия и т. п.» [Юнусова 2011: 107]. Как видим, эти ученые осуществили более подробную классификацию, основанную на выделенных Е.А. Земской функциях — собственно номинативной, конструктивной, компрессивной, экспрессивной, стилистической функциями словообразования [Земская 1992: 8].
Широко представлены в эпистолярных текстах А.П. Чехова и проанализированы в настоящем исследовании потенционализмы, то есть «разновидность неологизмов, созданных авторами по продуктивным моделям словообразования и сочетаемости слов» [Жеребило 2010: 271]. Широкое использование Чеховым данной разновидности индивидуально-авторских слов свидетельствует о его активном использовании словообразовательных ресурсов русского языка в процессе словотворчества. Образованные по обычным для языка моделям, потенционализмы легко воспринимаются адресатами, они абсолютно ясны в семантическом плане, однако при этом всё же являются оригинальными авторскими словами, весьма необычны и «придают высказыванию особую выразительность и оценочность» [Матвеева 2018: 14].
О.С. Захарова, анализируя дихотомию: потенциальное слово — окказионализм и определяя тождества и различия этих терминов, приходит к выводу: «При наличии ряда проанализированных в статье существенных расхождений между потенциальными и собственно окказиональными словами такие общие черты данных единиц, как новизна, причина образования и системность позволяют объединить потенциальные и окказиональные слова под общим термином «окказионализмы» [Захарова 2013: 23].
Образуя подобные слова, писатель использует ресурсы, потенциально заложенные в словообразовательной системе русского языка, не выходит за рамки структурных законов языковой системы. Однако в результате формируются своеобразные единицы с точки зрения семантики, коннотации, эмоциональной окраски, играющие значительную роль в тексте.
Склонность А.П. Чехова к образованию и использованию в тексте окказиональных слов отмечается многими исследователями. Чаще всего окказионализмы писателя анализируются на материале его художественных произведений. Э. Ваффа рассматривает окказиональные слова в ранних рассказах писателя, где они участвуют в создании ярких образов, описаний природы, являются средствами выражения комического [Ваффа 2012]. И.Ф. Евстигнеева и Е.А. Назарцева затрагивают вопрос о механизмах понимания окказионального слова на материале окказионализмов А.П. Чехова [Евстигнеева 2014]. Действительно, чтобы понять созданное автором новое слово, читателю необходимы анализ контекста, адекватное представление о производящей основе и использованной автором языковой или оригинальной словообразовательной модели и т. п. Особенно высоко исследователи оценивают в языке писателя «индивидуально-авторское словосложение, необычайно своеобразное по комбинированию составных частей» [Там же: 80].
Окказионализмы в письмах А.П. Чехова анализирует И.Г. Горовая, считающая, что «письма раннего периода демонстрируют интерес автора к словообразовательным инновациям» [Горовая 2004: 10]. А.О. Валова и Е.В. Юматова отмечают, что в письмах писателя окказионализмы отражают «индивидуальный подход к адресату» [Валова 2018: 5] и выполняют контактно-устанавливающую функцию [Там же: 10], то есть служат организации более тесной и близкой коммуникации с адресатом письма — отсутствующим собеседником.
Окказионализмы А.П. Чехова относятся к различным частям речи: именам существительным, именам прилагательным, глаголам, наречиям и т. п. Сконцентрируем внимание на окказиональных субстантивах автора.
А.П. Чехов активно использует в письмах производные субстантивы, которые можно охарактеризовать как окказиональные. Данные слова отсутствуют в словарях, они созданы автором самостоятельно. Окказиональные субстантивы можно разделить на две группы — образованные с помощью нейтральных суффиксов и с помощью оценочных суффиксов и приставок (диминутивы, слова с уничижительно-пренебрежительными суффиксами и аугментативы). Окказиональные субстантивы с эмоционально-оценочными аффиксами будут рассмотрены в следующем параграфе. Отметим, что окказионализмы-существительные, образованные без участия оценочной аффиксации, также выступают в тексте как эмоционально маркированные слова, являются важным элементом авторского стиля, ярким средством передачи им адресату своих мыслей, оценок и чувств, создания у него определённого представления о каком-то человеке, событии, образе.
А.П. Чехов конструирует для использования в тексте писем в первую очередь окказиональные существительные, называющие и характеризующие людей, — алкоголизмус, астрономка, Бумажкер, Гиляй, индеферентист, Книпшиц, оберзнайка, петербуржица, писица, постепеновец, Пупопупырушкина, рылиндрон, физиомордия и др. Это производные субстантивы мужского и женского рода, именующие соответственно мужчин и женщин — корреспондентов и адресатов писателя, объектов его писем, его самого.
В письме А.Н. Плещееву автор характеризует себя следующим образом: «Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист» (А.Н. Плещееву, 4 октября 1888 г.). Это характеристика, в которой из пяти использованных производных субстантивов два являются окказиональными: постепеновец, индифферентист.
Первое слово образовано суффиксальным способом при помощи суффикса -овец от имени прилагательного постепенный или наречия постепенно; его семантику можно объяснить следующим образом: «тот, кто делает всё постепенно». Эту словообразовательную модель нельзя назвать распространённой, так как наименования лиц с суффиксом -ец, обозначающие лицо по действию, обычно имеют в русском языке отглагольное происхождение: продавать → продавец, петь → певец и т. п. Отъадективные субстантивы с помощью данного суффикса также образуются (мудрый мудрец, упрямый → упрямец), но они выражают значение лица по качественному признаку, а не лица по процессуальному признаку, как производный субстантив А.П. Чехова.
Если же рассматривать суффикс -овец, то его словообразовательная роль достаточно узка. С его помощью образуются «названия лиц, характеризующихся отношением к организации, учреждению, партии или иной политической группировке, газете, журналу, спортивному обществу и т. п., названным мотивирующим именем существительным» [Ефремова 2000]. Имеются в виду такие слова, как рабфаковец (от рабфак), кружковец (от кружок) и т. п. К данной словообразовательной модели производный субстантив постепеновец не может быть отнесён в силу несовпадения производящих основ и семантики. То есть перед нами слово, образованное А.П. Чеховым по оригинальной словообразовательной модели.
Производный субстантив индифферентист образован по схожей словообразовательной модели, от наречия индифферентно, но с использованием другого суффикса лица — -ист. Его семантика — «тот, кто относится ко всему индифферентно». Производящее наречие имеет значение «без интереса, безучастно, безразлично» [Ефремова 2000], и А.П. Чехов использовал его в одном из своих писем: «К «Стрекозам» и «Будильникам» я отношусь индифферентно» (Н.А. Лейкину, 25 июня 1883 г.).
Суффикс -ист имеет в русском языке несколько актуальных значений (в словаре Т.Ф. Ефремовой их зафиксировано семь), которые объединяет общность производящей основы — имени существительного — и словообразовательного значения лица: например, «лицо по отношению к объекту занятий или орудию деятельности (гитари́ст, гусли́ст, журнали́ст, металли́ст, очерки́ст, танки́ст и т. п.)» [Ефремова 2000]. Однако модели (с точки зрения семантики и производящего слова — наречия), по которой образован субстантив индифферентист, в словаре не зафиксировано.
Анализ данных окказиональных субстантивов даёт возможность говорить о создании автором собственной модели окказионального словообразования, с помощью которой наименования лиц образуются от наречий с помощью суффиксов -овец или -ист, приобретая значения «тот, кто делает что-то так, как обозначено производящим наречием». Можно также говорить о наличии у субстантивов, образованных по данной модели, негативной коннотации, о чём свидетельствует приведённое выше предложение со словами постепеновец и индифферентист.
Обращения являются важнейшим элементом в письмах писателя. А.А. Степанова отмечает, что они в письмах А.П. Чехова «задают правила языковой игры, настроение и отношение к адресату» [Степанова 2019: 236]. Располагаясь в начальной части письма, обращение настраивает адресата на определённую модель общения, используемую, возможно, в коммуникации с данным адресатом всегда, а может быть, важную именно в контексте конкретного письма. При этом оригинальный, свободный выбор обращений служит коммуникативным целям — «сглаживает дистантность коммуникантов и создает иллюзию разговора в реальном времени» [Там же: 237]. Поэтому в обращениях окказиональные субстантивы используются А.П. Чеховым особенно часто.
С помощью окказионального субстантива алкоголизмус А.П. Чехов обращается в одном из своих писем к брату. Слово использовано как одиночное обращение в восклицательном предложении: «Алкоголизмус!» (Ал.П. Чехову, 9 сентября 1889 г.). Это оригинальное авторское образование, созданное на основе субстантива алкоголь с помощью латинского суффикса -ismus, характерного для клинических медицинских терминов. Это ироничное обращение позволяет писателю избежать более обидного слова алкоголик (алкоголизмус звучит как шутка) и одновременно однозначно указать на недостаток брата, с которым писатель не мог смириться. Кроме того, с его помощью автор показывает свои медицинские познания, а также индивидуализирует процесс общения. Иронично выглядит и притворная высокопарность, которая создается вследствие использования данного окказионального слова, оформленного при помощи латинского суффикса, и его одиночного использования в восклицательном предложении.
Помимо суффиксальных словообразовательных моделей, А.П. Чехов использует при создании окказиональных субстантивов префиксальные. Например, слово оберзнайка образовано с помощью малопродуктивного заимствованного префикса обер-: «Схожу сегодня к московскому оберзнайке Гиляровскому, сделавшемуся в последнее время царьком московских репортеров, и попрошу у него сырого материала» (Н.А. Лейкину, 22 марта 1885 г.). Префикс обер- имеет семантику «высшая степень проявления качества, заключенного в мотивирующем имени существительном» [Ефремова 2000]. Интересно, что слово знайка (относящееся к разговорной лексике), к которому присоединяется префикс обер-, само по себе, даже без приставки, передаёт высокую степень качества; его значение — знающий, осведомленный человек [Там же]. То есть префикс дополнительно усиливает семантику слова. Речь в письме идёт о писателе и репортёре В.А. Гиляровском, «всезнайство» которого и умение очень быстро реагировать на происходящие в стране и столице события А.П. Чехов высмеивает.
Согласно правилам орфографии, префикс обер- пишется со словом через дефис, однако производный субстантив оберзнайка написан писателем слитно, что служит ещё более тесному слиянию его компонентов. Встречаются в письмах А.П. Чехова и схожие окказиональные образования, написанные традиционно — через дефис: «Уступаю свое место обер-композитору M-eur Жоржу» (А.Н. Плещееву, 20 августа 1888 г.). В том числе в случае создания слова на основе имени собственного: «Читал сегодня в телеграмме «Русских ведомостей», что Джек Виноградов стал обер-Джеком» (А.С. Суворину, 17 марта 1890 г.). Префикс обер- выполняет пародийную роль, так как отсылает адресатов писателя к распространённым в то время официальным наименованиям высоких должностей — обер-прокурор, обер-полицмейстер и др.
А.П. Чехов активно использует в письмах специфические наименования лиц женского пола, среди которых большинство форм относятся к узуальным: артистка, жительница, издательница, искательница, начальница, писательница, подательница, попечительница, родительница, собственница, советница (тайная, титулярная), супружница, товарка, учительница, художница и др. Создаётся ощущение, что для писателя неприемлема гендерная асимметрия, ему больше нравится система, в которой каждый субъект имеет точное наименование в соответствии со своим полом. Если в языке существуют необходимые наименования лиц женского пола, образованные по продуктивной модели, то А.П. Чехов использует эти наименования: «Начальница пансиона, где я даю уроки, оказалась очень любезной...» (М.В. Киселевой, 29 марта 1886 г.), «Я читал, что издательница сбежала, а редакторы остались без гроша» (Ал.П. Чехову, 31 января 1887 г.) и т. п. Чаще всего это производные существительные женского рода с суффиксом -ниц-, образованные от соответствующих наименований лиц мужского пола с суффиксом -ник- или без этого суффикса.
Однако если подходящего слова женского рода в языке не обнаруживается, писатель сам его конструирует, создавая таким образом окказионализм.
Это, например, слово писица: «Если Ваш писец (или писица) будет переписывать из «Развлечения» или откуда-нибудь, то впредь пусть пишет на писчей бумаге...» (Н.М. Ежову, 15 февраля 1899 г.). Слово образовано по модели «существительное мужского рода + суффикс -иц(а)»: писец → писица. В тексте письма компоненты родовой пары сопоставлены, что указывает на осознанное конструирование автором окказионализма для наименования отсутствующего в языке коррелята женского рода. Особенностью словообразования является утрата производящей основой суффикса -ец мужского рода и его замена на -иц(а) женского рода.
Ещё один окказионализм такого типа — петербуржица: «Впрочем, Вы петербуржица, Вы не согласитесь со мной ни в чем — уж такова моя судьба» (Л.А. Авиловой, 27 апреля 1899 г.). Слово обозначает жительницу Санкт-Петербурга и образовано от наименования горожанина мужского пола: петербуржец → петербуржица. Это такая же модель, в которой суффикс -ец заменяется на -иц(а).
Чаще всего (28 раз) А.П. Чехов использует в письмах потенционализм астрономка. С его помощью он называет Ольгу Петровну Кундасову, подругу сестры Маши и свою поклонницу. Ольга была красивой и эрудированной девушкой, своё прозвище она получила за то, что увлекалась астрономией и какое-то время работала в Московской обсерватории со знаменитым астрономом профессором Ф.А. Бредихиным. В первых письмах, где упоминается астрономка, писатель неоднократно сочетает наименование с эпитетом изумительная: «Изумительная астрономка кончила со мной французскую грамматику и укатила зачем-то в Петербург» (А.С. Суворину, 23 февраля 1891 г.), затем этот эпитет исчезает: «Астрономка в Петербурге» (А.С. Суворину, 19 декабря 1891 г.), а позже появляются уже совершенно другие, отрицательно окрашенные эпитеты и характеристики: «Что же касается несчастной астрономки, которой я всегда от души симпатизировал, то не знаю, что сказать Вам» (А.С. Суворину, 10 января 1894 г.). Тем не менее наименование продолжает активно использоваться, в большинстве случаев заменяя имя собственное. Оно явно знакомо всем адресатам, поскольку не сопровождается пояснениями.
Слово образовано по продуктивной словообразовательной модели — с использованием суффикса -к(а), добавленного к наименованию мужского рода: астроном → астрономка.
Писатель, как видим, прекрасно осознаёт, что слова женского рода, образованные им для наименования женщин, часто выглядят комично, и обыгрывает в письмах их необычность, используя как элементы языковой игры, для создания шуток, дружеского подтрунивания.
Рассмотрим окказиональные производные субстантивы — имена собственные, — образованные писателем от фамилий и называющие в первую очередь женщин, — Кувшинчиха, Гундасиха, Гамбурчиха, Сувориха, Сысоиха, Пупопупырушкина и др.
Слова Кувшинчиха, Гундасиха, Гамбурчиха, Сувориха, Сысоиха — пренебрежительные наименования лиц женского пола. Они образованы от женских фамилий с помощью суффикса -их(а). Кувшинчиха — от фамилии помещицы Кувшинниковой, усадьба которой, находившаяся рядом с домом Чеховых в селе Мелихово, сгорела: «После твоего отъезда у Кувшинчихи ни разу не горело» (М.П. Чеховой, 5 марта 1895 г.). При создании слова Кувшинчиха автор добавляет звук -ч- намеренно, без прямых языковых причин, по-видимому, для яркости и комичности звучания, а также по аналогии. Ведь в противном случае слово могло бы быть образовано как Кувшиниха.
Гундасиха — от фамилии Ольги Петровны Кундасовой, астрономки. Кундасова привлекала А.П. Чехова своей оригинальностью, сильным характером и независимостью от общественного мнения, как мы сказали бы сейчас — эмансипированностью: «Если знаете адрес милейшей Гундасихи, то напишите этой необыкновенной, удивительной девице, что я ей кланяюсь» (Чеховым, 14—17 мая 1890 г.). Если окказионализм Кувшинчиха звучит грубовато, хотя и не отражает прямо негативную оценку, то производный субстантив Гундасиха выглядит в большей степени иронично. Это происходит благодаря изменению начального звука, в результате чего прозвище начинает соотноситься с глаголом гундосить. Окказионализм как бы является ответом на сам образ Ольги, отражает её грубоватость, отсутствие светских манер, самостоятельность и сумасбродство.
Производный субстантив Гамбурчиха образован от фамилии Л.В. Гамбурцевой, владелицы дачи в Звенигороде. Слово используется в письмах одному и тому же адресату 2 раза: «Этим летом мадам Гамбурчиха не будет жить в Звенигороде» (П.Г. Розанову, 13 февраля 1885 г.), причём в одном из контекстов явно видно негативное отношение автора к Л.В. Гамбурцевой: «С Вашей землячкой Гамбурчихой на ножах... Надоела баба!» (П.Г. Розанову, 2 апреля 1885 г.). Данный окказионализм вследствие трансформации с использованием суффикса -их(а) приобретает оттенок грубости, что становится средством выражения авторской оценки, неодобрительного отношения писателя к названному им человеку.
Производный субстантив Сысоиха встречается в письмах Чехова 10 раз. Это окказиональное слово, образованное от фамилии издательницы Е.А. Сысоевой, причём по той же модели — с усечением суффикса фамилии -ев- и добавлением суффикса -их(а). Производный субстантив носит явную негативную коннотацию, сопровождается соответствующими ей эпитетами гремучая и медоточивая: «Итак, значит, в новом году Вы будете вести переписку уж не с переваренной Яшенькой, а с гремучей Сысоихой» (М.В. Киселевой, 6 января 1888 г.).
А вот в использовании такого же по образованию субстантива Сувориха, встречающегося в письмах А.П. Чехова 2 раза, негативная коннотация отсутствует: «Сувориха ежечасно одевается в новые платья, поет с чувством романсы, бранится и бесконечно болтает. Баба неугомонная, вертлявая, фантазерка и оригиналка до мозга костей. С ней нескучно» (М.П. Чеховой, 14 июля 1888 г.). Писатель показывает, что женщина, которую он называет, используя данное производное существительное, интересна ему, несмотря на необычность своего поведения. Имеется в виду молодая супруга постоянного адресата и большого друга писателя А.С. Суворина, поэтому производящей основой для производного субстантива является основа Суворин-, от которой отсекается суффикс -ин- и к которой добавляется суффикс -их(а).
А.П. Чехову нравится видоизменять фамилии знакомых женщин, особенно если они ему малосимпатичны. Ещё одно наименование подобного рода — Пупопупырушкина. В одном из писем он спрашивает у адресата: «Что поделывает Ваша соседка Пупопупырушкина, издательница стихов?» (С.Н. Филиппову, 2 февраля 1890 г.). Имеется в виду В.А. Попырникова, издавшая сборник стихотворений русских поэтов под заглавием: «Мысли и чувству» (1886), которая жила в одном доме с адресатом письма С.Н. Филипповым. Как видим, писатель обыгрывает фамилию, удваивая начальные элементы слова и создавая ассоциацию со словом пупырышки — «жесткие бугорки, шероховатости на коже человека или животного» [Ефремова 2000]. Писатель негативно относился к В.А. Попырниковой и её издательской деятельности. У издательницы, по его мнению, не было художественного вкуса, и она считала поэтом каждого, кто способен рифмовать [Кудимова 2018]. То есть трансформация фамилии помогает автору экспрессивно оценить её.
Трансформации подвергаются и фамилии женщин, которым писатель симпатизирует, например, О.Л. Книппер он 6 раз называет в письмах Книпшиц: «Книпшиц милая, в последнем номере «Нивы» изображен ваш театр...» (О.Л. Книппер, 16 апреля 1901 г.). Интересно, что данное шуточное окказиональное наименование используется А.П. Чеховым не только как обращение к возлюбленной / супруге, но и как её прозвище в письмах к родным, например, к сестре: «Когда я сказал Книпшиц, что ты приедешь, то она очень обрадовалась» (М.П. Чеховой, 4 июня 1901 г.). Окказионализм образован суффиксальным способом: Книппер + финаль -шиц → Книпшиц. Компонент -шиц, воспринимаемый как суффикс, заменил на конце слова финаль немецких фамилий -ер и призван пародировать еврейское звучание фамилии О.Л. Книппер, так как создаёт аналогию с еврейскими фамилиями Лифшиц, Липшиц и т. п.
Трансформация фамилии В.А. Гиляровского происходит с помощью усечения и наращения конечного -й; прозвище Гиляй А.П. Чехов использует в письмах 15 раз, причём как в обращениях: «Милый дядя Гиляй, твои «Люди четвертого измерения» великолепны, я читал и все время смеялся» (В.А. Гиляровскому, 23 марта 1903 г.), так и в рассказе о нём и связанных с ним событиях в письмах другим людям: «Гиляй болен. Что-то у него начинается» (Н.А. Лейкину, 25 февраля 1886 г.).
Ещё одна группа окказиональных субстантивов, являющихся именами собственными, — это шуточные наименования А.П. Чеховым в письмах самого себя, использованные в качестве подписи. Одном из посланий брату автор подписывает: «Упрекающий тебя брат твой А. Достойное-Благородное» (Ал.П. Чехову, 19 января 1895 г.). В этой подписи видна самоирония: А.П. Чехов пытается таким способом смягчить регулярные упрёки в адрес Александра. Шуточная двойная фамилия образована от имён прилагательных достойный и благородный с помощью наиболее продуктивного для русских фамилий суффикса -ов.
По более оригинальной словообразовательной модели образован производный субстантив в подписи: «Ваш Повсекакий Бумажкер» (Л.С. Мизиновой, 5 июля 1897 г.). В игру включено и старинное мужское имя Повсекакий (обычная орфография — Павсекакий), достоинством которого в этом случае является его необычность, и окказионализм Бумажкер, производящей основой для которого стал производный субстантив бумажка, а словообразовательным формантом — заимствованный суффикс лица -ер (спикер, спринтер и т. п.). При образовании данного производного субстантива его элементы вступили в отношения стилистического контраста (производящая основа имеет сниженную стилистическую окраску, а суффикс — книжную), что, наряду с оригинальной авторской словообразовательной моделью, сделало слово специфической языковой единицей.
Примыкают по значению к лексике, называющей человека, чеховские окказионализмы, обозначающие «лицо»: физиомордия, рылиндрон, харитон, мордемондия. Лексика данной группы вообще очень распространена в русском языке, причём чаще всего производящие основы данных окказионализмов и в узусе имеют сниженную стилистическую окраску, являются грубыми и разговорными или просторечными. В словаре синонимов Н.А. Абрамова находим следующий синонимический ряд: «лицо, лик, физиономия, личико, мордочка, рожа, харя, образина» [Абрамов 1999]. В словаре синонимов под редакцией А.П. Евгеньевой приведены синонимы с указанием стилистической окраски: «лицо, физиономия, лик (трад.-поэт.), личность (прост.), рожа (прост.), морда (прост.), рыло (груб.-прост.)» [ССРЯ 1: 510]. Как видим, большая часть слов, обозначающих лицо, имеет просторечную и грубую стилистическую окраску. Однако слова такого типа «в контексте чеховского письма не воспринимаются как оскорбительные» [Степанова 2019: 239].
А.П. Чехов с помощью слова физиомордия называет себя, причём по метонимическому переносу (синекдохе) именно не своё лицо, а себя как человека: «Если моя физиомордия непременно нужна, то уж я не знаю, как быть» (И.Л. Леонтьеву (Щеглову), 28 февраля 1888 г.). Это ироничное наименование, имеющее целью развлечь адресата письма и подшутить над собой, скромно принизить значимость собственной персоны. Слово образовано с помощью сложения двух основ с наложением их друг на друга: физиономия + морда = физиомордия. В процессе образования нивелируется грубая коннотация, присущая слову морда (его семантика разг.-сниж. «лицо человека» [Ефремова 2000]), а фраза приобретает лёгкий, игровой оттенок.
Слова рылиндрон, харитон, мордемондия обозначают неприятные для автора лица и так же по метонимическому переносу людей. В одном из писем они объединены в предложении в ряд однородных членов, что делает более ясной их семантику: «Бываю в театре. Ни одной хорошенькой... Все рылиндроны, Харитоны и мордемондии. Даже жутко делается...» (М.В. Киселевой, 29 сентября 1886 г.). Поскольку письмо адресовано женщине, молодой писательнице, то в использовании такой лексики явно видно желание автора сделать скрытый комплимент адресату, давая обидные характеристики другим женщинам.
В этом же письме далее читаем: «Сама жизнь обращается мало-помалу в сплошную мордемондию». То есть писатель продолжает начатую им игру со словом мордемондия, делает его элементом композиционной стратегии письма и использует ещё в одном значении. Выстраивается семантическая цепочка: мордемондия — «лицо» → «человек с таким лицом» (метонимия) → «жизнь (её негативная сторона)» (отвлечённая метафора). Яркая оценочность слова способствует расширению его семантики.
Слово мордемондия встречается в письмах А.П. Чехова 5 раз, чаще всего с его помощью писатель называет несимпатичных ему, скорее всего, внешне непривлекательных женщин: «Поёт, впрочем, недурно, но мордемондия ужасная...» (Н.А. Лейкину, 19 ноября 1884 г.), «Я завтракаю и обедаю в большой компании, почти одни женщины — и всё мордемондии» (О.Л. Книппер, 21 декабря 1900 г.). По словообразовательной модели оно, несомненно, восходит к производящей основе морда, однако определить, какой именно аффикс (или иной формант) использован, затруднительно. Это модель, являющаяся полностью индивидуально-авторской.
Аналогичная ситуация наблюдается в образовании А.П. Чеховым окказионализмов рылиндрон и харитон. Они мотивируются соответственно производящими основами рыло («разг.-сниж. Лицо человека» [Ефремова 2000]) и харя («разг.-сниж. Лицо, физиономия» [Там же]). Вторая часть окказионального субстантива, то есть словообразовательный формант, неясна. Возможно, в первом случае мотивирующую роль сыграло слово палиндром, а во втором — мужское имя Харитон, и окказиональные субстантивы образовались просто по созвучию.
Т. Венцлова отмечает: «Рылиндрон, как и мордемондия — слова, типичные для жаргона, употреблявшегося Чеховым» [Венцлова 2012: 23]. Исследователь пишет, что подобных словечек в эпистолярии писателя было множество и что они выступали отголосками устного общения с адресатами переписки писателя: «...Полноту значения они, несомненно, обретали только в устной речи, в сочетании с интонацией и мимикой» [Там же: 22]. Действительно, лёгкость введения писателем окказионализмов экспрессивно-оценочного плана в письма, адресованные близким знакомым, друзьям и родственникам, указывает на то, что большинство из данных производных лексем, очевидно, использовались в ходе устного общения адресанта и адресата, и в письмах продолжается начатая ранее словесная игра.
Со словами харитон и рылиндрон писатель продолжает игру и в следующих письмах: «На днях я получил письмо от издательницы «Родника» Марфы Харитоновны Рылиндроновой. Сие письмо прилагаю для прочтения. Оно так сладко, что его можно скушать вместо меда» (М.В. Киселевой, 7 ноября 1887 г.). Поскольку указано, что речь идёт об издательнице журнала «Родник», то несложно догадаться, что Марфа Харитоновна Рылиндронова — это Е.А. Сысоева, которая издавала этот детский журнал и приглашала писателя опубликоваться в нём (Это её писатель называл трансформированным антропонимом Сысоиха, рассмотренным выше). Отчество сконструировано А.П. Чеховым на основе окказионализма харитон, а фамилия — на основе слова рылиндрон. В целом формируется яркое оценочное имя собственное, с помощью которого автор демонстрирует адресату письма своё сложное отношение к Е.А. Сысоевой и её журналу.
Слово рылиндрон встречается у А.П. Чехова ещё в одном письме: «Вы отослали свою (судя по словам Михайлы) прелестную повестушку Владимиру Петровичу для передачи в какой-то литературный «Рылиндрон»!» (М.В. Киселевой, 3 февраля 1888 г.). Здесь происходит метафорический перенос; у производного субстантива также ярко выражена негативная коннотация. С его помощью писатель создаёт собирательный образ литературного журнала того времени и упрекает корреспондента в том, что она «обесценивает литературный труд», то есть отдаёт в печать свои произведения за слишком скромную плату.
Окказионализмы-существительные, обозначающие отвлечённые понятия, в письмах А.П. Чехова также занимают значительное место, выполняя функции экспрессивной оценки предметов, явлений, качеств и событий: аплодисменто-шиканье, безматериалье, бесформица, ватность, винопийство, зубрячка, кисляйство, кичеевщина, литературничество, мерлехлюндии, необразованщина, предрассудочность, толкастика, тугоподвижность, эгоистизм и др.
Чаще всего они образуются суффиксальным способом. Обращает на себя внимание модель «имя прилагательное + суффикс -ость (-есть)». Это продуктивная языковая модель, а значит, образованные по ней окказиональные субстантивы А.П. Чехова ватность, тугоподвижность, предрассудочность являются потенционализмами.
Особенностью использования писателем слова ватность является характеристика с его помощью собеседника: «Весь Ваш недостаток — Ваша мягкость, ватность (от слова «вата» — простите за сравнение)» (В.В. Билибину, 11 марта 1886 г.). Контекст показывает, что А.П. Чехов прекрасно понимает окказиональную природу слова, именно поэтому он даёт пояснение в скобках, указывая, от какой лексемы его образовал. Понимает автор и то, что такая характеристика может быть обидной для собеседника, в связи с чем заранее просит у него прощения. Кстати, писатель указывает в тексте письма на производящее слово вата, хотя производный субстантив, очевидно, образован от имени прилагательного (ватный → ватность, как честный → честность, уверенный → уверенность и т. п.). Для А.П. Чехова важна не точная словообразовательная модель, а образ ваты, с которым он метафорически связывает поведение адресата.
Производный субстантив тугоподвижность более оригинален в плане образования, так как восходит к сложному имени прилагательному тугоподвижный. Это медицинский термин, один из многих, которые использует писатель [Калицкая 2014], с его помощью характеризуют суставы или кожные покровы, утрачивающие подвижность и эластичность. А.П. Чехов использует термин потому, что, как врач, хорошо знает его значение, но при этом применяет терминологическую единицу метафорически: «Он тугоподвижен и старчески ленив, но это не мешает прекрасному полу катать его на лодках...» (А.С. Суворину, 30 мая 1888 г.). Терминологическое прилагательное писатель применяет в письмах однократно, а образованный от него субстантив — два раза, причём в обоих случая для характеристики собственного негативного качества: «Пожалуйста, продолжайте считать меня Вашим сотрудником и не сердитесь на мою тугоподвижность» (М.О. Меньшикову, 15 января 1894 г.), «В моей тугоподвижности, с какою я работаю у Вас, ради создателя не усмотрите злого умысла...» (Н.А. Лейкину, 27 декабря 1887 г.). Как видно из примеров, с помощью слова тугоподвижность А.П. Чехов обозначает медлительность в литературном труде, за которую его иногда критиковали издатели.
К окказионализмам с семантикой отвлечённых понятий в письмах А.П. Чехова относятся также слова аплодисменто-шиканье, безматериалье, эгоистизм, бесформица, литературничество. Данные производные субстантивы построены по различным потенциальным и оригинальным авторским моделям.
Аплодисменто-шиканье — сложное существительное с оксюморонными отношениями между двумя вошедшими в него основами. Образовано оно с помощью простого сложения: аплодисменты и шиканье → аплодисменто-шиканье. С помощью данного окказионализма А.П. Чехов обозначает неоднозначную реакцию публики на театральное выступление: «Театралы говорят, что никогда они не видели в театре такого брожения, такого всеобщего аплодисменто-шиканья...» (Ал.П. Чехову, 20 ноября 1887 г.). Речь в письме идёт о первой постановке пьесы А.П. Чехова «Иванов», которая была неудачной, фактически провальной по вине актёров, однако в зале наблюдалась и положительная реакция публики (аплодисменты), и отрицательная (шиканье). Окказионализм помогает автору изобразить двойственность реакции и подчеркнуть, что мнения были диаметрально противоположными и в то же время в зале не было равнодушных: зрителям или понравилась, или не понравилась постановка.
Производные субстантивы безматериалье и бесформица образованы при помощи суффиксации предложно-падежных сочетаний (конфиксальным способом): без материала + суффикс -j-, без формы + суффикс -иц(а).
Слово безматериалье имеет значение «отсутствие в издании материалов для печати». Писатель использует его, отсылая одно из своих произведений издателю: «Вам большой рассказ, если будет безматериалье или другая какая казнь египетская, то черкните строчку: я перепишу его начисто и пришлю» (Н.А. Лейкину, 12 или 13 февраля 1884 г.). Слово привносит в переписку фамильярно-дружеское отношение, демонстрирует совместное обсуждение писателем и издателем проблем издания, в данном случае юмористического еженедельника «Осколки».
Словом бесформица автор обозначает неопределенность, отсутствие точных и устойчивых мнений у публики: «Даже слухов определенных нет, а всё какая-то бесформица» (А.С. Суворину, 5 декабря 1894 г.). Оно выполняет функцию порицания русской интеллигенции, которая «боится иметь собственное мнение» и «мало верит себе» (Там же). В этом отношении слово выступает очень эффективным языковым средством: в нём сконцентрированы осуждение и одновременно насмешка. Благодаря соединению производящей основы форма и конфикса без...иц(а), продуктивного в русском языке для обозначения отсутствия того, что названо производящей основой, автору удаётся создать семантически ёмкое производное слово. На первый план при этом выходит номинативная функция словообразования, то есть для автора очень важно передать соответствующую семантику, создать слово, с помощью которого можно было бы выразить необходимый смысл.
С помощью производного субстантива литературничество А.П. Чехов иронически именует собственное литературное творчество, процесс создания художественных произведений: «Все темы, какие у меня накопились за всё время моего литературничества, я вывалил Вам в прошлом году...» (Н.А. Лейкину, 4 ноября 1884 г.). О важности подобных иронических характеристик для автора мы уже писали в предыдущей главе. Существуют затруднения в определении модели образования данного окказионализма, настолько он оригинален. Скорее всего, это модель «глагол на -ничать + суффикс -еств-», то есть литературничество образовано от литературничать, как сотрудничество от сотрудничать или посредничество от посредничать. Сложность в том, что сама производящая основа является окказиональной. То есть писатель создал сначала глагол, который также отмечается в его эпистолярии: «Предполагая, что ты будешь жить в Питере и литературничать до старости...» (Ал.П. Чехову, 25 декабря 1887 г.), а затем, уже на его базе — производное существительное.
Ярким сочетанием необычной семантики и оригинальной коннотации характеризуется также производный субстантив эгоистизм: «Места тебе не ищу прямо из эгоистизма: хочу лето с тобой провести на юге» (Ал.П. Чехову, между 15 и 28 октября 1883 г.). Несомненно, это синоним слова эгоизм, которым в принципе окказионализм можно заменить в приведённом предложении. Однако в случае замены эгоистизм на эгоизм утратится усилительное значение и коннотация самоиронии со стороны писателя. Определить собственно словообразовательную модель, по которой образован субстантив, непросто. Скорее, здесь имеет место замена производящей основы: основа эго заменена на эгоист. То есть вместо эго + -изм = эгоизм процесс словообразования включал имя лица плюс суффикс отвлеченной семантики: эгоист + -изм = эгоистизм. Писатель усиливает таким образом в значении слова личностное начало, включает в него указание того, что он поступает как эгоист.
Окказионализмом с отвлечённой семантикой является в письмах А.П. Чехова также производный субстантив мерлехлюндии, использованный автором в эпистолярии 9 раз, а также встречающийся в пьесах «Иванов» и «Три сестры». В одном из писем писатель объясняет происхождение используемого необычного, а значит, для адресата, возможно, непонятного слова: «Одна несомненная беда — у Вас нервы подгуляли и одолела Вас психическая полуболезнь, которую семинаристы называют мерлехлюндией» (А.С. Суворину, 24 августа 1893 г.). В современном толковом словаре находим схожее слово: мерехлюндия — «печальное, грустное настроение; меланхолия (обычно с оттенком шутливости)» [Ефремова 2000]. Видимо, оно сконструировано на основе окказионализма А.П. Чехова.
Писатель с помощью слова мерлехлюндия выражает отношение к похолоданию: «В газетах жалобы на необычайный холод. Это отвратительно, боюсь, что впаду в мерлехлюндию» (О.Л. Книппер, 26 декабря 1900 г.); обращается к жене с просьбой быть бодрее и жизнерадостнее: «Дуся моя, будь женой, будь другом, пиши хорошие письма, не разводи мерлехлюндии, не терзай меня» (О.Л. Книппер-Чеховой, 1 сентября 1902 г.) и т. п. Данный производный субстантив с яркой экспрессивной окраской представляется нам очень важным с точки зрения передачи эмоционального и психического состояния автора. А.П. Чехов нередко испытывал приступы плохого настроения, обычно связанные с хроническим физическим недомоганием. Слово мерлехлюндия стало одним из средств борьбы автора с меланхолией, способом высмеять своё негативное состояние и повысить настроение себе и адресату письма: «Что за мерлехлюндия, Лика?» (Л.С. Мизиновой, 10 октября 1893 г.).
Аналогичной семантикой обладает ещё один окказиональный субстантив писателя — кисляйство, использованный им в письмах однократно: «Ему нужны прежде всего желания, темперамент. Надоело кисляйство» (А.С. Суворину, 12 декабря 1894 г.). Несомненно, его образование на основе имени прилагательного кислый в значении «наводящий уныние» [Ефремова 2000] и связь со словом слюнтяйство. Однако это разные словообразовательные модели — отадъективная (кислый → кисляйство) и отсубстантивная (слюнтяй → слюнтяйство). Возможно, речь идёт о контаминации: кислый + слюнтяйство = кисляйство. Мы видим, что «в контаминированном производном сохраняется акцентно-слоговая структура одного из исходных слов, выступающего морфологическим образцом» [Лаврова 2008: 78], то есть в слове кисляйство сохраняется акцентно-слоговая структура слова слюнтяйство.
Ещё один оригинальный авторский производный субстантив А.П. Чехова — толкастика. Он используется писателем в эпистолярии 5 раз. На этот окказионализм обратили внимание исследователи творчества автора. А.П. Кузичева пишет: «Ему казалось, что у него недостает внутренней энергии, того, что он называл «толкастикой», необоримым желанием писать» [Кузичева 2012: 82]. Кроме того, А.П. Кузичева определяет толкастику А.П. Чехова как «внутренние побуждения к сочинительству» [Там же: 152]. Действительно, в письмах с помощью данного производного слова автор называет творческую энергию, созидательную авторскую силу — одно из качеств, которым он хотел бы обладать постоянно, но которого ему очень часто, по его мнению, недоставало: «Больше того писать, что я теперь пишу, у меня не хватит ни времени, ни толкастики, ни энергии, хоть Вы зарежьте меня» (Н.А. Лейкину, 20 февраля 1886 г.), «Напротив, надо бы больше писать, да толкастики не хватает» (П.А. Сергеенко, 6 марта 1889 г.).
Производящей основой для данного окказионализма является глагол толкать в переносном значении «побуждать к чему-либо, заставлять делать что-либо» [Ефремова 2000], что привносит в производный субстантив семантику действия, активности и способность передавать значение какой-то внутренней силы, которая влияет (или не влияет) на писателя. Добавленный суффикс -стик(и) оригинален и сконструирован самим автором. В языке такая словообразовательная модель отсутствует. Возможно, при создании данного слова на писателя ассоциативно действовали производные субстантивы ерундистика, юмористика и т. п., однако это другая словообразовательная модель (не отсубстантивная, как в словах ерунда → ерундистика, юмор → юмористика, а отглагольная). Суффикс -стик(а) привносит в слово элемент юмора, добавляет лёгкость характеристике, помогает писателю иронично передать свои ощущения от творческого процесса.
Три раза использует писатель в письмах окказионализм винопийство, образованный при помощи сложения основ с одновременной суффиксацией: вино пить + -ств(о) = винопийство. В его значении нет негативной коннотации и осуждения автором именуемого процесса: «А я люблю всевозможные гульбища, русские гульбища, сопряженные с плясками, с танцами, с винопийством...» (М.М. Чехову, 29 июля 1877 г.). Во всех случаях писатель употребляет данный производный субстантив, рассказывая о себе, собственном времяпрепровождении.
Ещё один оригинальный производный субстантив, имеющий отвлечённое значение, — зубрячка. А.П. Чехов использует его в письмах один раз: «Работаю и чувствую свое бессилие. Память для зубрячки плоха стала, постарел, лень, литература...» (Ал.П. Чехову, между 15 и 28 октября 1883 г.). Окказионализм образован от глагола зубрить при помощи суффикса -ячк(а). Это оригинальная словообразовательная модель, поскольку такой суффикс в языке существует, но используется в другой, отсубстантивной модели (гордец → гордячка). С помощью слова зубрячка писатель называет процесс запоминания учебного материала в письме, в котором жалуется брату, что на последнем курсе медицинского университета этот процесс стал для него сложным.
В предыдущей главе мы отмечали частое использование А.П. Чеховым слов на -щина, обычно имеющих негативную коннотацию и собирательную семантику (бестолковщина, казёнщина, татарщина, уголовщина и др.). Производные имена данной словообразовательной модели вызывают особый интерес у писателя, о чем свидетельствует то, что в эпистолярии он употребил множество сконструированных по данной модели окказионализмов: кичеевщина, чеховщина, китайщина, бисмарковщина, мопассановщина, лейковщина, необразованщина, чмыревщина и др. Большинство из них использованы в письмах один раз. Их семантика — обозначение какого-то явления, связанного с именем существительным, выступающим в качестве производящей основы. Рассмотрим некоторые из данных производных субстантивов.
Словом кичеевщина (использованным 1 раз) А.П. Чехов презрительно называл среду «мелкой прессы»: «Это кичеевщина — нежелание людей одного и того же лагеря понять друг друга. Подлая болезнь!» (Ал.П. Чехову, 20 февраля 1883 г.). Производный субстантив образован от фамилии Петра Кичеева, одного из популярных журналистов того времени. Писатель упрекал Кичеева и подобных ему представителей «мелкой прессы» в продажности и неразборчивости. Это о нём А.П. Чехов писал: «Газетчик значит, по меньшей мере, жулик...» (Ал.П. Чехову, 13 мая 1883 г.).
1 раз встречается в чеховском эпистолярии и слово чоховщина: «Оба вы достойны гораздо лучшей участи, чем чоховщина и энтакая штука» (Ал.П. Чехову, 28 августа 1888 г.). Этим производным субстантивом А.П. Чехов характеризует поведение, состоящее в намерении жениться на порядочной женщине с хорошим приданым, но без любви (по-чеховски, действие недостойное). Именно так, по его мнению, поступил Чохов и именно от такого поступка он отговаривает брата: «...Ты не Чохов и отлично знаешь, что семья, музыка, ласка и доброе слово даются не женитьбой на первой, хотя бы весьма порядочной, встречной, а любовью» (Там же). Наименование презрительным производным субстантивом чоховщина брака, в большинстве случаев заключавшегося тогда по расчёту, без крепкой серьёзной привязанности, экспрессивно характеризует отношение А.П. Чехова к данному явлению.
Чаще всего отвлечённые наименования такого типа образуются у А.П. Чехова от имён собственных, причём как людей, хорошо известных в мире, так и людей, знакомых только членам узкого круга, представителям которого адресованы письма. Это фамилии Бисмарк, Мопассан, Кичеев, Чохов, Чмырев и др. Среди наименований, образованных от нарицательных имён, можно назвать слова китайщина, необразованщина. Особенностью данных производных субстантивов является их словообразовательная связь не с именами существительными, а с именами прилагательными соответственно китайский, необразованный. Для них также характерна негативная коннотация, с их помощью писатель порицает какое-то явление или чьё-то поведение. Например: «Где нет китайщины, там убийственная лирика» (Ал.П. Чехову, между 15 и 28 октября 1883 г.).
2 раза встречаем в письмах А.П. Чехова слово военщина. Хотя оно есть в словарях, однако семантика данного производного субстантива у А.П. Чехова оригинальна и отличается от словарной, поэтому слово можно охарактеризовать как семантический окказионализм. Слово военщина определяется в словаре как: «1) Агрессивно настроенные военные круги. 2) разг. Военные, мировоззрение которых не выходит за пределы узкопрофессиональных знаний, интересов» [Ефремова 2000]. У А.П. Чехова оно обладает иным значением: «...Подвергнув его учительскому экзамену, выдать ему вид, который одновременно даст ему легальное положение и освободит его от военщины» (А.С. Суворину, 7 ноября 1888 г.). Объяснить семантику можно следующим образом: «рутинное, неинтересное занятие военным делом». Под военщиной писатель подразумевал негативные свойства военной службы.
Единичные случаи окказиональных субстантивов в письмах А.П. Чехова — наименования материальных объектов, предметов, например, слова кнопковынимательница и гонорарий.
Производный субстантив кнопковынимательница не играет значительной роли в тексте, не служит инструментом образной номинации и выразительным средством: «Кнопковынимательница в своей неширокой части обладает магнитными свойствами» (М.П. Чеховой, 9 (21) ноября 1897 г.). Его назначение — просто наименование бытового предмета, который принадлежит автору и который адресату следует передать другому лицу. Словообразовательная модель вполне определяема, это образование сложного слова с одновременной суффиксацией: кнопки вынимать + сложный суффикс -тельниц(а). Необычность слова в его значительном размере, использовании длинного суффикса. Писателю необходимо обозначить канцелярскую принадлежность, о которой идёт речь, максимально точно. Это редкий пример выполнения окказионализмом исключительно номинативной функции.
Иная ситуация с производным субстантивом гонорарий, который А.П. Чехов использовал в письмах 6 раз. Он употребляется как синоним к слову гонорар: «Во-вторых, не замолвите ли Вы словечко, чтобы мне поскорее выслали гонорарий? Чахну!» (А.Н. Плещееву, 10 октября 1888 г.). В использовании данного слова звучит ирония автора по поводу небольших размеров его гонораров и своей зависимости от них. В предложении производный субстантив может сочетаться с другими средствами самоиронии, например, со словом гений (ироничной самохарактеристикой): «Это счет, по которому ты имеешь получить у «Газеты» гонорарий и, таким образом, оказать услугу гению» (Ал.П. Чехову, 26 июня 1887 г.). Экспрессивный субстантив помогает лучше понять чувства писателя, который испытывает неловкость из-за того, что вынужден поднимать в письмах материальные вопросы, высказывать просьбы выслать гонорар, помочь получить его и т. п.
Модель образования производного субстантива достаточно прозрачна, это суффиксальное словообразование: гонорар + -ий = гонорарий. Результат словообразования выглядит схоже со словами аграрий, гуманитарий (наименованиями лиц), морфий, магний (наименованиями веществ) и др. Однако это иная модель, являющаяся авторской и в семантическом, и в структурном планах: А.П. Чехов просто использовал эффект созвучия с заимствованными существительными.
В составе окказиональных существительных А.П. Чехова особо выделяются эмоционально-оценочные окказиональные субстантивы, образованные с помощью оценочных аффиксов.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |