В предыдущей главе (п. 2.3) мы отметили исключительное разнообразие в эпистолярии А.П. Чехова производных субстантивов, образованных с помощью эмоционально-оценочной суффиксации. В ряду этих слов особо выделяются окказиональные субстантивы, отсутствующие в общеупотребительной лексике языка.
Данный параграф посвящен описанию субстантивов с эмоционально-оценочными суффиксами, которые являются индивидуально-авторскими, созданы именно А.П. Чеховым и выполняют важную текстообразующую функцию в его эпистолярии.
При разграничении узуальных и окказиональных форм оценки существительных (диминутивов, слов с уничижительно-пренебрежительными суффиксами и аугментативов), которые в обоих случаях образуются по продуктивным словообразовательным моделям, мы ориентировались на данные словарей, например, «Нового толково-словообразовательного словаря русского языка» Т.Ф. Ефремовой [Ефремова 2000].
Анализируемые индивидуально-авторские образования мы объединили в четыре семантические группы.
Первая — диминутивы, слова с уничижительно-пренебрежительными суффиксами и аугментативы, с помощью которых писатель называет и характеризует результаты своего и чужого литературного труда, — комедийка, корректурка, драмища, пьесища, рассказище др. К ним примыкают производные субстантивы, обозначающие материальное вознаграждение за литературный труд, например, авансик. Данные окказионализмы позволяют писателю говорить о сложном литературном процессе в юмористическом ключе. На внешнем уровне можно заметить некоторое принижение значимости литературного труда, инструментами передачи которого становятся и эмоционально-оценочные субстантивы, и другие языковые средства, например, глаголы, с которыми производные субстантивы сочетаются: «Вам бы не мешало изобразить оригинальную комедийку» (А.Н. Плещееву, 26 июня 1889 г.), «Подумываю грешным делом соорудить на лоне природы и драмищу» (И.Л. Леонтьеву (Щеглову), 6 мая 1889 г.), а также эпитеты, которыми они определяются: «Большое Вам спасибо, дорогой Александр Павлович, за то, что прочли мою поганую пьесищу» (А.П. Ленскому, 2 ноября 1889 г.). На внутреннем, содержательном уровне эмоциональный посыл таких производных субстантивов гораздо сложнее: они транслируют сложный комплекс чувств писателя по поводу того, что огромный и сложный труд не всегда по достоинству оценивается, в том числе в материальном плане. Эмоциональный посыл может выглядеть даже как некоторая угодливость: «Если рассказ годится, то пришлете ли Вы мне корректурку, как я просил?» (В.А. Тихонову, 8 декабря 1891 г.). Несомненно, экспрессивная функция преобладает в данных производных субстантивах и вообще очень важна для писателя. Как отмечает М.Н. Крылова, «производные субстантивы помогают автору передавать самые разные чувства (приветливость, добросердечие, скромность, оригинальность, насмешливость, язвительность и др.) и превращают пространство письма в территорию живого, непосредственного, очень эмоционального общения» [Крылова 2021: 33].
С точки зрения текстообразования слова такого типа, несущие яркий эмоциональный посыл, становятся центром текста, текстообразующим элементом. В частности, письмо к издателю, процитированное выше, было написано исключительно с целью узнать его мнение о рассказе и получить его корректуру, а значит, слово корректурка становится организующим центром высказывания, а все остальные компоненты письма только выполняют обрамляющую, рамочную роль. Кстати, в приведённом примере следующее за процитированным выше предложение: «В письме, приложенном к рассказу, я также вопиял к Вам насчет авансика» (Там же). Окказиональный оценочный субстантив авансик в нём выполняет манипулятивную роль и используется с целью оказания воздействия, в том числе скрытого психологического, на сознание адресата.
Если речь идёт о чужом литературном творчестве, то назначением окказиональных аугментативов может стать негативная характеристика произведений с точки зрения их тяжеловесного стиля или слишком большого объёма: «Вместо легкого жанра, вместо шаржа, карикатуры видишь тяжеловесный рассказище Баранцевича» (Н.А. Лейкину, 22 января 1884 г.), «Сейчас принесли для прочтения драмищу в 5 актах!! Ведь это разбой» (О.Л. Книппер-Чеховой, 10 марта 1902 г.). Это сочетается с любовью А.П. Чехова к краткости [Федяева 2009]: умея сам «выразить максимальную по объёму информацию минимальным количеством слов» [Крылова 2013: 25], писатель требовал того же от других, не приемля слишком длинных и тяжеловесных текстов.
Вторая группа окказионализмов, созданных с помощью эмоционального-оценочных аффиксов — образования от имен собственных и нарицательных, использующиеся в письмах А.П. Чехова для наименования людей. Сюда относятся образованные как от имён нарицательных, так и от имён собственных диминутивы (кондиломчик, канталупочка, Самоварочка, Семашечка, Пашуточка, Черномордик и др.), слова с уничижительно-пренебрежительными суффиксами (Дришка и др.) и аугментативы (писателище, актрисища, шарлатанище, трусище и др.).
Необычным диминутивом кондиломчик называет А.П. Чехов в одном из писем брата: «Завтра (20-го) к 11—12 часам явится к Вам мой младший кондиломчик Миша» (Ф.О. Шехтелю, 19 октября 1886 г.). Оригинальность придаёт производному субстантиву не словообразовательная модель (она вполне обычна: кондилома + суффикс -чик = кондиломчик; аналогично: самоварчик, барабанчик), а необычная семантика производящего слова. Со «специфическим медицинским чёрным юмором» [Фатеева 2016: 213] писатель выбирает такое производящее слово, как медицинский термин кондилома, обозначающий весьма неприятный симптом — «бородавка в виде образования розового цвета, напоминающего по форме цветную капусту, на суженном основании; локализуется чаще на коже половых органов, в паховой и межъягодичной складках» [МЭ].
От имени Лика, принадлежавшего нравившейся А.П. Чехову женщине, писатель образует оригинальный диминутив — Ликиша, который встречается в письмах 6 раз: «И зачем Вы пренебрегли письмом, которое написали мне утром? Ах, Ликиша, Ликиша!» (Л.С. Мизиновой, 11 января 1891 г.). Способ образования так же суффиксальный, но с использованием другого уменьшительно-ласкательного суффикса -иш(а). Данный суффикс используется в основном при образовании уменьшительно-ласкательных имен от наименований лиц женского пола типа Мариша, Ариша и под. (Марина → Мариша), реже суффикс -иш(а) употребляется при образовании подобных форм от имен нарицательных (парень — парниша).
Ласкательные субстантивы, образованные от имён, часто выглядят в письмах А.П. Чехова необычно. Например, Кокоша, Тотоша, Ликиша и др. Имя Кокоша является производным от имени Николай, и с его помощью автор 8 раз называет в письмах брата Николая: «Если Кокоша поехал в Бабкино, то я очень рад» (М.П. Чеховой, 6 мая 1886 г.). Именем Тотоша (производным от лексемы Антон и использованным в письмах 3 раза) писатель подписывается сам: «Твой Тотоша» (О.Л. Книппер-Чеховой, 26 октября 1901 г.), а также использует его в контексте «передачи приветов»: «Кокоше и Тотоше мое благословение; пусть работают» (Ал.П. Чехову, 17 января 1887 г.), возможно, в этом случае также имея в виду себя. Слово Ликиша встречается в письмах 1 раз: «Прощай! Своим Кикишам и Кокошам передай мое благословение» (Ал.П. Чехову, 16 июня 1887 г.). Конструируя все эти ласковые имена (или используя имеющиеся в языке), писатель ориентируется на популярную модель ласкательного имени, которое обязательно должно заканчиваться на -ша.
Использование при образовании диминутивов от имён суффикса -очк(а) обычно для А.П. Чехова: «Муж Самоварочки Голохвастовой менее отзывчив» (М.В. Киселевой, 11 марта 1891 г.). Экспрессивный диминутив Самоварочка употреблён в письмах один раз; он образован с помощью суффикса -очк(а) от субстантива самовар. Речь в письме идёт об Арочке, воспитаннице Голохвастовых. Писатель использует языковую игру, контаминацию, сближая на основании фонетического сходства имя собственное с нарицательным.
6 раз встречается в письмах А.П. Чехова диминутив Семашечка: «Кланяюсь Семашечке с виолончелью, Иваненке с флейтой и Тер-Мизиновой с бабушкой» (Чеховым, 24 апреля 1890 г.). Чаще всего этот диминутив используется в заключительной, этикетной части писем к родственникам, где писатель передаёт приветы знакомым; в письмах самому Семашечке — М.Р. Семашко, другу писателя, он не употребляется.
Кстати, данного человека А.П. Чехов называет также словом, которое можно охарактеризовать как «антидиминутив», — Семаша: «Скажите Семаше, что каталога я не мог достать» (Чеховым, 4 (16) апреля 1891 г.). В нём удалён суффикс -к-, который внешне похож на уменьшительно-ласкательный, хотя таковым в фамилии, естественно, не является. Это ещё один способ языковой игры с фамилиями в письмах А.П. Чехова. С помощью данного производного субстантива, который сохраняет свой ласкательный оттенок, писатель обращается и напрямую к самому М.Р. Семашко: «Милый Семаша, если Вы всё еще хвораете, то побывайте у доктора, которого я для Вас нашел» (М.Р. Семашко, 2 апреля 1897 г.).
Вообще в использовании обращений А.П. Чехов проявляет «лингвистическую креативность», в том числе на словообразовательном уровне [Степанова 2019: 240]. В результате в его письмах формируется корпус оригинальных обращений, которые «позволяют автору выразить свое отношение к адресатам, установить и поддержать тесные с ними связи на расстоянии» [Нгуен Тхи Ле 2017: 29].
Диминутив Тышечка, образованный тем же способом от фамилии Тышко, встречается в письмах также 6 раз, но пишется по-разному — и с прописной, и со строчной буквы. Этим диминутивом писатель называет двух братьев — Э.И. Тышко и Р.И. Тышко, своих приятелей. Чтобы различать, о каком именно Тышечке идёт речь в каждом конкретном случае, А.П. Чехов дополняет производный субстантив ещё одним диминутивом и формирует таким образом настоящие прозвища: «Тышечка в шапочке» — это Э.И. Тышко, который всегда носил чёрную шапку, чтобы скрыть следы ранения, оставшиеся на голове, а «Тышечка без шапочки» — Р.И. Тышко, который такой шапки, соответственно, не носил. Иногда эти два прозвища употребляются в одном предложении письма, что является дополнительным средством языковой игры: «Большой Ящик почтовой бумаги с фиалками для писания писем к Тышечке в шапочке, тышечке без шапочки и прочим млекопитающимся обоего пола» (А.А. Киселевой, 8 января 1890 г.).
Диминутив Черномордик, встречающийся в письмах 5 раз, интересен способом словообразования. Он создан не суффиксальным способом, а с помощью сложения основ с одновременной суффиксацией: чёрная морда + -к. Данным словом А.П. Чехов называет в письмах себя самого, например, подписываясь в конце письма: «Твой Черномордик» (О.Л. Книппер-Чеховой, 8 апреля 1903 г.) или говоря о себе в 3-м лице: «Черномордик здоров. Много ест. Выезжает 22» (О.Л. Книппер-Чеховой, 12 апреля 1903 г.). Это один из многочисленных псевдонимов писателя. Д.А. Лагутова отмечает, что в письмах А.П. Чехова к О.Л. Книппер наблюдается «преобладание сложных подписей над простыми» [Лагутова 2019: 211]. Действительно, автор постоянно находится в поиске оригинального слова, чтобы в заключительной части письма произвести на адресата наиболее сильное впечатление.
Оригинальным производным словом с уничижительно-пренебрежительным суффиксом Дришка называет писатель Дарью Михайловну Мусину-Пушкину: «Я напал на след Дришки. Она живет в том же доме, где и я» (М.П. Чеховой, 14 января 1891 г.). Дришка — уменьшительное и одновременно уничижительно-пренебрежительное наименование. Его образование оригинально: если предположить, что в качестве производящей основы выступает имя Дарья, то перед нами своеобразная его трансформация с использованием суффикса -ишк(а) в конце слова. Диминутив используется писателем в письмах 6 раз.
Окказиональные аугментативы, называющие людей (писателище, шарлатанище, трусище и др.), выполняют в тексте писем А.П. Чехова разные роли. Производный субстантив писателище, употреблённый 1 раз, призван подчеркнуть масштаб личности и писательского таланта Максима Горького, с произведениями которого автор познакомился: «Из Горького выйдет большущий писателище, если только он не утомится, не охладеет, не обленится» (В.А. Поссе, 29 февраля 1900 г.). Аугментатив шарлатанище, также использованный писателем 1 раз, выполняет функцию негативной характеристики «еврейчика-редактора» О.К. Нотовича: «Грешный я человек, не знаю его, но уж сужу: мне кажется, что он большущий шарлатанище» (К.С. Баранцевичу, 14 апреля 1888 г.). Впрочем, данная функция определяется здесь в первую очередь не суффиксом -ищ-, использованным при образовании слова, а семантикой производящей основы, которую данный суффикс просто усиливает. Аугментатив трусище также встречается в письмах 1 раз. Он употребляется для характеристики общего с адресатом знакомого: «Какой же трусище Ваш брадатый Тимофей!» (Н.А. Лейкину, 11 сентября 1887 г.). В использовании производных субстантивов писателище, шарлатанище, трусище интересным компонентом авторского текстообразования является обязательность для А.П. Чехова дополнительного усиления этих выражающих высокую степень качества слов с помощью таких средств, как эпитеты (большущий) или восклицательная частица (какой).
Особого внимания требует рассмотрение относящихся к этой же группе эмоционально-оценочных узуальных и окказиональных субстантивов, с помощью которых А.П. Чехов именует в тексте свою возлюбленную, а затем супругу О.Л. Книппер.
Это слова актрисища, актрисуля, бабуня, бабуся, гургулька, дудочка, дусик, дуська, замухрыша, Книппуша, Книпперуша, мамуся, милюся, мордуся, немчуша, немчушка, философка, Черномордик и др. Они дополняют те эмоционально-оценочные наименования О.Л. Книппер, которые были рассмотрены нами в предыдущей главе (п. 2.3). Чаще всего данные производные субстантивы используются в качестве обращений. А.С. Куркина отмечает в письмах писателя жене «широкое варьирование обращений: от традиционных до окказиональных форм» [Куркина 2019: 166]. Рассмотрим в данном параграфе окказиональные единицы.
В обращении писателя к О.Л. Книппер можно выделить одно из наиболее частотных слов актриса, предстающее в ряду актриса — актрисочка — актрисуля — актрисища, в составе которого окказиональными субстантивами являются актрисуля (использовано 65 раз) и актрисища (1 раз). Первое слово — суффиксальное образование от производящей основы — субстантива актриса с помощью суффикса -ул(я), второе — аугментатив, в образовании которого задействован обычный для А.П. Чехова суффикс -ищ-. Словообразовательные модели являются языковыми, а сами окказионализмы — потенциальными.
Писатель стремится называть любимую им женщину с помощью наименования профессии, это важно для него, причём в первых письмах это просто слово актриса, а после сближения появляются диминутивы актрисочка, актрисуля и аугментатив актрисища. Например: «Актрисуля, что же ты не слушаешься мужа?» (О.Л. Книппер-Чеховой, 7 декабря 1901 г.), «Ну, будьте живеньки, здоровеньки, актрисища лютая, желаю Вам здоровья, веселья, денег» (О.Л. Книппер, 8 декабря 1899 г.). Как видим, аугментатив снова усилен дополнительным лексическим средством — эпитетом лютая.
Обращает на себя внимание явное количественное преобладание слова актрисуля над словом актрисища (65 примеров против одного). А.П. Чехову необходимо это яркое номинативное средство ласкового, игривого и в то же время оригинального обращения к любимой женщине. Производный субстантив актрисуля может сочетаться в тексте с эпитетами милая, славная, хорошая, необыкновенная, изумительная, талантливая и др. Эпитеты нередко дополняются или заменяются стоящим в препозиции или постпозиции притяжательным местоимением моя, с помощью которого автор транслирует важность для него информации об «обладании» данной женщиной: «...Милая моя, хорошая, славная, талантливая актрисуля, господь с тобой, я тебя очень люблю» (О.Л. Книппер-Чеховой, 17 февраля 1904 г.). При этом употребление без эпитетов встречается чаще: «Актрисуля, для чего это понадобилась тебе карета?» (О.Л. Книппер-Чеховой, 2 октября 1902 г.), в том числе и в сочетании с местоимением моя: «Актрисуля моя, здравствуй!» (О.Л. Книппер-Чеховой, 17 декабря 1902 г.). Этот факт тоже показателен, он демонстрирует высшую степень интимности, когда дополнительное ласковое наименование становится уже ненужным.
В большинстве случаев диминутив актрисуля используется в этикетных частях писем: в начальной части — при приветствии и обращении к адресату: «Милая моя актрисуля, замечательная моя собака, за что ты на меня сердишься, отчего не пишешь мне?» (О.Л. Книппер, 23 февраля 1901 г.) и в конечной части — при выражении пожеланий и прощании: «Итак, жду от тебя письма, моя славная актрисуля, не ленись, бога ради, и не зазнавайся очень» (О.Л. Книппер, 23 февраля 1901 г.).
Наименование супруги по профессии, в том числе с помощью окказиональных субстантивов, показывает важность данного её качества для писателя. Действительно, А.П. Чехов высоко ценил О.Л. Книппер как актрису, для него значимы были её профессиональные способности.
Оригинальными можно назвать также эмоционально-оценочные субстантивы, образованные от производящей основы баба: бабуня (4 раза), бабуля (12 раз), бабуся (11 раз). Возможно, они являются узуальными в общеязыковом смысле, однако в письмах А.П. Чехова выступают как семантические окказионализмы, ведь с их помощью писатель обращается не к пожилой женщине, а к О.Л. Книппер.
В образовании производных субстантивов бабуля, бабуня, бабуся задействованы языковые эмоционально-оценочные суффиксы -ул(я), -ун(я) и -ус(я) соответственно. К окказиональному по структуре из них относится производный субстантив бабуня, который отсутствует в словарях, слова бабуля и бабуся являются семантическими окказионализмами, поскольку в словарях оба субстантива имеют значение «ласкательное к существительному бабушка» [Ефремова 2000] и стилистическую помету «разговорное». Мы не думаем, что писатель использовал данные производные субстантивы, намекая на значительный возраст О.Л. Книппер (которой в момент переписки было около 35 лет), хотя «в соответствии с прямой референцией конца XIX в. возраст О.Л. Книппер относился к «глубокой зрелости»» [Ковалева 2015б: 140]. Как нам кажется, в письмах А.П. Чехова данные слова выступают в другом значении, не соотносясь по происхождению со словом бабушка, — как интимное ласковое наименование. Однако наличие у данных производных субстантивов узуальных параллелей с семантикой «бабушка» придаёт им юмористическое звучание, что, несомненно, осознанно использовал писатель, оперируя стилистической функцией словообразования.
Например: «Бабуня моя хорошая, господь тебя благословит» (О.Л. Книппер-Чеховой, 1 декабря 1902 г.), «Ну, обнимаю бабулю мою и целую 1001 раз» (О.Л. Книппер-Чеховой, 16 января 1903 г.), «Скучаю по тебе жестоко, моя бабуся, и злюсь поэтому, пребываю не в духе» (О.Л. Книппер-Чеховой, 1 декабря 1902 г.). Как и производный субстантив актрисуля, данные производные существительные нередко сочетаются с эпитетами милая, славная, с притяжательным местоимением моя (как с эпитетом, так и без), а также с другими ласковыми наименованиями в рядах однородных членов. Например: «Здравствуй, кринолинчик мой, бабуся моя славная!» (О.Л. Книппер-Чеховой, 26 марта 1904 г.). Иногда эпитеты звучат совершенно необычно, что придает содержанию письма высокую степень интимности: «Ах ты, бабуля моя толстенькая» (О.Л. Книппер-Чеховой, 28 января 1903 г.). Как нам кажется, А.П. Чехов добивался с помощью данных лексем в обращениях элемента неожиданности.
Диминутивы дусик (использовано 134 раза), дуська (6 раз), дусюка (2 раза) и дюсик (1 раз) по происхождению, скорее всего, связаны с существительным душа и интимным обращением душечка (душенька). Способ образования данных субстантивов — суффиксальный, при помощи суффиксов -ик, -к(а) и -юк(а) соответственно от производящей основы дуся (душа). Слово дуся, как объясняется в словаре, «употребляется как ласковое обращение к мужчине или женщине, соответствуя по значению словам: милый, хороший» [Ефремова 2000]. Модели образования производных субстантивов дусик и дуська являются продуктивными (ср.: котик, Танька), а модель образования слова дусюка — продуктивной с точки зрения словообразовательного процесса (ср.: гадюка, змеюка), но оригинальной по семантике, поскольку у узуальных результатов такого словообразования грубая коннотация.
Явное количественное преобладание слова дусик указывает на его важность для писателя. Это созданное им юмористическое образование от слова дуся оказалось наиболее удобным, в нём лучше всего сочетались необходимые А.П. Чехову в общении с женой ласковость, юмор, простота и лёгкость: «Милый мой, славный дусик, зачем такое кислое, хмурое письмо?» (О.Л. Книппер-Чеховой, 12 марта 1902 г.).
Возможно, данные диминутивы представляют собой юмористическое переосмысление распространённого в то время «мещанского» обращения душечка (душенька) и сформированное на его основе оригинальное средство интимного обращения. К тому же в рассказе А.П. Чехова «Душечка» мы видим неприятие писателем женского поведения, ассоциируемого им с данным обращением, что делает его использование невозможным, а вот употребление его трансформированных юмористических вариантов — вполне допустимым. Производные субстантивы дусик, дуська и дусюка также часто дополняются эпитетами, местоимением моя и сочетаются в рядах однородных членов с другими ласковыми наименованиями: «Дусик мой, собака, Олюша моя, здравствуй!» (О.Л. Книппер-Чеховой, 6 февраля 1902 г.), «Хочется мне повидаться с тобой, дусюка моя, хочется поговорить с моей женой, с единственной женщиной» (О.Л. Книппер-Чеховой, 6 марта 1904 г.).
Существенным грамматическим отличием между рассмотренными словами является разница в роде — мужской (дусик, дюсик) и женский (дуська, дусюка). Производный субстантив дуська выглядит как оценочное образование от дусик и звучит более фамильярно, менее ласково. Возможно, поэтому он используется писателем гораздо реже. Употреблённый один раз диминутив дюсик является фонетической трансформацией слова дусик, с помощью которого писателем усиливается юмористическое звучание фразы, а обращение становится ещё более интимным и игровым: «Дюсик мой, вчера я не был у Толстого, извозчик надул, не приехал» (О.Л. Книппер-Чеховой, 4 ноября 1901 г.).
Производящее слово дуся также является ласковым обращением и употребляется писателем почти триста раз: «Ты не сердись, дуся, а сначала подумай, обсуди» (О.Л. Книппер-Чеховой, 5—6 марта 1903 г.). И всё же его эмоционального потенциала автору недостаточно, в связи с чем он и формирует на основе данного слова окказиональные эмоционально-оценочные субстантивы.
Мы уже упоминали о диминутивах А.П. Чехова с суффиксом -ус(я) (Веруся, по отношению к супруге — бабуся). Ольга Леонардовна именуется с помощью ещё нескольких подобных суффиксальных образований — мамуся (4 раза), милюся (21 раз), мордуся (2 раза). Производящими основами для них являются субстантивы мама и морда и имя прилагательное милая. В случае лексемы мамуся перед нами снова случай семантического окказионализма, поскольку в узуальном значении слово используется как «ласкательное к существительному мама» [Ефремова 2000].
Несмотря на различие в семантике производящих основ и разговорно-сниженную стилистическую окраску слова морда, все данные производные субстантивы звучат в письмах А.П. Чехова очень ласково, нередко сопровождаются эпитетами, местоимением моя и входят в ряды однородных членов: «Милюся, мамуся моя дивная, я тебя обнимаю и целую горячо» (О.Л. Книппер, 20 февраля 1901 г.), «Оля, мордуся моя милая, здравствуй!» (О.Л. Книппер-Чеховой, 20 сентября 1902 г.). Интересно, что слово мордуся в значении «лицо», а не в качестве ласкового обращения А.П. Чехов также использует в одном из своих писем жене: «Целую тебя в мордусю, хлопаю по спине» (О.Л. Книппер-Чеховой, 15 апреля 1903 г.). То есть перед нами, возможно, перенос на основе метонимии, синекдохи: мордуся как лицо → мордуся как человек.
В ряду эмоционально-оценочных производных субстантивов писателя, адресованных им жене, выделяются несколько слов на -ша: замухрыша, таракаша, Книпша, Книппуша, Книпперуша, немчуша, эксплоататорша. Несмотря на внешнее сходство, они имеют различия в словообразовательных моделях, по которым они образованы.
Производный субстантив замухрыша А.П. Чехов использовал в письмах 1 раз: «Дуся моя, замухрыша, собака, дети у тебя будут непременно, так говорят доктора» (О.Л. Книппер-Чеховой, 14 декабря 1902 г.). Это оригинальное авторское слово, образованное от существительного замухрышка (кстати, так писатель тоже дважды называет жену) при помощи усечения производящей основы, которая утратила суффикс -к-. Благодаря авторскому словообразованию, субстантив частично утратил свой разговорно-сниженный оттенок и негативную семантику «невзрачный, неказистый человек» [Ефремова 2000]. При этом слово приобрело оттенок мягкости, характерный диминутивам с суффиксом -ш(а).
У производных субстантивов таракаша, Книпша, Книппуша, Книпперуша и немчуша модель словообразования более традиционная — прибавление к основе суффикса -ш(а) / -уш(а), причём в ряде случаев наблюдается усечение основы: таракан → таракаша, Книппер → Книппуша, немчура → немчуша. Производный субстантив таракаша употреблён писателем 3 раза, например: «Как поживаешь, таракаша?» (О.Л. Книппер-Чеховой, 27 декабря 1902 г.). Возможно, при его образовании имела место иная модель, схожая с образованием слова замухрыша и включающая усечение суффикса -к-: таракашка → таракаша. Это вероятно, поскольку словом окказиональным таракашка писатель также называет жену, причём 4 раза: «Целую таракашку. Будь веселенькой» (О.Л. Книппер-Чеховой, 30 октября 1903 г.).
Производный субстантив Книппуша встречаем в письмах 7 раз, он максимально оригинален и в то же время наполнен лаской: «Милая Книппуша, драгоценная моя, не сердись, что пишу тебе не каждый день» (О.Л. Книппер-Чеховой, 21 ноября 1901 г.). Производный субстантив Книпша является, невидимому, вариантом данного окказионализма, более кратким по форме и утратившим часть своего ласкательного значения. Он использован писателем 1 раз: «Ну, целую тебя, немочка моя Книпша, обнимаю и еще раз целую» (О.Л. Книппер-Чеховой, 22 марта 1903 г.).
Производный субстантив Книпперуша А.П. Чехов употребляет 1 раз, в обращении: «Значит, ты, Книпперуша, хорошо играла. Я рад, моя умница» (О.Л. Книппер-Чеховой, 27 декабря 1901 г.). У него наиболее ясная словообразовательная структура: Книппер + суффикс -уш(а) = Книпперуша. Возможно, поэтому он менее привлекателен для писателя, который предпочитает более оригинальные в словообразовательном плане ласковые прозвища и вводит этот производный субстантив в письмо только однажды.
С использованием суффикса -ш(а) образовано слово эксплоататорша: эксплоататор (вариант слова эксплуататор, использовавшийся в то время) → эксплоататорша. Его А.П. Чехов употребляет однократно, при обращении к супруге: «Милая актрисуля, эксплоататорша души моей, зачем ты прислала мне телеграмму?» (О.Л. Книппер, 20 января 1901 г.). В нём звучит лёгкий оттенок порицания действий адресата, завуалированный лаской и шуткой. Данный пример снова демонстрирует наблюдение, сделанное в предыдущей главе: если производный субстантив используется в письмах для характеристики О.Л. Книппер, то экспрессивная текстообразующая функция словообразования начинает преобладать над номинативной.
Субстантив немчуша использован писателем по отношению к супруге 1 раз: «Бог с тобой, благословляю тебя, моя немчуша, и радуюсь, что ты веселишься» (О.Л. Книппер-Чеховой, 9 ноября 1901 г.). От него суффиксальным способом с помощью суффикса -к- образован субстантив немчушка, который встречается в письмах 2 раза: «Немчушка, ты же опиши, какая будет свадьба» (О.Л. Книппер-Чеховой, 25 декабря 1902 г.). Возможен и другой вариант словообразования — обратное словообразование, как и в словах таракаша, замухрыша (немчушка → немчуша). Пренебрежительный оттенок, который мог бы быть свойствен наименованиям данного рода в силу их отсылки к национальности и модели словообразования, нивелируется, благодаря общей доброжелательности письма и того ласкового посыла, с которым обращается к супруге писатель. Интересно мнение И.Г. Самсоновой, согласно которому обращение А.П. Чехова к жене по национальности связано с тем, что «в ней чувствовался известный холодок» [Самсонова 2014: 170].
С оценочными существительными на -ша сходны производные субстантивы на -иха, например, Алферачиха — от фамилии Любови Кузьминичны Алфераки — жены таганрогского коммерсанта: «Алферачиха может засвидетельствовать, что папаша пел во дворце безвозмездно и служил ратманом в полиции» (Ал.П. Чехову, 22 ноября 1893 г.).
Суффикс -к- использован писателем также при образовании диминутива философка, использованного в письмах 2 раза. С его помощью писатель подшучивал над «глубокомысленными» рассуждениями жены в её письмах: «Милая моя философка, немчушка моя, здравствуй!» (О.Л. Книппер-Чеховой, 22 сентября 1902 г.). Диминутив звучит иронично, поскольку, как известно, А.П. Чехов был невысокого мнения об интеллектуальных способностях супруги. Правда, диминутив дурочка (не являющийся окказиональным) он использовал обычно, характеризуя не умственные качества жены, а её мнительность, лишние волнения, безрассудство: «Зачем, зачем ты играешь, дурочка, если в самом деле ты больна?» (О.Л. Книппер, 14 (27) января 1901 г.).
Ряд эмоционально-оценочных субстантивных образований А.П. Чехова, адресованных жене, представляет собой сложности с точки зрения оценки семантики и/или словообразовательной модели. К таким словам можно отнести употреблённые по 1 разу слова гургулька и дудочка. Например: «Ну, гургулька, не ропщи на меня, господь с тобой» (О.Л. Книппер-Чеховой, 12 октября 1903 г.), «До свиданья, дудочка» (О.Л. Книппер-Чеховой, 21 февраля 1904 г.).
Прозвище Гургуля А.П. Чехов 3 раза употребляет в письмах в адрес приятельницы сестры М.Т. Дроздовой: «Прислала письмо Гургуля, очень талантливое, хотя и безграмотное» (М.П. Чеховой, 14 февраля 1900 г.). Возможно, это шуточное наименование восходит к слову горгулья (в другой орфографии гаргулья), которое называет мифологическое существо, чудовище, нередко изображавшееся в виде скульптур на внешних стенах европейских средневековых храмов. Несомненно, производный субстантив гургулька, которым писатель называет жену, образован от прозвища гургуля суффиксальным способом с помощью суффикса -к(а). В данном случае перед нами слово неясной семантики с необычной, трудно определяемой производящей основой.
Диминутив дудочка имеет вполне ясную словообразовательную структуру, образован от субстантива дудка (дуда) с помощью суффикса -к-. В данном случае мы имеем пример неявных семантических оснований для словообразования. Возможно, слово является фонетической трансформацией диминутива дурочка или же перед нами пример семантического словообразования, использования наименования предмета с яркой внутренней формой (дудочка < дудка < дудеть) по отношению к женщине. Данная лексема используется автором писем 4 раза в обращениях к О.Л. Книппер.
Как отмечает А.С. Куркина по поводу обращений писателя к О.Л. Книппер, «постоянное варьирование и замена одних обращений другими в разное время свидетельствуют о глубоких и сильных чувствах писателя, о том, что А.П. Чехов постоянно держит в мыслях образ любимой, с которой вынужден быть в долгой разлуке, изучает его, рассматривает со всех сторон, оценивает, примеряет на него разные роли» [Куркина 2019: 173]. С этим утверждением нельзя не согласиться, можно также дополнить, что одним из средств такого варьирования выступали окказиональные, в первую очередь эмоционально-оценочные слова.
Налицо стремление писателя к многовариантности в ласковых наименованиях своей супруги и то, что он «постоянно расширяет и разнообразит арсенал обращений» [Куркина 2019: 167]. Т.В. Кыштымова отмечает в частной переписке А.П. Чехова, в используемых им обращениях ономастическую игру [Кыштымова 2010], Н.Г. Долженко и О.А. Соскунова характеризуют обращения писателя к жене в эпистолярии не просто как этикетные средства, а как «наиболее интересный и показательный элемент авторского стиля великого писателя в частности и важный элемент национально-культурного наследия в целом» [Долженко 2013: 38].
Оригинальности чеховских обращений, в том числе в письмах к О.Л. Книппер, их игровому характеру во многом способствовали эмоционально-оценочные окказиональные субстантивы, в большом количестве создаваемые автором.
Третья группа окказионализмов, образованных с помощью эмоционального-оценочных суффиксов, — наименования предметов и материальных объектов. Сюда относятся диминутивы (мельничка, циркулярик и др.), слова с уничижительно-пренебрежительными суффиксами (именьишко, сараишко и др.) и аугментативы (письмище, бумажища, компрессище и др.). Данные лексемы можно отнести к потенционализмам, поскольку они могут образовываться и в обычном языке, встречаться в непринуждённой устной речи людей. Однако в словарях они отсутствуют.
С помощью слова мельничка, использованного 1 раз, писатель образно характеризует игру одного из театральных актёров — Давыдова: «Когда он играет серьезные роли, то у него в горле сидит мельничка, монотонная и слабозвучная, которая играет вместо него...» (А.С. Суворину, 7 января 1889 г.). Диминутив образован по продуктивной словообразовательной модели «субстантив + суффикс -к(а)»: мельница + -к(а) = мельничка. Сравнение в данном предложении служит созданию негативной характеристики игры Давыдова, который представляет Иванова в пьесе А.П. Чехова, по мнению автора, серо и неталантливо: «Разве Давыдов может быть то мягким, то бешеным?» (Там же). Диминутив мельничка помогает автору точнее описать невыразительный голос актёра, то есть в этом случае достаточно значимой является номинативная функция производного субстантива.
С помощью слова циркулярик, использованного А.П. Чеховым 2 раза, причём в одном письме, писатель называет указания, список дел, отосланные брату: «Посылаю при сем циркулярик, коим будешь соображаться» (Ал.П. Чехову, 19 марта 1887 г.). Возможно, он старается таким образом смягчить категоричный характер просьбы.
Окказиональный субстантив с уничижительно-пренебрежительным суффиксом именьишко, использованный в письмах 3 раза, служит для наименования одного их объектов мечтаний А.П. Чехова — собственного имения: «Надо бы под Москвой купить дешевенькое именьишко, чтобы можно было жить лето и удить рыбу» (О.Л. Книппер-Чеховой, 23 марта 1902 г.). Ставший словообразовательным инструментом, суффикс -ишк- привносит в производный субстантив, образованный от слова имение, значение принижения роли собственного владения, о котором грезит писатель. По аналогичной модели образовано слово сараишко, использованное в письмах 1 раз: «Я нанял турку, его зовут Мустафа. Очень старается. Спит в сараишке» (М.П. Чеховой, 10 февраля 1899 г.).
Аугментативы письмище и бумажища, употреблённые в письмах по 1 разу, связаны по значению с процессом написания писем А.П. Чеховым, отправлением им корреспонденции: «Получил длиннеющее письмище от твоего друга д-ра Членова» (О.Л. Книппер-Чеховой, 2 февраля 1902 г.), «Милый Александр Иванович, в начале января в ответ на твое письмо я послал тебе бумажищу — условие, заключенное мною с Марксом» (А.И. Эртелю, 7 февраля 1902 г.). В данном случае аугментативы, в соответствии со своим значением, транслируют адресату информацию о большом размере какого-то объекта. Аналогично и использование производного субстантива компрессище, встречающегося в письмах также 1 раз: «Кровохарканья нет, сил больше, кашля почти нет, только одна беда — громадный компрессище на правом боку» (О.Л. Книппер-Чеховой, 18 декабря 1901 г.). Мы видим здесь стремление писателя усилить степень признака, уже передаваемого словами с суффиксом -ищ-, который прибавился к производящим основам имён существительных. Средства дополнительного семантического усиления — эпитеты: длиннеющее, громадный.
Четвёртая группа окказиональных наименований эмоциональнооценочного типа в письмах А.П. Чехова — это производные субстантивы, обозначающие отвлечённые понятия. Они являются преимущественного аугментативами: спасибище, вздорище, катарище и др. Образование данных слов происходит по продуктивным словообразовательным моделям, с помощью прибавления к производящей основе (спасибо, вздор, катар) суффикса -ищ-.
Слово спасибище писатель употребляет 2 раза, причём в одном из контекстов он с помощью двойного союза не — а демонстрирует полное понимание эмоциональной роли аугментативов в тексте в сопоставлении с их производящими словами: «Дорогая Вера Федоровна, большое Вам спасибо за письмо. Не спасибо, а спасибище — вот как!» (В.Ф. Комиссаржевской, 27 января 1903 г.). Во втором примере А.П. Чехов снова тавтологически усиливает значение аугментатива с помощью определения, выражающего высокую степень качества: «За доброе слово о «Петербур<гской> газете» большое спасибище» (Н.А. Лейкину, 7 октября 1884 г.). Таким образом писатель гиперболизирует степень своей благодарности адресату письма.
Производный субстантив вздорище А.П. Чехов употребляет 1 раз и тоже весьма эмоционально, в сочетании с восклицательной частицей: «Пишут, что в пьесе «В мечтах» видно чеховское влияние. Какой вздорище!» (О.Л. Книппер-Чеховой, 9 марта 1902 г.). Два раза он использует аугментатив катарище, с помощью которого рассказывает адресатам о своём физическом недомогании. При этом в обоих случаях с аугментативом снова сочетается слово или выражение, дополнительного подчёркивающее и усиливающее его значение крайней степени выражения признака: «У меня обстоятельный катарище кишок и плеврит» (В.С. Миролюбову, 16 мая 1904 г.), «...Катарище кишок, ничем не побеждаемый и, вероятно, обусловливаемый качествами здешней воды» (Н.А. Лейкину, 17 апреля 1887 г.).
Создаётся впечатление, что А.П. Чехову недостаточно того эмоционального и семантического посыла, который приобретает производный субстантив благодаря добавлению к нему увеличительного суффикса, и он использует дополнительные лексические средства усиления.
При образовании в письмах эмоционально-оценочных окказиональных субстантивов А.П. Чехов нарушает законы словообразовательной системы, выходит за её достаточно строгие рамки. Так, эмоционально-оценочное словообразование в языке относится к модификационному типу, то есть в его ходе производное слово просто получает дополнительный компонент своего значения, семантика меняется незначительно (дом — домик). У А.П. Чехова эмоционально-оценочные производные субстантивы, причём образованные как по оригинальным авторским, так и по узуальным моделям, чаще всего значительно трансформируют своё лексическое значение, получают совершенного новую семантику. Например, суффикс -ище в слове писателище у А.П. Чехова используется не просто для номинации «большого писателя», но и как яркое характеризующее средство, выражающее оценочную семантику. С помощью данного деривата Чехов определяет творчество и личность М. Горького, подчеркивая его известность и высокую цитируемость. Слова, которые образованы по моделям, относящимся к модификационному словообразованию, в письмах А.П. Чехова приобретают такие оттенки, которые начинают относить их к мутационному типу деривации, при котором значительно изменяется семантика производящей основы (замухрышка — замухрыша, Книппер — Книппуша, пьеса — пьесища, человек — человечище и др.). Данный процесс — результат семантических приращений к значению производного имени. Это дополнительно подтверждается появлением среди используемых писателем моделей таких, в которых меняется часть речи (милая — милюся). Создаются производные субстантивы совершенно иной семантики, выполняющие особую роль в тексте, участвующие в формировании текстового пространства. Они становятся опорными словами, центральными семантическими и эмоциональными элементами писем, в которых они употребляются. Появление у элементов, относящихся к сфере модификационного словообразования, мутационных значений полностью зависит от прагматических установок А.П. Чехова и служит воплощению в тексте его авторских интенций.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |