1.1.1. Понятие текста в языкознании. Лингвистика текста
В структуре современного русского языка одним из перспективных объектов исследования является текст как единица коммуникативного плана, создаваемая авторами с целью воздействия на адресата, передачи ему своих интенций, оказания на него впечатления.
В большом энциклопедическом словаре «Языкознание» текст определяется как «объединённая смысловой связью последовательность знаковых единиц, основными свойствами которой являются связность и цельность» [Николаева 1998: 507]. В данном определении указаны два основных признака текста — связность и цельность. Акцент на признаках текста характерен для различных определений этого явления: «Текст — предложение или группа предложений, связанных между собою по смыслу, грамматически (структурно) и стилистически» [Крылова 2014: 186]. Рассмотреть признаки текста, определяющие лингвистическую сущность данного явления, необходимо более подробно. К числу наиболее существенных признаков текста относятся следующие.
Членимость текста — наиболее явный и одновременно один из самых спорных признаков текста. Членимость текста как понятие имеет две трактовки. Одна из них — узкая, основанная на признаке наличия / отсутствия в тексте нескольких предложений. Обычно текстом признаётся только объединение нескольких предложений, то есть единица «Утро. Прохладно» — это текст, а предложение, каким бы длинным оно ни было, текстом не признаётся. Такое понимание членимости является несколько односторонним, так как существуют предложения, которые могут быть квалифицированы как тексты в силу их содержания, идейного наполнения и структуры. Например, рассказ В.О. Пелевина «Водонапорная башня», представляющий собой одно предложение.
Более распространена широкая трактовка понятия членимости текста, при которой под нею понимается «параметр, свойство (грамматическая категория) текста как произведения речетворческого процесса; функция композиционного плана текста целого произведения; наличие дискретных единиц текста, обусловленных коммуникативным и смысловым единством и целостностью текста произведения» [СЭСРЯ: 617]. То есть членимость трактуется как разделение текста на составные части. Наиболее известно исследование членимости И.Р. Гальперина, по мнению которого на членимость текста большое влияние оказывает «прагматическая установка создателя текста» [Гальперин 1981: 51].
Понятие членимости текста продолжает оставаться предметом лингвистических исследований. В частности, оно актуализируется в связи с появлением новых типов текста. К примеру, Ю.В. Поветкина рассматривает членимость веб-страницы и выявляет, что на неё оказывают влияние гипертекстовые элементы, помогающие перемещаться в пределах одного текста и между текстами и привносящие в текст веб-страницы нелинейность [Поветкина 2013: 230].
Важнейший признак текста — цельность, или смысловая (содержательная) связность, то есть «подчинение всех предложений текста одной теме и идее» [Крылова 2014: 187]. Цельность — это семантическая организация текста, она проявляется в его содержании и реализуется посредством понятий «смысл», «сюжет», «повествование». Цельность «связана с содержательным планом, смыслом произведения, или, иначе, с художественно-эстетической концепцией писателя / поэта» [СЭСРЯ 2011: 201].
К признаку цельности текста применяются также термины «когеренция» и «когерентность». М.Л. Макаров отмечает, что «когерентность означает понятийно-смысловую цельность текста», она включает «семантико-прагматические (тематические и функциональные в том числе) аспекты» [Макаров 2003: 195]. Когерентность текста — это категория, которая очень важна с точки зрения его понимания, восприятия логики представления в нём информации [Богословская 2010]. Категория когерентности в соответствии с принципом антропоцентричности может быть охарактеризована как коммуникативно-прагматическая, то есть зависящая от личности, воспринимающей текст. Применительно к художественному тексту в этом случае она трактуется как «проявление коммуникативно-прагматических констант языковых личностей автора, повествователя-нарратора и персонажа в роли своеобразных скреп структуры и семантики художественного дискурса» [Борисов 2009: 4].
Грамматическая (структурная, формальная) связность, или когезия текста — ещё один его признак. Текст представляет собой комплекс единиц, соотнесённых в линейном плане, синтагматически. Средства связи единиц в тексте могут быть фонетическими (интонация), лексическими (синонимы, антонимы, гипонимы и гиперонимы, повторы и др.), морфологическими (местоимения, союзы, частицы, видо-временное соотношение форм глагола и др.), синтаксическими (порядок слов, синтаксический параллелизм) и др. Выделяются также стилистические средства структурной связности — «разные тропы, фигуры, приемы и типы выдвижения» [Жеребило 2010: 317]. Лингвисты говорят о категории связности [Жаббарова 2015].
Связность текста и средства её выражения имеют свою специфику в текстах разных стилей. Например, в научном тексте особенно актуальны «наречия, вводные слова, союзы, специальные конструкции связи» [Смакотина 2010: 124], способствующие строгой логичности и доказательности изложения. При этом в текстах, относящихся к разным наукам, могут быть значимы разные средства структурной связности. Н.В. Сазонова отмечает, что в математическом тексте реализации имплицитной связности служит бессоюзие [Сазонова 2007: 98]. В текстах публицистического стиля категория связности реализуется «семантическими, смысловыми, структурно-языковыми средствами» [Стариннова 2016: 75], в том числе различными видами повтора (синонимическим, тематическим, экспрессивным) [Там же: 80] и др. В официально-деловом тексте, по мнению М.Н. Гордеевой, очень важна «лексическая связность в различных ее проявлениях: отношениях инклюзивности, эксклюзивности, идентичности» [Гордеева 2012: 128]. Это в первую очередь лексический повтор, способствующий точности и недвусмысленности текста, а также синонимы, антонимы, гипо-гиперонимы, широкозначные слова и т. д.
Активно рассматривается лингвистами связность как категория художественного текста. М.А. Торгашевой отмечается особая важность связности в тексте короткого рассказа, где её средствами могут выступать «согласование грамматической семантики глаголов, синтаксический параллелизм, неполнота синтаксических конструкций» [Торгашева 2013: 34]. И.А. Сыров в диссертационном исследовании ставит вопрос о существовании не только эксплицитной (представленной лексическими, словообразовательными, грамматическими средствами языка), но и имплицитной связности и выявляет, что она служит «доминантным видом связности художественного текста» [Сыров 2005: 8]. Это связность, «основанная на импликациях (невыраженных смыслах, возникающих при синтагматических отношениях высказываний) и пресуппозициях (компонентах общих знаний автора и читателя, т. е. информации заведомо известной участникам коммуникации)» [Там же: 8]. Эксплицитная и имплицитная связность не существуют обособленно, они «дополняют друг друга и способствуют интерпретации текста, основанной на выявлении идейного авторского замысла» [Там же: 9]. Большое значение имплицитной связности именно в художественном тексте обусловлено важностью здесь образа автора, обязательностью установления особого вида отношений между автором и читателем, в ходе которых мастер слова стремится донести до читателя не только содержание текста, но и подтекст, скрытые смыслы. При этом часто скрытые смыслы для автора и для читателя важнее, чем эксплицитно выраженные.
Текст может быть устным и письменным, для него характерно выполнение коммуникативной функции, обеспечение общения между людьми на какую-то тему. В устном тексте в силу его специфики могут встречаться особые средства структурной связности. А.А. Прохорова называет среди них союзы и союзные слова, частицы и междометия, местоимения, интонацию. По её мнению, специфика категории связности в устном тексте обусловлена тем, что здесь «средства когезии более четко выражены благодаря присутствию просодических средств текстовой структуры, которые вызываются просодической непрерывностью (prosodic continuity)» [Прохорова 2007: 149]. В устном тексте для связности большое значение имеют интонация, произношение, а также экстралингвистические, невербальные средства, которые для связности письменного текста не имеют вообще никакого значения.
Структурная связность текста неотделима от его цельности, и только в единстве этих категорий формируется текст как «структурно-семантическое единство» [Смакотина 2010: 124].
При анализе процесса текстообразования учёными выделяются не только названные выше основополагающие категории членимости, цельности (когерентности) и связности (когезии), но многие другие категории, такие как информативность, интеграция, ретроспекция / проспекция, подтекст [Гальперин 1981: 22—23], информативность (информация) [Там же: 27], концептуальность [Там же: 38], континуум, переакцентуация [Там же: 51], акцептуальность, целостность, ситуативность, интеграция, последовательность, интенциональность, тематичность, завершенность, коммуникативность, текстовость, эмотивность и т. п. [Наволока 2018: 18]. К примеру, текстовая категория персональности, по мнению Е.Ю. Стратийчук, является выражением «человека в языке» [Стратийчук 2006: 3], демонстрирует в тексте авторское, личностное начало. Она выражается с помощью целого комплекса специфических языковых инструментов (оценочной лексики, модальных глаголов, образных средств и др.) и «имеет статус сверхкатегории» [Там же: 5].
В науке последних лет, ориентированной на коммуникативный подход к языку, наряду с термином «текст» фигурирует термин «дискурс». Данные понятия являются смежными, частично пересекаются. По мнению К.А. Керер, «они взаимосвязаны, хотя и не тождественны и не исключают друг друга» [Керер 2015: 58]. В большом энциклопедическом словаре «Языкознание» под дискурсом понимается «связный текст в совокупности с экстралингвистическими — прагмалингвистическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте» [Арутюнова 1998: 136], то есть понятие «дискурс» трактуется как более широкое в сопоставлении с понятием «текст», выходящее за рамки собственно языка, реализованное как элемент социального взаимодействия между носителями языка. Е.С. Кубрякова и О.В. Александрова предлагают понимать дискурс как «когнитивный процесс, связанный с реальным речепроизводством, созданием речевого произведения», а текст — как результат этого процесса [Кубрякова 1997: 19]. Поэтому текст зафиксирован в окончательной форме, а дискурс — формирующееся, развивающееся явление и зафиксировать его невозможно. Дискурс может быть изменён в любой момент в зависимости от ситуации речи и реакции собеседника, а текст статичен, имеет определённую, установленную форму и содержание.
Исследованием текста занимаются различные лингвистические дисциплины. В конце XX века сформировалась новая наука — лингвистика текста, одной из задач которой стало «выявление принципа и процесса текстообразования, важнейших факторов и средств организации текста на лексическом и синтаксическом уровнях» [Попова 1992: 3].
Лингвистика текста стала ведущим направлением в исследованиях XX — начала XXI века. Она начала интерпретироваться и в сочетании с другими науками формировать новые дисциплины. Например, на стыке стилистики и лингвистики текста возникла стилистика текста, которая, как считает В.В. Одинцов, «изучает структурно-стилистические возможности речевых произведений (включая литературно-художественные), композиционно-стилистические типы и формы, конструктивные приемы и функционирование в речи языковых средств» [Одинцов 1980: 50]. Стилистика текста нацелена на анализ функционирования в тексте языковых единиц и стилистических приёмов и их зависимости от темы и идеи текста.
М.Н. Кожина говорит о двух аспектах изучения текста — «структурном (когда лишь выделяются и систематизируются текстовые единицы) и функциональном (когда речь идет о функционировании этих единиц)» [Кожина 2016: 51]. Естественно, в современном языкознании, с его функциональным подходом к языковым явлениям, более популярным и перспективным является второй аспект. Более того, «стилистика текста в конечном счете может быть включена в функциональную стилистику» [Там же: 53], то есть является составной частью как лингвистики текста, так и функциональной стилистики, ориентированной на анализ текстовых элементов, их стилистической роли и их функционирования в речи.
В современной лингвистике текст рассматривается с различных точек зрения, связанных с основными лингвистическими концепциями. Согласно коммуникативной лингвистике, «текст является третьим уровнем коммуникативной четверки: Цель — Замысел — Текст — Реакция» [Зарецкая 2002: 301]. В тексте важна реализация коммуникативного замысла говорящего, представление той информации, которую он хотел донести до своего слушателя / читателя. Именно посредством текста реализуется важнейшая функция языка — коммуникативная. Текст существует не сам по себе, а для обслуживания говорящих, для удовлетворения их коммуникативных и речевых намерений, «для эффективной передачи содержания в соответствии с целями и задачами общения в той или иной коммуникативной сфере» [Кожина 2016: 52].
Исследованием текста занимается также герменевтика — «искусство интерпретации (толкования) текстов, под которыми понимают любые литературные произведения: художественные, исторические, религиозные и пр.» [Жеребило 2010: 71]. Герменевтика возникла в рамках философии как «искусство и теория истолкования текстов, одно из основных направлений современной философии» [КФС: 68]. На стыке философии и филологии как следствие характерной для современной науки междисциплинарной интеграции сформировалась филологическая герменевтика, которая «как наука о понимании, истолковании является особым классическим методом в науке о языке, позволяющим осознанно толковать тексты культуры» [Ильина 2014: 266]. Герменевтика предполагает постижение смысла текста, а через него — постижение личности автора текста, его психологии, установок, интенций, взглядов на жизнь и на человека.
1.1.2. Эпистолярный текст как особая разновидность текста
Термин «эпистолярный» имеет семантику «относящийся к частной переписке, к письмам» [Ожегов 1999: 912]. Эпистолярный текст представляет собой разновидность текста, обладающую комплексом особенностей. Он обладает всеми признаками текста, указанными в предыдущем параграфе: членимостью, смысловой цельностью, структурной и стилистической связностью. Однако в нём значимой категорией становится ещё один специфический признак — диалогичность. По мнению М.М. Бахтина, диалогические отношения динамичны и «возможны только между целыми высказываниями разных речевых субъектов. Диалогические отношения, таким образом, гораздо шире диалогической речи в узком смысле. И между глубоко монологическими речевыми произведениями всегда наличны диалогические отношения» [Бахтин 1975: 324]. Н.В. Глухих отмечает, что диалогические отношения — это «отношения смыслового плана» [Глухих 2008: 363]. М.Н. Кожина понимает диалогичность как «как соотношение двух смысловых позиций, как учет адресата, отраженный в речи, а также эксплицированные в тексте признаки собственно диалога» [Кожина 1986: 36].
Внешне, формально, диалогичность проявляется, во-первых, в наличии у эпистолярного текста определённого адресата, во-вторых, в структурных особенностях эпистолярного текста — использовании автором вопросительных и побудительных предложений, вводных и вставных элементов, частиц, экспрессивной лексики, указательных местоимений и т. д.
Наряду с термином «эпистолярный текст» в языкознании действует термин «эпистолярий». В толковом словаре эпистолярий трактуется как «собрание чьих-либо писем» [БАС 17: 1898]. В лингвистической литературе эпистолярий понимается как «функциональная языковая система» [Попова 1992: 3] и даже как «самостоятельный функциональный стиль языка» [Там же: 6]. Мы также будем использовать данный термин как собирательное имя существительное, обозначающее письма того или иного автора.
Вопрос о статусе эпистолярия в современной лингвистике нельзя назвать полностью решённым. О.П. Фесенко выявляет, что эпистолярий трактуется как стиль, жанр, жанр речи (как категория стилистики речи), как дискурс, а также «как «соединение» различных жанров и стилей» [Фесенко 2008: 132] и «особая форма содружества литературы с жизнью, не соотносимая с понятиями жанра и стиля» [Там же]. Исследователь предлагает собственную трактовку эпистолярия как дискурсивного гипержанра [Там же: 141].
О существовании особого эпистолярного стиля говорил Л.В. Щерба, относя его к формам делового языка и противопоставляя языку художественной литературы [Щерба 1957: 110]. Точки зрения относительно стилистической самостоятельности эпистолярия придерживались Л.Н. Кецба [Кецба 1971], Е.П. Прохоров [Прохоров 1966] и другие лингвисты. Дискуссия по данному вопросу в российском языкознании состоялась во второй половине XX века. Так, Т.П. Зорина писала: ««Эпистолярного стиля» не существует. Отдельные группы писем являются составными частями различных функциональных стилей. Например, частная переписка является письменной разновидностью разговорно-бытовой речи, а коммерческая корреспонденция — одной из разновидностей деловой документации, входящей в свою очередь в официально-деловой стиль» [Зорина 1970: 44]. Большинством современных исследователей выделение особого эпистолярного стиля также признано нецелесообразным [Сибирякова 2015], однако данный термин используется во многих современных публикациях: Н.А. Мещерякова рассматривает эпистолярный стиль С.В. Рахманинова [Мещерякова 2005], А.А. Щербинина — эпистолярный стиль молодого Л.Н. Толстого [Щербинина 2018] и т. д.
Применяется термин «эпистолярный стиль» и в отношении эпистолярия А.П. Чехова: Т.В. Кыштымова проводит лингвистический анализ эпистолярного стиля писателя и видит в его письмах «языковую личность, блестяще использующую технику языковой игры» [Кыштымова 2014а: 255], в том числе индивидуально-авторское использование фразеологизмов, обыгрывание имён собственных, окказиональное словообразование, архаизацию речи, речевую контрастность и др.
Мы считаем, что в силу лингвистического разнообразия эпистолярий не может быть охарактеризован как особый эпистолярный стиль, и придерживаемся более традиционной его трактовки как жанрового образования с различными жанровыми реализациями — частное (интимное, личное) письмо, деловое письмо и др. Разнообразием жанровых форм характеризуется и эпистолярий А.П. Чехова. Н.С. Баланчик выделяет в нём «письма, передающие бытовые сведения, письмо-отчет, письма, написанные в жанре дружеского общения, письмо-спор, письмо-утешение, письмо-совет, письмо-исповедь, письмо-рассказ, письмо-дневник» [Баланчик 2010: 246]. Конкретные жанровые реализации эпистолярного жанра мы понимаем как субжанры.
Эпистолярный текст — понятие более широкое, чем письмо. С.Н. Сибирякова говорит о классе эпистолярных текстов, куда, помимо письма, входят «телеграмма, памятные надписи на книгах, поздравительные открытки» и др. [Сибирякова 2016: 24]. По определению Т.В. Жеребило, письмо как речевой жанр «ориентировано на адресацию своих чувств-мыслей в письменной форме, предполагающей несиюминутное прочтение» [Жеребило 2010: 263]. Это основной эпистолярный жанр, которому свойственна определённая стандартизированная структура. У письма есть адресант (автор письма) и адресат (тот, кому адресовано письмо). При этом образ адресата создаётся автором письма, к примеру, с помощью начальных и срединных обращений, абстрактных существительных и т. п. [Земляник 2018].
Для письма характерен эффект запаздывания — наличие временного промежутка между временем написания письма и временем его восприятия адресатом [Седова 1985: 59]. Этот эффект должны учитывать и адресант, и адресат, так как он может деформировать восприятие, сделать его менее непосредственным.
И, конечно, очень значимым является деление писем на личные (частные) и деловые. Частная переписка имеет интимный характер, личные письма предназначены близким людям — родственникам, друзьям, приятелям, близким знакомым. Цель частного письма — общение, хотя и здесь перед адресатом могут ставиться какие-то более конкретные задачи: письмо может содержать информацию, просьбу, жалобу и т. п. Деловая переписка предназначена для решения деловых вопросов, она отличается от частной в первую очередь стилистически — превалированием официально-деловой лексики, в то время как в частном письме используется лексика разговорная. К.А. Мараховская отмечает, что частное письмо сочетает признаки разговорной и письменной речи, а его отличительной содержательной чертой является политематичность — «неограниченная предметная направленность, допускающая произвольный переход от одной обсуждаемой темы к другой» [Мараховская 2017: 125].
Частные письма изначально не предназначены для публикации, и традиционное для нашей культуры издание писем известных людей — писателей, поэтов, общественных деятелей — происходит практически без их согласия. Однако такие эпистолярные источники помогают нам лучше узнать как самого автора писем, так и эпоху, к которой он принадлежал. Кроме того, именно отсутствие изначальной установки на публикацию делает письма особенно интересными документами, обеспечивает достоверность содержащейся в них информации о языковой личности адресанта, его ценностных установках, взглядах на проблемы, суждениях.
Выделяется также такая разновидность письма, как открытое (публичное) письмо — публичное обращение к известному человеку в прессе, а в настоящий момент — чаще всего посредством сети интернет. По мнению М.Л. Якуниной, в открытом письме известному человеку, к примеру, президенту, «благодаря кажущейся доступности общения, меняется общая тональность в сторону откровенности» [Якунина 2016: 81]. Открытое письмо предполагает публичность и направляется не только конкретному человеку, который указан в качестве адресата, но и более широкому кругу лиц, иногда — всему обществу. Л.В. Балахонская характеризует открытое письмо как жанр PR-текста, то есть как документ по связям с общественностью [Балахонская 2015].
Эпистолярный текст изучается представителями различных гуманитарных дисциплин. Для социологов письма, в первую очередь письма классиков науки, важны тем, что позволяют «сделать представления о классиках и их идеях более реалистичными, глубокими и полными» [Гофман 2014: 234]. Для историков письма становятся важными архивными документами, позволяющими изучать человека в тот или иной момент истории и историю в интерпретации конкретного человека [Маркова 2016; Токтагазин 2017]. С точки зрения нашего исследования необходимо рассмотреть лингвистические особенности эпистолярного текста конкретного автора.
Эпистолярный текст анализируется в аспекте жанроведения и трактуется как «эпистолярный жанр» и разновидность речевого жанра. Ведущим жанровым признаком при этом выступает диалогичность. О.Ю. Подъяпольская отмечает: «Диалогичность является определяющей коммуникативно прагматической характеристикой эпистолярных текстов как ориентированность на отражение взаимодействия адресанта и адресата в языковом сообщении, а также как обращенность эпистолярного текста к другим текстам (предшествующим и последующим письмам)» [Подъяпольская 2007: 100]. Понимание эпистолярного текста как жанрового образования восходит к трактовке жанра М.М. Бахтина и его представлению о том, что «каждая сфера использования языка вырабатывает свои устойчивые типы высказываний, которые мы называем речевыми жанрами» [Бахтин 1997: 159]. Как для жанра для эпистолярия характерны единство коммуникативно-прагматической составляющей, особенности структуры и содержания. Причём это сложный жанр, включающий жанровые разновидности (поджанры, субжанры) — любовное письмо, деловое письмо, дружеское послание и др.
Понимание эпистолярия как жанра для лингвистики вполне традиционно и отразилось во многих диссертационных исследованиях. О.Ю. Подъяпольская анализирует типологию адресованности (интертекстуальную и интерсубьектную адресованность) в текстах эпистолярного жанра — письмах Ф. Кафки [Подъяпольская 2004]. Н.В. Шевцова рассматривает эпистолярный жанр в наследии Ф.М. Достоевского, отмечая «художественность» писем писателя и соотнесённость писем Ф.М. Достоевского с его литературным творчеством [Шевцова 2004: 4].
Эпистолярный текст рассматривается с позиций семиотики как знаковая система. А.Н. Володин характеризует письмо как семиосферу и важнейший элемент культуры. Посредством эпистолярного текста нам передаются особенности той культурной эпохи, в рамках которой он создавался: «При относительном однообразии структуры письмо способно транслировать весь спектр кодов определённой эпохи» [Володин 2017: 41]. При этом в письме причудливо сочетаются коды эпохи и «индивидуальные коды» автора. По мнению И.Г. Гуляковой, письмо «является сложным многоуровневым образованием, совокупностью знаковых систем», в том числе вербальной и визуальной [Гулякова 2003: 37]. Это изменяет восприятие письма адресатом, так как, «вникая в текст, читающий одновременно реагирует на такие паралингвистические элементы письма, как конверт, бумага, почерк и даже запах [Там же], на него оказывают влияние невербальные средства. Одной из особенностей эпистолярного текста как единицы семиотики является, по мнению А.Н. Володина и Д.Е. Житовой, нарушение в нём традиций использования языковых единиц и построения текста, своеобразное у каждого автора сочетание нормы и антинормы. Причиной нарушения традиций в эпистолярии, по словам исследователей, становится «невозможность передать информацию «стандартными» каналами культуры» [Володин 2018: 47].
Когнитивный и лингвокультурологический подходы позволяют исследователям выделить концепт «Письмо», который по-разному реализуется в письмах разных авторов [Акимова 2016]. Концепт «Письмо» выявляют и анализируют на различном языковом материале также И.А. Герасименко и З.С. Вагапова [Герасименко 2017], О.В. Ланская [Ланская 2013] и другие исследователи. Когнитивный подход позволяет лингвистам заявить о существовании эпистолярной картины мира как особой разновидности жанровой картины мира, выделяемой в плоскости когнитивной жанрологии. Эпистолярная картина мира — это «определенный способ миромоделирования, репрезентированный в эпистолярной текстовой деятельности» [Курьянович 20146: 16]. В качестве когнитивного явления эпистолярного текста выступает также языковая личность, реализующая в письмах «индивидуальное когнитивное пространство» [Салькаева 2016: 181].
С позиций когнитивистики как пример эпистолярного дискурса рассматривает письма А.П. Чехова И.А. Герасименко. Она считает очень важным в процессе дискурсивного анализа писем писателя учитывать когнитивный контекст, то есть проводить «рассмотрение места, времени, события и действия, сфер деятельности участников, их роли, социальных отношений и когнитивных характеристик» [Герасименко 2016: 104]. Данные контекстуальные условия оказывают влияние на формирование текста письма — от идеологической установки до языковых особенностей. Анализ когнитивного контекста писем писателя говорит «как о глубине языковых и социокультурных знаний А. Чехова, так и о высоком уровне познавательного опыта автора» [Там же: 107].
С лингвокультурологической точки зрения в эпистолярном тексте может быть рассмотрена языковая личность его автора. И.М. Колышкина в диссертационном исследовании выявляет в русском эпистолярии черты фрустрирующей языковой личности, то есть личности, которая «испытывает душевные мучения, подвергаясь стрессовым ситуациям: влиянию негативных эмоций, агрессии, депрессиям, фрустрациям» [Колышкина 2012: 3].
А.В. Курьянович анализирует на материале писем В.И. Вернадского элитарную языковую личность [Курьянович 2010]. Исследуются на материале эпистолярного текста также особенности языковых личностей Ю.М. Лотмана [Парсамова 2004], М.И. Цветаевой и Б.Л. Пастернака [Сулейманова 2009], М.А. Булгакова [Шамсутдинов 2015] и других поэтов, писателей и учёных.
Кроме того, лигвокультурологический анализ эпистолярного текста продуктивен как способ рассмотрения истории русского литературного языка. Такой анализ проводит Н.А. Ковалева на материале эпистолярия А.С. Пушкина и отмечает, что эпистолярное наследие поэта «оказало влияние на становление русского литературного языка последующих поколений» [Ковалева 2015: 17].
Лингвистами подчёркивается передача посредством эпистолярного текста значимой для автора информации и его желание воздействовать с помощью письма на адресата. Поэтому актуально исследование эпистолярного текста в прагматическом (когнитивно- прагматическом, коммуникативно прагматическом, функционально-прагматическом) ключе. И.И. Матвеева отмечает, что «эпистолярные тексты обладают высокой коммуникативно-прагматической направленностью» [Матвеева 2010: 70а]. По мнению Н.А. Калёновой, именно когнитивно-прагматический подход объясняет взаимосвязь всех элементов эпистолярного текста [Калёнова 2014: 618]. А.В. Курьянович отмечает, что сам эпистолярный диалогизм как сущностная характеристика данного типа текста обладает коммуникативно-прагматической природой. На материале писем В.С. Высоцкого исследователь выясняет: «...Диалогичность характеризует коммуникативно-прагматичную природу эпистолярного текста и реализуется посредством средств, способов и форм, выбор которых обусловлен комплексом лингвистических и экстралингвистических факторов» [Курьянович 2012: 178].
С позиций коммуникативной лингвистики эпистолярный текст трактуется как текст, для которого важнейшей категорией является интенциональность — способность эксплицировать целевую установку автора. Между адресантом и адресатом письма нет непосредственного контакта, и целый комплекс языковых средств призван это компенсировать, усиливая интенциональность [Кислицина 2014: 234]. Коммуникативный подход — один из самых перспективных при изучении эпистолярного текста, поскольку для письма характерны «преимущественно эксплицитная иллокутивность и явно выраженная прагматическая ориентированность на достижение перлокутивного эффекта в виде ответного письма и/или действия» [Сибирякова 2016: 26].
Анализ эпистолярного текста позволяет оценивать коммуникативное поведение его автора. Т.С. Наумова, проанализировав на материале писем и мемуаров коммуникативное поведение Л.Н. Толстого, выясняет, что оно включает «правила и приемы речевого воздействия, тематику общения, а также характеристики, связанные с выбором вербального и невербального кода коммуникации» [Наумова 2009: 5]. По мнению исследователя, писатель стремился в письмах к достижению максимального эффекта коммуникации, использовал приёмы непринуждённого общения и снятия напряжения у адресата [Там же: 17].
С точки зрения интерпретационной лингвистики рассматривает эпистолярный текст А.В. Курьянович. Она заявляет «о высоком интерпретационном потенциале речевых произведений данного типа» [Курьянович 2014а: 219], о том, что эпистолярные тесты «репрезентируют языковые и культурные традиции в их взаимосвязи, выступая тем самым своеобразным средством выражения «духа» народа, его ментальности на определенном этапе исторического развития» [Там же: 225]. Интерпретация эпистолярного текста может многое дать исследователю и в плане понимания особенностей языка эпохи, представляющей данный текст, и с точки зрения оценки языковой личности и коллективной языковой личности автора текста, его менталитета, эмоциональных и нравственно-этических особенностей.
В лингвистике распространён диахронический подход к эпистолярному тексту, и исследователи стремятся проанализировать особенности эпистолярия предшествующих периодов развития языка: XI—XVII вв. [Зуева 2009], XVII в. [Колтунова 2011], конца XVIII — начала XIX вв. [Глухих 2008], XIX—XX вв. [Акимова 2015а; 2016] и т. п. В то же время есть исследования, авторы которых пытаются осмыслить процессы, происходящие в эпистолярном тексте в настоящий момент, к примеру, в связи с тем, что получает всё большее распространение электронная переписка, постепенно вытесняющая традиционное «бумажное» письмо. А.И. Геляева и К.А. Сундукова характеризуют электронное письмо как результат формально-смысловой компрессии эпистолярного текста, его редуцированную форму [Геляева 2014].
Лингвисты рассматривают самые разные языковые особенности эпистолярных текстов, в том числе окказиональное словотворчество авторов писем [Ковалева 2017б; Курьянович 2007; Лешутина 2017; 2018], использование ими цитат [Акимова 20146] и прецедентных феноменов вообще [Арбузова 2007], языковой игры [Гусева 2007], архаизмов [Акимова 2015а], средств выражения модальности [Кривошеева 2014], этикетных и эмоциональных обращений [Гнатченко 2017], вставных конструкций [Губарь 2018], вопросно-ответных конструкций [Губарь 2015], лексических повторов как средства интенсификации [Алтунина 2016] и других языковых средств. Данные языковые элементы выступают в эпистолярном тексте как текстообразующие, «регулирующие прямую и обратную связь между автором и читателем» [Гусева 2007: 77], то есть формирующие специфику данного текста и делающие его именно таким, какой он есть.
Среди языковых единиц, формирующих специфику эпистолярного текста и являющихся текстообразующими, особо выделяются производные субстантивы, которые необходимо рассмотреть более подробно.
1.1.3. Текстообразующие функции языковых единиц. Имя существительное в системе средств текстообразования
Текстообразование — это процесс образования текста; процесс, в ходе которого разнородные языковые единицы начинают составлять единое сложное образование. По сути каждое языковое средство является текстообразующим, так как играет ту или иную более или менее значительную роль в текстообразовании. При этом выделяются языковые единицы, для которых эта роль более значительна.
К их числу относятся и словообразовательные средства. Е.С. Кубрякова отмечает, что «какую бы область строения языка ни рассматривать, она обязательно окажется так или иначе связанной» со словообразованием [Кубрякова 1982: 120]. Словообразовательные средства языка во многом определяют характер коммуникации и особенности текста, поскольку обладают «динамичностью, действенностью, активностью в текстосозидательном процессе» [Снежкова 2020: 3].
Исследование функционирования словообразовательных средств в тексте со второй половины XX века ведут многие российские и зарубежные учёные: Е.В. Владова [Владова 1979], Е.А. Земская [Земская 1990; 1992], Е.С. Кубрякова [Кубрякова 1982; 1983], М.Д. Степанова [Степанова 1983], С.И. Филиппова [Филиппова 1997], В. Фляйшер [Fleischer 1969], В.И. Швед [Швед 1985], М. Шредер [Schroder 1978; 1984; 1985], Й. Эрбен [Erben 1995] и др.
В начале XXI века разработку данной проблемы продолжили многие современные исследователи: Н.А. Антропова [Антропова 2012], Л.П. Клобукова и Е.В. Клобуков [Клобукова 2018], И.А. Снежкова [Снежкова 2000], Л.О. Чернейко и Я. Ли [Чернейко 2020] и др.
Е.А. Земская выделила следующие функции словообразования, которые проявляются в тексте: собственно номинативную, конструктивную, компрессивную, экспрессивную, стилистическую [Земская 1992: 8]. Данный перечень послужил основой для множества последующих исследований.
Функции словообразования связаны с целью, намерениями автора текста, «отражают различные коммуникативные установки говорящего» [Земская 1992: 8]. Дадим им краткую характеристику.
Номинативная функция выполняется словообразованием, когда возникает необходимость наименования нового предмета, качества, действия. Как отмечает Е.А. Земская, она наиболее важна при образовании субстантивов, поскольку имя существительное — «это наиболее «номинативная» часть речи» [Земская 1992: 92].
Конструктивная функция представляет собой «изменение синтаксического построения речи» [Антропова 2012: 121], она «служит целям упрощения синтаксической структуры высказывания путём номинализации пропозиции» [Там же: 122]. При этом происходит изменение части речи, например, при образовании отглагольных существительных: зомбировать → зомбирование.
Компрессивная функция предполагает сокращение языковых единиц в процессе словообразования, то есть при этом «коммуникант получает возможность экономить свои речевые усилия» [Клобукова 2018: 102].
Е.А. Земская выделяла такие способы компрессивного словообразования, как «суффиксальная универбация, сложносокращённый способ, аббревиация» [Земская 1992: 9]. Н.А. Николина относит к ним также усечение [Николина 2021]. Единицы, которые формируются в результате компрессивного словообразования, называют компрессивными дериватами: университет → универ, фортепиано → фоно, подсобное помещение → подсобка.
Экспрессивная функция словообразования реализуется, если производное слово создаётся для того, чтобы говорящий выразил свою оценку, своё отношение к явлению. Целью говорящего при создании единицы становится «получить экспрессивную форму выражения» [Земская 1992: 8].
Экспрессивную функцию выполняют в первую очередь формы оценки существительных и прилагательных (ручища, дядечка), однако она может быть свойственна (как вторичная) различным дериватам, например, аббревиатурам [Чернейко 2020: 238].
Стилистическая функция наблюдается тогда, когда производное слово отличается от производящего слова (табурет → табуретка) или от однокоренного синонима (похоронить → захоронить) не семантически, а стилистически. Е.А. Земская выделяет «особую сферу словообразования — стилистическую» [Земская 1992: 11], где «нормальными» показателями производности являются аффиксы, которые «маркируют особую стилистическую принадлежность слова» [Там же: 35].
Перечень функций словообразования, предложенный Е.А. Земской, значительно расширился в более поздних исследования и продолжает пополняться. И.А. Снежкова называет среди функций словообразовательных средств «номинативную, заместительную, компрессивную, тематическую, функцию обеспечения связности и стилистическую» [Снежкова 2000: 5]. О.Ю. Крючкова анализирует коммуникативные и когнитивные функции словообразования [Крючкова 2008]. Р.Г. Гатауллин выделяет «функцию пополнения лексикона, грамматические, стилистические, текстообразующие функции, обеспечение относительной «бесконечности словарного состава языка»» [Гатауллин 2019: 127], Л.Н. Федосеева и Т.Е. Алексеева — интегративную [Федосеева 2020] и т. д.
Как видим, современные авторы всё чаще акцентируют внимание на тех функциях словообразования, которые связаны с текстообразованием, функционированием деривата в тексте, его ролью как текстообразующего элемента.
Среди выделенных позднее функций словообразования необходимо более внимательно рассмотреть заместительную. Е.С. Кубрякова характеризует данную функцию как потребность в новой синтаксической функции для выбираемого обозначения. Производное слово обеспечивает «синтаксическую компактность текста и его рациональное построение» [Кубрякова 1981: 182]. В этом случае производные слова становятся «коммуникативными заместителями слов и словосочетаний, вариантами которых они выступают» [Снежкова 2000: 7]. К примеру, сложные слова могут стать заместителями целых синтаксических конструкций. Часто заместительная функция сочетается с компрессивной, поскольку производные слова выступают «в качестве более экономичных и выразительных вариантов исходных выражений» [Там же: 8]. Целями замещения становятся либо экономия текстового пространства, либо «разнообразие повествования» [Там же].
Текстообразующие функции различных языковых элементов рассматриваются в диссертационных исследованиях. Е.С. Гайломазова анализирует текстообразующую роль союзных конкретизаторов — частиц, местоимений, наречий (только, вот, еще, уже, лишь, потом, опять, вдруг), уточняющих значение сочинительного союза [Гайломазова 2007]. Н.А. Сырма отмечает значительную текстообразующую роль тропов и фигур, которые, по её мнению, «участвуют в формировании следующих текстовых категорий — персональности, когезии и когерентности» [Сырма 2007: 17]. Кроме того, предметом рассмотрения исследователей становятся текстообразующие функции литературных имен собственных [Воронова 2000], неполных предложений [Игнатченко 1990], одно- и двухкомпонентных высказываний [Клочко 2018] и других языковых средств.
Имя существительное играет в тексте значительную роль; лингвисты отмечают его «преобладание над другими частями речи и изобразительно-выразительный потенциал» [Колышкина 2008: 237]. Это основная номинативная единица языка, посредством которой называются предметы, явления, события и т. п. Роль различных субстантивов в тексте рассматривают разные исследователи. Е.А. Фёдорова анализирует функционирование в газетном тексте существительных-локализаторов (слов, обозначающих пространство, место) [Фёдорова 2010]. Т.С. Павлова обращает внимание на роль в художественном тексте существительных общего рода, функции которых — «характеризующая, оценочная, экспрессивная, информативная — и их сочетание» [Павлова 2011: 205]. По её мнению, функции существительных общего рода зависят от позиции лексемы в тексте, от её окружения [Там же: 207]. С.Л. Михеева обращается к анализу функционирования в тексте отглагольных имён существительных, для которых характерны «функциональная многоплановость и особая, специфическая роль в формальной организации и семантическом структурировании смысловых пластов текста» [Михеева 2013: 99].
Предметом внимания лингвистов становятся как производные, так и непроизводные имена существительные в разных видах текста. Ф.Р. Одекова рассматривает их в художественных текстах Н.В. Гоголя и характеризует ряд субстантивов (слово, речь, название, разговор, слухи, итог и др.) как эксплицитные метатекстовые операторы. По мнению исследователя, «существительные, как и другие средства выражения метатекста, служат экспликации процесса контроля говорящим над использованием средств языка» [Одекова 2009: 193]. То есть субстантивы выступают у Н.В. Гоголя как средства организации текста.
Е.Ю. Муратова анализирует поэтический текст, роль в его структуре и содержании окказиональных производных субстантовов на -ость (мглистость — В.Я. Брюсов, лунность — С.А. Есенин, звездность — В.В. Маяковский) и обращает внимание на нехарактерность данной словообразовательной модели для естественного языка, её явную авторскую природу [Муратова 2014]. По мнению Е.Ю. Муратовой, субстантивы-окказионализмы в поэтическом тексте участвуют в создании аллотропичности — множественного кодирования, передаче глубинных, непосредственно не наблюдаемых смыслов. С их помощью репрезентируются нелинейные внутритекстовые отношения и процессы [Муратова 2013: 33]. С помощью окказиональных существительных, к примеру, образованных нулевой суффиксацией (сердь от середина — М.И. Цветаева, недоед от недоедать — Б.Л. Пастернак и др.), в тексте происходит «означивание индивидуально-авторских концептов и превращение их в языковые знаки» [Там же: 35].
В тексте СМИ субстантивы могут выполнять самые разные роли в зависимости от своей семантики и словообразовательной модели (если они производные). Сон Хюник анализирует в газетном тексте существительные со значением модальности (возможность, право, способность, шанс, повод и др.) и выявляет, что производные субстантивы такого типа «имеют релевантную силу по емкости модальной семантики как мотивируемых лексем» [Сон Хюник 2009: 192], то есть посредством отсылки к семантике производящего элемента более точно передают характер и суть возможности.
Появление новых типов текста побуждает исследователей рассматривать их с точки зрения функционирования субстантивов. Т.Б. Колышкина концентрируется на рекламном тексте и функциях в нём имён существительных, в первую очередь — номинативной функции, позволяющей ярко называть явления, которые важны с точки зрения рекламы конкретного продукта или услуги [Колышкина 2008]. И.А. Горбачева и Е.Н. Сердобинцева анализируют деловой коммерческий интернет-текст (коммерческое предложение, описание услуг и товаров) и использование в нём абстрактных и конкретных существительных. В данном виде текста субстантивы важны как точные наименования для предметов и явлений коммерческой сферы, причём, по мнению авторов, более эффективными являются конкретные существительные, а обилие абстрактных может затруднить восприятие текста, утомить его адресата, в результате чего коммерческий текст не достигнет своих целей [Горбачева 2016: 33].
Анализ современных рекламных текстов и публикаций СМИ показывает исследователям, что субстантивы в них нередко начинают играть манипулятивную роль и использоваться с целью оказания воздействия, в том числе скрытого психологического, на сознание читателя или слушателя. М.В. Терехова отмечает, что с данной целью могут использоваться как нарицательные, так и собственные имена существительные. С помощью первых создаются эффекты словесной наглядности и присутствия, с помощью вторых — эффект доверия [Терехова 2018: 194].
Рассматривая имена существительные и их функции в тексте, в процессе текстообразования, лингвисты не могут не заметить, что особенно значимы в этом смысле производные субстантивы, то есть имена существительные, образованные тем или иным морфологическим способом и именно поэтому начинающие играть в тексте определённую роль. Сингх Хиран анализирует функции сложных существительных в газетно-публицистических и художественных текстах, обращая внимание на зависимость динамики процесса образования сложных субстантивов от общественной ситуации 1990-х годов, в результате которой «активизируются старые способы (основосложение, аббревиация), появляются новые (составные наименования, словоусечения)» [Сингх Хиран 1995: 3]. Семантика композита-существительного включает смысл обоих его компонентов, соединяя его и спаивая, и тем самым в языке появляется семантически емкое и точное слово, которое становится востребованным для авторов художественных текстов и текстов СМИ [Там же: 14].
В современных текстах исследователей привлекают в первую очередь производные субстантивы-неологизмы. Е.А. Жданова и Л.В. Рацибурская анализирую новые имена существительные с отвлечённой семантикой в медийных текстах (провинциализация, гомосексуализация, советщина, западнизм, блондинистость и др.). Исследователи отмечают расширение сферы использования подобных неологизмов, активное «преодоление ими разного рода ограничений в сочетаемости» [Жданова 2017: 151].
Анализируя субстантивы в эпистолярном тексте, исследователи обращают внимание на их семантику, грамматику и словообразовательные особенности.
Е.А. Колтунова и О.Ю. Шавлюк проводят анализ эпистолярного памятника XVII века, переписки протопопа Аввакума и боярыни Ф.П. Морозовой, и отмечает, что использование в ней субстантивов «обусловлено различиями в содержании текстов, особенностями их составления», а также носят гендерный характер, к примеру, в письмах Ф.П. Морозовой преобладают имена существительные женского рода, а в письмах протопопа Аввакума — мужского [Колтунова 2011: 283].
Т.П. Акимова выделяет в системе производных имён существительных, имеющих в эпистолярном тексте текстообразующее значение, прецедентные онимы (антропонимы, поэтонимы, мифонимы, топонимы) и рассматривает их в эпистолярии нескольких писателей, в том числе А.П. Чехова. По её подсчётам, «в письмах А.С. Пушкина отмечено 60 прецедентных имен, у В.П. Астафьева — 57, у А.П. Чехова — 47, у Л.Н. Толстого — 26, у М. Горького — 18, у М.А. Шолохова — 8» [Акимова 2015б: 16]. Автор выясняет, что для многих писателей, в том числе для А.П. Чехова, характерна «языковая игра, состоящая в использовании окказиональных словообразовательных дериватов прецедентных имён» [Там же: 22].
Исследователи привлекают в качестве материала для анализа производных субстантивов письма самых разных авторов, позволяющие увидеть особенности языковой личности, идиостиля автора письма. Е.С. Андреева рассматривает личные письма известных революционных деятелей: Г.В. Чичерина, А.М. Коллонтай, А.В. Луначарского — и бытовизмы с суффиксами -еньк-, -оньк-, -иньк- в них. Она отмечает, что письма транслируют информацию «о самом авторе как неповторимой личности, о его интересах, мировоззрении, нравственном облике» [Андреева 2016: 53]. Бытовизмы — производные существительные, прилагательные и наречия (коротенький, Лёленька, хорошенько) — необходимы для создания в письмах интонации «спонтанной, естественной, непринужденной и непосредственной беседы между отсутствующими людьми, не связанными, не стесненными официальными отношениями» [Там же].
Итак, текстообразующие функции производных субстантивов (номинативная, конструктивная, компрессивная, экспрессивная, стилистическая, заместительная и др.) требуют внимательного изучения.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |