Письма А.П. Чехова были опубликованы вскоре после смерти писателя, в 1912—1916 гг. Они сразу привлекли к себе внимание всей читающей интеллигенции, по-новому увидевшей в зеркале эпистолярия личность писателя. В письмах перед читателем предстал Чехов-беллетрист, Чехов-человек и Чехов-критик. Наследие писателя продолжает оставаться для его потомков, и учёных, и простых читателей, бесконечным кладезем глубоких смыслов, юмористического отношения к миру, умения эмоционально чутко переживать ситуации, психологически тонко понимать состояние других людей.
Искренность писателя, его искромётный юмор и саркастичность, его прекрасное видение литературной ситуации вот уже более ста лет привлекают к эпистолярному наследию А.П. Чехова самых разных специалистов. Первыми обратились к исследованию эпистолярного наследия А.П. Чехова литературоведы: Е.Ф. Дмитриева [Дмитриева 2006], Г.П. Козубовская [Козубовская 2010], Л.П. Плужнова [Плужнова 1997], В.Ф. Стенина [Стенина 2006] и др.
Предметом исследования стало литературно-критическое наследие писателя, в том числе — литературно-критические суждения, которые содержатся в его письмах. Л.П. Плужнова отмечает: «Чехов оставил яркий след в литературно-критическом сознании современников, в литературно-критической атмосфере эпохи» [Плужнова 1997: 3]. Е.Ф. Дмитриева анализирует в эпистолярном тексте А.П. Чехова образ автора и делает вывод, что в письмах «субъект речи не тождествен автору живому — он многолик» [Дмитриева 2006: 125].
А.П. Чехов много путешествовал, побывал в разных местах (Москва, Санкт-Петербург, Ялта, Сахалин, Цейлон, Германия, Австрия, Италия, Франция и др.), и это не могло не отразиться на его творчестве. Многие исследователи обращаются к чеховскому эпистолярному наследию с целью воссоздания на его основе образа той или иной местности (административной области).
В.Ф. Стенина рассматривает в эпистолярной прозе А.П. Чехова «петербургский текст», отмечая, что писателем создаётся в письмах вполне традиционный для русской литературы образ Петербурга, находящегося «в оппозиции с московским пространством» [Стенина 2006: 8]. Г.П. Козубовская выявляет специфику «крымского текста» писателя и его конкретной реализации — «ялтинского текста». По её мнению, писателем в письмах этого периода воссоздаётся «самостоянье человека «бездны на краю»» и формируется авторский миф существования человека в созвучии с природой, в некоем оригинальном, полном иронии, самоиронии и игры пространстве [Козубовская 2010]. Е.Г. Власова рассматривает в путевых письмах А.П. Чехова образ Урала и выявляет его динамику, видит постепенный переход писателя от точного описания к эмоциональному восприятию Урала. Исследователь отмечает: «Письма не претендуют на полноту описания или концептуальность оценок, однако отмеченные в них подробности приобретают качество выразительных деталей, выхваченных из потока впечатлений как наиболее значимый эмоционально-когнитивный опыт» [Власова 2016: 118]. Некоторым территориальным впечатлениям писателя уделяет внимание также О.В. Спачиль в монографии «А.П. Чехов и Кубань». Исследователь анализирует кавказские письма писателя и считает, что писателю была близка тема кубанского казачества [Спачиль 2018: 214—219].
Такому разнообразию оценок отношения писателя к какой-либо местности способствует то, что среди писем немало путевых, созданных в процессе многочисленных поездок и передающих впечатления автора от того, что он видел вокруг. Для исследователей важно как выявить чеховское отношение к описываемым местам, так и воссоздать особенности этих территорий, запечатлённые их непосредственным, очень внимательным и вдумчивым наблюдателем.
Исследование эпистолярия А.П. Чехова в современном литературоведении ведётся достаточно интенсивно. С помощью анализа текста писем филологи могут восстановить факты жизни писателя. О.М. Скибина воспроизводит историю знакомства, переписки и литературных связей А.П. Чехова и писателя В.Л. Кигна-Дедлова. Она выявляет, что «В. Кигн-Дедлов был одним из первых критиков творчества А.П. Чехова» [Скибина 2018: 148], и рассматривает историю их переписки, позволяющей не только узнать новые факты из жизни А.П. Чехова, но и по-новому воспринять образ писателя В.Л. Кигна-Дедлова, по мнению исследователя, незаслуженно преданного забвению.
И.В. Малых пишет о том, что на основе писем и воспоминаний А.П. Чехова возможна оценка его личности с точки зрения психиатрии, например, проверка правомерности гипотезы М.Е. Бурно, что писатель был психастеником [Бурно 1996]. Проведя анализ текста и контекста источников, И.В. Малых приходит к выводу о неверности диагноза [Малых 2009: 242].
Лингвисты подходят к изучению эпистолярных текстов А.П. Чехова с разных точек зрения, анализируют их в рамках различных научных парадигм. Очень распространёнными в современном языкознании являются когнитивный, лингвокогнитивный и лингвокультурологический подходы.
И.А. Герасименко, З.С. Вагапова анализируют в эпистолярных текстах А.П. Чехова концепт «Письмо» и средства его вербализации. Они отмечают, что писатель следует общепринятой, традиционной структуре письма и что переписка для него «является одной из основных форм общения» [Герасименко 2017: 12]. Н.В. Величко, анализируя эпистолярные тексты А.П. Чехова крымского периода, выявляет на их материале особенности языковой личности писателя: «Употребление широкого диапазона языковых средств для выражения оценки свидетельствует о высоком уровне развития языковой личности» и способствует созданию «многогранного образа Крыма в русской культуре» [Величко 2013: 206].
Н.В. Величко в соответствии с когнитивным подходом рассматривает в письмах писателя крымского периода базовый фрейм природа и выявляет, что он «имеет довольно сложную, разветвленную структуру, включающую не только основные, но и дополнительные компоненты: облигаторные и факультативные» [Величко 2011: 46]. Фреймовый анализ позволяет смоделировать фрагмент картины мира писателя и оценить значение данного фрейма в языковом сознании художника слова. Н.В. Величко уделяет картине мира А.П. Чехова, представленной в письмах крымского периода, большое внимание и утверждает, что репрезентантом Крыма в языковом сознании А.П. Чехова выступает Феодосия [Величко 2008].
Язык писем А.П. Чехова чрезвычайно интересен, самобытен и разнообразен, и лингвистов привлекают языковые единицы разных языковых уровней в эпистолярном тексте писателя.
Важной составляющей художественных текстов являются фразеологические единицы, которые служат здесь приёмами усиления экспрессии, средствами интенсификации изображения [Попова 1998: 15], могут использоваться с целями «конкретизации, лаконизации характеристики персонажей, выражения авторской точки зрения, создания иллюзии разговорности, выражения иронии и экспрессии» [Семенова 2004: 5] и др. Особого внимания заслуживают различные трансформации фразеологических единиц в художественном тексте, в том числе «восприятие фразеологических единиц в буквальном смысле, распространение одного из компонентов единицы, сталкивание в тексте двух фразеологизмов с объединением их в новую единицу или без объединения, обыгрывание созвучий, словообразовательная игра и т. д.» [Крылова 2017: 93].
А.П. Чехов оригинально оперирует фразеологическими ресурсами русского языка. Н.С. Баланчик посвящает кандидатское исследование фразеологии чеховского эпистолярия и отмечает склонность писателя к языковой игре и трансформации фразеологических единиц [Баланчик 1992]. Н.А. Ковалева особо останавливается на фразеологических окказионализмах писателя и отмечает их зависимость от адресата письма и его эстетики, в частности то, что они «употребительны в письмах к тем лицам, с которыми установлены отношения, допускающие друг относительно друга шутливый, юмористический и комический регистры общения» [Ковалева 2017б: 123].
По мнению Н.А. Ковалевой, фразеотворчество А.П. Чехова имеет коммуникативно-стратегическую направленность, то есть писателем в каждом письме вырабатывается своя особая стратегия, направленная на адресата [Ковалева 2017а: 212]. Фразеологизмы в эпистолярии А.П. Чехова с функциональной точки зрения рассматривает А.Н. Кормилицына, по мнению которой «объем владения фразеологией, специфика употребления ее в речи характеризуют языковую личность А.П. Чехова как активную, компетентную и полифункциональную» [Кормилицына 2016: 84]. Любые трансформации структуры и семантики фразеологических единиц производятся писателем очень грамотно, с соблюдением языковых норм, с реализацией тех потенциальных возможностей, которыми обладает фразеологизм в языке.
Язык писем писателя вообще полон юмора, очень ироничен, самоироничен и саркастичен. Т.В. Кыштымова выделяет в эпистолярии писателя такие стилистические средства комического, как архаизмы, просторечные слова, речевой контраст, литературные штампы и др. [Кыштымова 2014б]. Ю.В. Немчур и Т.С. Вершинина анализируют на примере писем А.П. Чехова личностные особенности его языка и выявляет применение автором комических элементов, в частности «использование сниженной, разговорной лексики, антифразис, нарушение логической структуры текста письма, а также использование макаронизмов» [Немчур 2016: 80]. Текстообразующим элементом называет языковую игру в письмах А.П. Чехова С.В. Гусева и отмечает такие средства языковой игры, как «преобразование морфологической формы слова» (Я лютею), фонетическую деформацию (непррременно) и др. [Гусева 2007: 78].
К понятию языковой игры мы будем достаточно часто обращаться, анализируя производные субстантивы А.П. Чехова, поэтому его надо рассмотреть более внимательно.
Языковая игра представляет собой «определенный тип речевого поведения говорящих, основанный на преднамеренном (сознательном, продуманном) нарушении системных отношений языка, т. е. на деструкции речевой нормы с целью создания неканонических языковых форм и структур, приобретающих в результате этой деструкции экспрессивное значение» [Данилевская 2011: 657]. В словаре О.С. Ахмановой языковая игра объясняется менее широко, как каламбур и имеет определение: «Фигура речи, состоящая в юмористическом (пародийном) использовании разных значений одного и того же слова или двух сходно звучащих слов» [Ахманова 1969: 188]. При изучении эпистолярия А.П. Чехова считаем необходимым придерживаться широкого понимания языковой игры, предполагающего использование разнообразных языковых средств в качестве инструментов экспрессивизации текста.
Словообразование в языке эпистолярия писателя анализируется Е.И. Лелис с точки зрения его роли в формировании подтекста. Исследователь отмечает использование автором «морфемного повтора, синонимии, антонимии и омонимии словообразовательных аффиксов, <...> однокоренных слов, суффиксальной экспрессии, семантической деривации» [Лелис 2014: 71], в результате чего текст писем становится более лаконичным и содержательным, а словообразовательные средства участвуют «в обрисовке героев, их психологического состояния, отношения к себе, к другим людям и миру в целом» [Там же: 75], передают мысли и чувства автора, формируют психологическое пространство эпистолярного текста.
Анализу подвергаются отдельные структурные элементы писем А.П. Чехова. К примеру, З.С. Вагапова и И.А. Герасименко рассматривают начальные (приветствие и обращение) и конечные (подпись) элементы писем писателя, характеризует их как ключевые для чеховского эпистолярия и говорят «о многообразии вариантов форм и богатстве языка писателя, о лингвокультурных особенностях языковых единиц, используемых А.П. Чеховым» [Вагапова 2016а: 39]. Особенно интересны, по мнению З.С. Вагаповой, конечные элементы писем А.П. Чехова, среди которых встречаются ироничные подписи-характеристики (Вольнопрактикующий врач А. Чехов), прецедентные имена (Твой Шиллер Шекспирович Гёте) и т. п. [Вагапова 2016б: 79—80]. В структуре чеховских писем анализируются также этикетные высказывания, в том числе «сочетания, передающие разнообразные интенции адресанта (благодарность, совет, просьбу и др.)», отмечается их своеобразие [Вагапова 2017: 79].
В языке писем А.П. Чехова важна и является текстообразующим элементом каждая часть речи. Большой вклад в изучение морфологии чеховского эпистолярия внесло кандидатское исследование А.Н. Поповой, которая выявляет, что глаголы выполняют в тексте писем писателя несколько функций — информативно-коммуникативную, эстетическую и др. [Попова 1992: V].
Т.П. Акимова анализирует прецедентные тексты, их источники и функции в письмах А.П. Чехова. Естественно, чеховский эпистолярий развивался в интертекстуальном пространстве своего времени. Прецедентные тексты у него становятся средствами создания иронии или придания высказыванию большей выразительности [Акимова 2014а]. При этом прецеденты, к которым обращается писатель, разнообразны. Это могут быть слова апостольских Деяний и Посланий. Хотя А.П. Чехов называл себя нерелигиозным человеком, «библейское слово прочно утвердилось в его тезаурусе» [Родионова 2013: 268], он был прекрасно знаком с текстами Деяний и Посланий и постоянно к ним апеллировал.
Синтаксис писем А.П. Чехова стал предметом кандидатского исследования Е.В. Трофимовой, сопоставившей сложноподчиненные предложения в письмах Л.Н. Толстого и А.П. Чехова. Исследователь отмечает, что «особенности характера, личности писателя, условия его жизни и творчества, а также его отношения с адресатами оказывают влияние не только на тон и содержание писем, но и на язык, на особенности употребления синтаксических конструкций» [Трофимова 2002: 5]. Сложноподчинённые предложения в письмах А.П. Чехова как способ реализации его языковой личности становятся предметом лингвокогнитивного анализа Е.В. Красновой и С.В. Шелковниковой [Краснова 2016б]. Данные авторы также сопоставляют сложноподчинённые предложения в письмах А.П. Чехова и Л.Н. Толстого и выявляют, что синтаксис А.П. Чехова более экспрессивен и приближен к стихии разговорной речи [Краснова 2016а].
Лингвистами предпринимаются попытки комплексного анализа писем А.П. Чехова и выявления их разноуровневых языковых особенностей. Е.Н. Бекасова характеризует язык писем А.П. Чехова как язык «без церемоний», достаточно будничный, полный обыденных деталей, помогающих воспроизвести картины жизни и непосредственного человеческого общения. Это язык, для которого важна «установка на неподдельную искренность самовыражения» [Бекасова 2018: 23].
Несмотря на внимание, которое проявляют лингвисты к языку эпистолярного наследия А.П. Чехова, назвать достаточно хорошо рассмотренными производные субстантивы в языке писем писателя нельзя, и их анализ должен стать предметом пристального изучения.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |