Спектакль, поставленный Женовачом по «Записным книжкам» Чехова и имеющий одноименное название, снабжен подзаголовком «Мерехлюндия в 2-х частях в сопровождении оркестра». Этот маленький комментарий настраивает зрителя на определенный лад, а любителей литературных головоломок заставляет задуматься и прокрутить в голове все творчество Чехова для разгадывания ребуса. Мелихлюндия (другие формы — мерлехлюндия, мерехлюндия, мерихлюндия) — слова, встречающееся в пьесах Чехова «Иванов» и «Три сестры». Значение этого слова писатель пояснял в письме к А.С. Суворину: «...у Вас нервы подгуляли и одолела Вас психическая полуболезнь, которую семинаристы называют мерлехлюндией» (24 августа 1893 года).
В антракте спектакля играет оркестр, а в теплое время года театр открывает французские окна, и зрители вместе с актерами и музыкантами выходят в цветущий вишневый сад.
Про сам спектакль труппа театра высказывается так: ««Записные книжки» — это своеобразная писательская лаборатория Чехова, «сор» и черновики, из которых проступают сюжеты «Чайки», «Трех сестер», «Крыжовника», «Скрипки Ротшильда»»1. «Это мысли без начала и конца, они как будто растворяются в воздухе, они как будто ищут свой дом, пристанище, это мысли в поисках своего произведения. Наш спектакль — это попытка объясниться в любви тому, что для Антона Павловича было святая святых, что он никому не показывал»2, — признается Сергей Женовач.
«СТИ» — первый театр, который взялся поставить записные книжки писателя. Наброски, заметки и обрывочные фразы были сгруппированы по темам и разложены на двадцать голосов. Получился разговор о жизни, в котором участвует почти вся труппа театра.
«То ли юбилей, то ли поминки, то ли свадьба, не все ли равно. Начали за здравие, продолжили за упокой, перешли к интеллигенции и народу, мужьям и женам, судьбам России, а вот, кстати, анекдотец. Коллаж получается остроумный, легкий и смешной»3, — пишет Олег Зинцов («Ведомости»).
Премьера спектакля состоялась 3 сентября 2010 года. В июне 2011 года спектакль принял участие в X Международном театральном фестивале им. А.П. Чехова, был показан на гастролях в Санкт-Петербурге и Воронеже. Спектакль сразу был признан самыми видными критиками страны.
Сценографией вновь занимался Александр Боровский. Следует отметить, что на сцене он воспроизвел свою дачу. Вот что пишут о сценографии критики: «Прямо на краю сценической площадки, во всю ее длину, художник Александр Боровский выстроил крытую усадебную веранду с длинным столом. Деревянные подпорки скрывают часть сидящих вокруг стола людей, порой они и сами скрываются за ними, точно не желая обнародовать еще недодуманную мысль, недописанную фразу. И в самом деле, мерцающий текст, обрывающийся на самом скаку, неясный, абсурдный, порой излишне резкий и желчный, порой излишне сентиментальный — все это слишком интимно, чтобы быть открытым во все стороны. Но, конечно, усадебная веранда — это еще и сам топос чеховского языка и миропонимания. Повзрослевшие актеры молодой студии играют не персонажей, но субстанции чеховского мира. Такое «газообразное» состояние текста требует от актеров особой, легкой формы игры. Они и делают это с виртуозностью зрелых мастеров»4. Или: «Зрителей встречает выдвинутая на самую авансцену, во всю ширину, деревянная терраса, узкая настолько, что на ней помещаются лишь стол и сидящие с обеих сторон от него, спиной и лицом к зрителю, люди. Те, кто постарше, в зале шепчут друг другу: «Помнишь «Серсо»?» (В культовом для театралов 30-летней давности спектакле Анатолия Васильева было похожее оформление.) Но даже без богатой театральной биографии одна ассоциация безошибочна, и возникнет она даже у самого непонятливого иностранца: сейчас будет играться Чехов. Сидящие за накрытым столом люди в светлых по преимуществу одеждах выглядят так, как должны выглядеть персонажи Антона Павловича, вышедшие из воображаемого воздуха театральной истории, сколько бы новаторы разных поколений ни трудились над переменой атмосферы»5.
Положительно была встречена и игра актеров: «В спектакле участвовала вся труппа театра — и те, кто окончил курс Женовача в РАТИ пять лет назад, и те, кто в прошлом году. Все выглядели очень молодыми, обаятельными, талантливыми, каждый сочинил себе внятный и немного гротескный характер: восторженный розовощекий Холостяк (Сергей Аброскин), болтливая дурочка Жена (Ольга Калашникова), пошляк Коллежский асессор (Александр Обласов), кокетливая Актриса (Мириам Сехон), страстный максималист Молодой литератор (Андрей Шибаршин), лукавая и вечно пьяная Эмансипированная дама (Ольга Озоллапиня). Даже герои почти без слов были так же на виду, как другие: беспрестанно падающая в обморок Вдова (Мария Шашлова), кроткая и застенчивая Мать (Анна Рудь). Мириам Сехон прелестно пела романсы. На антракт зрителей приглашали, дружно решив, что всем очень хочется мороженого, в фойе театра артисты вместе со зрителями ели мороженое и танцевали под маленький оркестр, как на дачном балу. Во втором акте веранда уже выглядела осенней, перила, на которых лежали яблоки, заливало дождем, официанты выносили самовар, и гости, снова расположившиеся за столом, уже казались просто зашедшими вечером на чай. Тут разговоры велись более серьезные и возвышенные, но общая обстановка по-прежнему не позволяла относиться к речам гостей иначе, чем скептический6.
Спектакль Женовача «Записные книжки» — необычное явление. Почти сразу же перед нами возникает вопрос: возможно ли поставить записные книжки человека, пусть даже и классика? Многие критики на это сразу обратили внимание, лучше всех выразился Григорий Заславский: «С другой стороны, не могу не согласиться с коллегой, заметившей, что «Записные книжки» требуют какого-то другого жанра, определенного, соответствующего, иначе следовало подыскать спектаклю какое-то другое название. «Записные книжки» — случайные или неслучайные заметки, то совсем короткие, то длинные, пунктир жизни и творчества, сложно, здесь уж точно — случайно оказавшиеся по соседству. «Записные книжки» — нечто принципиально не цельное и к цельности не стремящееся. С третьей, помнишь чеховское, фразу, которую любит повторять чеховед Татьяна Шах-Азизова: «Только то прекрасно, что серьезно». И понимаешь, что сделанное Женовачом и его компанией — серьезно. Значит, прекрасно. Точно — хорошо»7.
Стоит обратиться к истории создания этого спектакля. По словам самого режиссера, они с труппой начали читать записные книжки Чехова и подчеркивать понравившиеся им фразы и цитаты, потом распечатали и вырезали эти отрывки. Но идея, как их скомпоновать, никак не приходила. Тогда режиссер разложил их на столе отдельными бумажками и на протяжении долгого времени каждый мог подойти к столу и как-то их так переместить, как ему это казалось нужным. После чего они все это собрали в сложенный порядок и напечатали. Одна из первых идей была такой: выделить героев, например, доктора, и ему отдать все фразы и высказывания о медицине. Но в итоге решили разделить фразы по темам. А герои выделились не по словам, которые они произносят, а по типам людей, каковыми они бывают и в жизни, и в пьесах Чехова.
Получились следующие действующие лица: Холостяк, Беременная, Артист Тигров, Вумная дама, Дама-драма, Актриса, Доктор, Барышня, Читающий рассказ «Студент», Критик, Художник, Коллежский асессор, Эмансипированная дама, Официант, Гимназист, Жена, Муж, Путешествующий, Вдова, Молодой литератор. Как видим, персонажи спектакля лишены имен и практически ни у кого нет фамилий. Следовательно, перед нами именно типы.
В постановочном плане выделяются темы: первые несколько страниц никак не озаглавлены, будем считать это вступлением, далее следует часть под названием «О, эти женщины!», «О болезнях», «Мир театра», «О литературе», «Наблюдения», «О любви», «Афоризмы», «Семейное счастье», «О воспитании», «Философия», «Россия — страна казенная» (в этой главе значительную часть занимает рассказ-вставка «Студент»), а заключительная часть — под названием «Гастроли».
Обычно режиссеры в наше время, не стесняясь, входят в конфликт с классическим текстом и расправляются с ними смело, но нередко это выходит грубо, нарушается эстетический, мировоззренческий и даже интеллектуальный мир автора-классика. В то время как режиссерский текст, а впоследствии и спектакль явно не дотягивают до замысла создателя произведения. В данном случае мы видим обратное. Мысли, оброненные Чеховым на страницах своего блокнота, были реконструированы в отдельный самодостаточный текст, который лег в основу постановочного плана спектакля, а затем превратился и в сам спектакль. Таким образом, режиссер ввел нас в мир чеховских героев.
Подводя итоги, нужно отметить, что при чтении записных книжек известных писателей, читательское восприятие работает особенно интересно. При чтении записных книжек читатель не только узнает стиль автора-писателя, но и также воспринимает это через бытовой контекст, который зачастую снабжен адресами, счетами, примечаниями о здоровье или нездоровье — в общем, житейским бытом. При составлении режиссерской партитуры трудно этого не учитывать. Не зря история создания спектакля и текста к спектаклю (то есть режиссерского плана) имела такую интересную судьбу, описанную выше. Следовательно, особенно интересен этот вид режиссерской партитуры должен быть текстологам, так как при анализе текста режиссерской партитуры открываются новые горизонты для дальнейшего анализа.
Примечания
1. См.: http://sti.ru.
2. Там же.
3. Там же.
4. Карась А. [Без названия] // Российская газета. 2010. 7 сентября.
5. Должанский Р. Смешно до самой смерти // Коммерсант. 2010. 7 сентября.
6. Годер Д. Застольные разговоры // Время новостей. 2010. 7 сентября.
7. Заславский Г. Сложности сюжетосложения // Независимая газета. 2010. 6 сентября.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |