Глава IV. Рассказ Чехова «Именины» в аспекте гендерной психологии

Рассказ Чехова «Именины» чаще всего рассматривают в контексте женских образов, толстовского психологизма или идеологических споров конца 80-х гг.¹ Думается, вопросы аксиологии брака и семьи, женская и мужская психология могли интересовать Чехова и независимо от Толстого. Мы не должны забывать о том, что Чехов был врачом, естественником. В авторском анализе мужских и женских характеров чувствуется интуиция художника и знание им основных психологических законов². Д.П. Святополк-Мирский нашёл в рассказе А.П. Чехова «биографию настроения, нарастающего от банальных уколов жизни, но по существу вызванного глубинными психологическими или физиологическими причинами (в данном случае беременностью)»³. Героиня рассказа беременна, и этот медицинский факт многое объясняет в её поведении.

Повествование в основном ведётся в «духе и тоне» героини, которой «хотелось уйти подальше от дома, посидеть в тени и отдохнуть на мыслях о ребёнке, который должен был родиться у неё месяца через два» (С. 7, 167). Потребность в одиночестве, «мысли о ребёнке» — это женское Я-для-себя, вместо этого героиня вынуждена играть роль хозяйки и быть в психологическом состоянии Я-для-других. Подобную психологическую ситуацию можно найти и в раннем творчестве писателя, например, в рассказе «Герой-барыня». Лидия Егоровна, героиня рассказа, получив письмо от мужа, поняла, что разорена, что муж уехал с любовницей в Одессу, но вынуждена играть перед гостями роль хозяйки дачи. И только вечером, оставшись одна, она заплакала. «Уж не было нужды в этикете, и она могла рыдать», — замечает рассказчик (С. 2, 152). В раннем рассказе все оценки даны, а сама ситуация приобретает характер психологического парадокса («Чёрт знает на что уходит иногда силища!») (С. 2, 152).

В «Именинах» беременность героини становится осложняющим фактором, и её раздражение, ревность без оснований обусловлены гендерной ролью. Сам Чехов гордился тем, что «угодил дамам». В письме А.С. Суворину он сообщал: «Куда ни придёшь, везде славословят. Право, недурно быть врачом и понимать то, о чём пишешь. Дамы говорят, что роды описаны верно» (П. 3, 70). Чехов писал о композиции рассказа: «из массы героев и полугероев берёшь только одно лицо — жену или мужа, кладёшь это лицо на фон и рисуешь только его, его и подчёркиваешь, а остальные разбрасываешь по фону, как мелкую монету, и получается нечто вроде небесного свода: одна большая луна и вокруг неё масса очень маленьких звёзд» (П. 2, 47).

Поэтому в «Именинах» история любви, брака, семейной жизни дана в основном глазами героини. Именно женский персонаж является «луной». Читатель узнаёт, что Ольга Михайловна в прошлом была курсисткой, вышла замуж по любви, богата. Её муж, Пётр Дмитриевич, красив, нравится женщинам. По мнению жены, муж всё время лжёт, рисуется, играет роль. Но героиня не замечает свою ложь, она играет роль хозяйки дома, хотя ей хочется всех послать к чёрту. Однако «равнораспределённость конфликта»⁴ в данном случае оказывается мнимой, поскольку конфликта в привычном смысле слова между мужем и женой нет. Муж помнит о беременности жены, заботится о ней. Когда Ольга Михайловна «нагибалась за цепью, Пётр Дмитриевич поморщился и испуганно посмотрел на неё. — Как бы ты не простудилась тут! — сказал он» (С. 7, 185). В центре внимания автора не семейный конфликт, а мужские и женские переживания, гендерные роли.

Во времена Чехова психологи уже знали, что психическая жизнь у мужчины и женщины различна. П.Е. Астафьев писал: «Скорость психического ритма данного существа, — у мужчины и женщины, — как мы уже знаем, различная, может таким образом навести нас и на точное и вполне научное решение вопроса о естественных различиях в психической жизни мужчины и женщины, различиях в их мышлении, чувствовании и хотении как необходимых чисто-психологически, после того как мы указали уже главные их различия, необходимые физиологически»⁵.

Мужское психическое состояние объясняется у Чехова тем, что Пётр Дмитриевич попал под суд и пал духом. Однако на людях он играет роль барина, у него «неискренний смех и голос». В психологическом состоянии Я-для-себя он другой — «утомлённый, виноватый и недовольный собой» (С. 7, 173). Чехов знал во времена создания «Именин», так же как Толстой в «Анне Карениной», что мужское «Я» реализует себя прежде всего в социальной сфере. Герой позиционирует себя как консерватор, ему лестно знакомство с крестным отцом жены графом Алексеем Петровичем. В форме воспоминаний героини автор сообщает читателю о том, как её муж председательствовал на съезде: «Величественные жесты, громовый голос, «что-с», «н-да-с», небрежный тон... Всё обыкновенное человеческое, своё собственное, что привыкла видеть в нём Ольга Михайловна дома, исчезало в величии» (С. 7, 174).

И в образе героя, и в образе героини предметом изображения становится «обыкновенное человеческое», т. е. подлинное в человеке, которое трудно разглядеть за социальным, этикетным, ролевым. Может показаться, что Чехов идёт вслед за Л.Н. Толстым, в произведениях которого читатель находил антитезу естественного и искусственного, истинного и ложного, природного и социального. Однако у Чехова акцент делается на родовых свойствах, на общих законах психического мира мужчины и женщины. Э. Фромм писал: «В одном индивиде представлен весь род человеческий. Он — единственный, особенный образец человеческого рода. Он — это «он» и он — это «всё»; он — индивид со своими особенностями и в этом смысле уникален; и в то же время он носитель всех характерных свойств человеческого рода. Его индивидуальность определяется особенностями человеческого существования, общими всем людям»⁶.

Поэтому естественное и искусственное (ролевое) в аксиологическом аспекте у А.П. Чехова не противопоставлены, а сопоставлены. Естественное и ролевое, говоря словами Э. Фромма, «человеческая ситуация». Проследим за тем, как нарастает чувство ненависти жены к мужу и как оно заканчивается женской истерикой. Вначале ей «хотелось досадить мужу, который, по её мнению, был несправедлив» (С. 7, 168). Невольно она стала свидетелем его разговора с Любочкой. Жена «знала, что её муж нравится женщинам, и — не любила видеть его с ними» (С. 7, 169). Когда Ольга Михайловна вышла из шалаша, «ей хотелось плакать». «Ей было также понятно, что Любочка не опасна, как и все те женщины, которые пили теперь в доме кофе» (С. 7, 172). Чувство ревности, тем не менее, заставляет её искать мужа, чтобы объясниться. Она находит его в кабинете одного, утомлённого, виноватого. Ею овладевает чувство жалости, но Пётр Дмитриевич, «вдруг придал своему лицу выражение, какое у него было за обедом и в саду, — равнодушное и слегка насмешливое, зевнул и поднялся с места» (С. 7, 173). Он снова надел маску, и «уж не ревность и не досада, а настоящая ненависть к его шагам, неискреннему смеху и голосу овладела Ольгой Михайловной» (С. 7, 174).

Муж скрывает от жены свои переживания, что обусловлено гендерной ролью персонажа, но жена этого не понимает. Правда, и мужчина у Чехова не может в силу мужских стереотипов поведения понять жену, почувствовать, что её реакция объясняется беременностью, общей усталостью. Раздражение накапливается и выливается в сцену семейного скандала после того, как гости уехали. Скандал начинается с невинного вопроса жены: «Пётр, о чём ты думаешь?» Муж не склонен делиться своими переживаниями, так как это его гендерная роль, то «общее», что свойственно мужской психологии общения. Мужчина должен быть «твёрдым», способным «разрешить свои эмоциональные трудности без помощи со стороны»⁷. С Любочкой он не «делился», а отвечал на вопросы. Об этом говорит такая деталь — он «зевает» во время разговора с девушкой. И когда жена обижается, что муж не «делится» с ней тем, что его тяготит, а «делится» с другими женщинами, реакция Петра Дмитриевича — мужская: «Оля, когда ты бываешь не в духе, то, пожалуйста, предупреждай меня. Тогда я буду спать в кабинете» (С. 7, 191).

Далее повествователь воспроизводит схему семейного скандала во всей полноте гендерных отличий. Существенной деталью становится тот факт, что Ольга Михайловна богата, а муж — нет. Женщина находит самое больное место мужчины, обвиняя последнего в том, что он женился из-за денег. С точки зрения гендерных ролей именно мужчина должен быть «добытчиком» и «кормильцем». Женщина у Чехова напоминает мужчине о норме успешности / статуса⁸, очень болезненной для мужского самолюбия. Муж ошеломлён оскорблением: «Он детски-беспомощно улыбнулся, растерянно поглядел на жену и, точно защищая себя от ударов, протянул к ней руки» (С. 7, 192). А вот как описывается реакция жены: «Ольга Михайловна опомнилась. Она вдруг почувствовала свою безумную любовь к этому человеку, вспомнила, что он её муж, Пётр Дмитриевич, без которого она не может прожить ни одного дня и который её любит тоже безумно. Она зарыдала громко, не своим голосом, схватила себя за голову и побежала назад в спальню» (С. 7, 192).

Состояние, в котором находится героиня, известно семейным психологам; оскорбив мужа, она испытывает перед ним чувство вины: «Ей казалось, что всё уже пропало, что неправда, которую она сказала для того, чтобы оскорбить мужа, разбила вдребезги всю её жизнь. Муж не простит её. Оскорбление, которое она нанесла ему, такого сорта, что его не сгладишь никакими ласками, ни клятвами...» (С. 7, 192—193). В описании женской истерики находим такие детали: «Руки не слушались», «кричала она не своим голосом», «рыдания с каждою минутой становились всё громче и громче», «выговорила сквозь рыдания: «Пойми... пойми»» (С. 7, 193). Когда героиня стала пить, «вода расплескалась и полилась ей на руки, грудь, колени». Но автор беспощаден с точки зрения гендерной психологии. В кульминационный момент истерики женщина думает о том, как она выглядит: «Должно быть, я теперь ужасно безобразна» (С. 7, 193).

«Любовь к себе» считается у психологов врождённой, биологической потребностью. При этом «мужчины же проявляют больше эгоцентричных чувств (например, потребностей, желаний, собственных интересов), чем женщины»⁹. Мужской эгоизм Петра Дмитриевича описан в рассказе довольно подробно. Он, очевидно, не возражал против того, чтобы отметить его день рождения, хотя жена была на седьмом месяце беременности. Герой Чехова был погружён в собственные переживания, связанные с судом. Он не возражал против поездки на остров, не смог почувствовать состояние жены, физическое и нравственное. В варианте журнала «Северный вестник» момент эгоцентризма был усилен. В сцене с доктором «слово «благодарен» Пётр Дмитриевич выговорил так: «бла-а-да-эн». И ни по голосу, ни по тону, ни по тяжёлой, солидной походке нельзя было догадаться, что этот человек минуту тому назад плакал!» (С. 7, 552).

Женский эгоизм выражен в рассказе в меньшей степени, возможно, у Чехова это связано с чувством любви, так как любовь — это дарение. И когда героине показалось, что смерть рядом, она думает о муже: ««Как он без меня будет жить? С кем он будет чай пить, обедать, разговаривать по вечерам, спать?» И он показался ей маленьким, осиротевшим; ей стало жаль его и захотелось сказать ему что-нибудь приятное, ласковое, утешительное» (С. 7, 196).

Женщине в большей степени, чем мужчине, присуще чувство эмпатии¹⁰. Ольга Михайловна думает о муже в течении дня, муж думает о жене только в связи с родами. В описании неудачных родов, в операции, которую делают два доктора, есть медицинская и психологическая убедительность, та внутренняя свобода автора, в отсутствии которой Чехов упрекал А.С. Суворина в «Татьяне Репиной» («из боязни, что Вы недостаточно точны и что Вас не поймут, Вы находите нужным мотивировать каждое положение и движение» (П. 3, 70)).

В «Именинах» болезненное состояние героини дано пунктирно, в форме дискретного времени. Роды продолжались сутки: «От боли, частых криков и стонов она отупела» (С. 7, 196). Повествователь говорит о состоянии героини в её «духе и тоне», движение времени передаётся через смену освещения: «Ольга Михайловна видела, как в комнате и в окнах менялся свет: то он был сумеречный, то мутный, как туман, то ясный, дневной, какой был вчера за обедом, то опять сумеречный... И каждая из этих перемен продолжалась так же долго, как детство, ученье в институте, курсы...» (С. 7, 196). В итоге семейного скандала муж и жена потеряли ребёнка. «Оля! — сказал он, ломая руки, и из глаз его вдруг брызнули крупные слёзы. — Оля! Не нужно мне ни твоего ценза, ни съездов (он всхлипнул) ...ни особых мнений, ни этих гостей, ни твоего приданого... ничего мне не нужно! Зачем мы не берегли нашего ребёнка?» (С. 7, 198).

На первый взгляд может показаться, что речь идёт о мнимых и подлинных ценностях. Но если присмотреться внимательнее, предметом изображения у Чехова становится само бытие, экзистенциальная ситуация, а не моральные установки автора. Поведение персонажей объясняется гендерной ролью, а идеология становится частью социальной роли. Консерватизм Петра Дмитриевича и либерализм дяди Ольги Михайловны — это психологический комплекс, самоидентификация персонажей. Современная Чехову критика, за редким исключением, не увидела принципиальной новизны автора¹¹. Идеология, столь важная для русского романа, отодвигается у Чехова на периферию изображения, в сферу характерологии. Не случайно в окончательной редакции автор убрал пространные идеологические характеристики Петра Дмитриевича и дяди Ольги Михайловны. Само в себе бытие уравнивает процессы, состояния, факты социальной и внутренней жизни. Смерть ребёнка — факт семейной жизни и только. У Чехова в подтексте нет альтернативы — что было бы, если... В экзистенциальной ситуации нет правых и виноватых, всё сцеплено, всё становится на наших глазах, всё обусловлено законами психической жизни мужчины и женщины. И уже задача читателя — задуматься о собственной семейной жизни.

Примечания

1. См.: Качур М.Д. О рассказе А.П. Чехова «Именины» // Творчество А.П. Чехова. Особенности художественного метода. Респ. сб. науч. тр. Вып. IV Ростов-на-Дону, 1979. С. 71—77; Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М.: Современный писатель, 1986; Maegd-Soep Carolina de. Chekhov and Women in The Life and Work of Chechov. Colambus, Ohio, 1987; Толстая Е. Поэтика раздражения: Чехов в конце 1880-х — начале 1890-х годов. 2-е изд. М.: РГГУ, 2002; и др.

2. И.А. Гурвич заметил, что у Чехова «психологически «намагничивается» предельно непсихологический материал: самый, казалось бы, нейтральный пустяк может нести в себе напряжённое переживание; через череду обыденнейших деталей передаются метания души; глубинный анализ вырастает из внешне бесхитростной живописи». См.: Гурвич И. Проза Чехова (человек и действительность). М.: Худ. лит., 1970. С. 82.

3. Святополк-Мирский Д.П. История русской литературы. Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2005. С. 611.

4. Катаев В.Б. Проза Чехова. Проблемы интерпретации. М.: Изд-во МГУ, 1979. С. 187.

5. Астафьев П.Е. Психический мир женщины // Русский вестник. 1882. № 6. С. 866—867.

6. Фромм Э. Человек для себя. Иметь или быть. Минск: Изд-во В.П. Ильин, 1997. С. 38.

7. Берн Ш. Гендерная психология. С. 177.

8. Там же. С. 168.

9. Берн Ш. Гендерная психология. С. 108.

10. А. Шопенгауэр полагал, что «справедливость — более мужская добродетель, человеколюбие — более женская (О женщинах. С. 59). Современный психолог считает, что «мужчины не хуже женщин способны определять чувства других и внутренне сопереживать им, но они заинтересованы в том, чтобы окружающие никак не заметили этого по их поведению» См.: Берн Ш. Гендерная психология. С. 102.

11. Н. Шапир в статье «Чехов как реалист-новатор» писал: «для Чехова естественна задача описания — реального, непрерывного течения времени как формы психической жизни: ведь выясняемая характеристика показывает, что в центре ставится сама психика (средняя) в самом общем виде, т. е. нечто непрерывно существующее и неизбежно варьирующее; то, что должно прежде всего быть охарактеризовано как процесс смены (во времени)» (Шапир Н. Чехов как реалист-новатор // А.П. Чехов: pro et contra. Творчество А.П. Чехова в русской мысли конца XIX — начала XX в. (1887—1914). СПб.: РХГИ, 2002. С. 660—661). Любопытна реакция критика с феминистской позиции: «Чехов выводит Ольгу Михайловну в то тяжелое для замужних женщин время, когда беременность подходит к концу. Тут женщины в силу своего критического положения, которое ставит их лицом к лицу с неизбежностью страшных страданий, а нередко и со смертью, невольно начинают относиться иначе к окружающим и видят в них то, на что прежде ими обращалось мало внимания» (Женский вестник. 1905. № 1. С. 11).