Глава V. Гендерные различия. Мужчина и женщина в драматургии Чехова. «Иванов», «Леший», «Дядя Ваня»

В этой главе речь пойдёт об антропологических свойствах человека, о мужских и о женских свойствах. Гендерная психология начинает развиваться в конце XIX века, но о гендерных отличиях люди знали задолго до этого. Одним из таких источников была литература. Немецкий психолог А. Адлер заметил: «Только поэту под силу дать точный анализ взаимоотношений между полами во всей их полноте»¹. Психологический анализ в литературоведении часто пренебрегает этой полнотой, останавливаясь на выраженных свойствах характера, переживаниях персонажа, его самосознании. Однако психология со времён Фрейда и Юнга знает, что жизнь человека определяется не только сознанием, самосознанием, но и подсознанием. Писатели часто идут путём интуиции, вчувствования в процесс живой жизни, а не рефлексии над ней². Так, И.А. Гончаров не мог читать Фрейда, но отношения Обломова и Агафьи Матвеевны Пшеницыной описаны им как проявление «эдипова комплекса». Чехов не был исключением, семейная практика, любовный опыт, медицинские познания помогли ему сформировать устойчивые представления о мужском и женском, о гендерных ролях, о мужских и женских психотипах.

1. От драмы «Безотцовщина» к комедии «Иванов»

Пьеса «Иванов» существует в 4-х редакциях, и в работах о драматургии Чехова, естественно, принято говорить о последней как канонической. Но каковы обстоятельства, заставившие автора переделывать пьесу?

Комедия Чехова «Иванов» в первом варианте была написана в начале октября 1887 г., а 19 ноября была поставлена в театре Корша. 31 января 1889 г. «Иванов» в новой редакции был поставлен на сцене Александринского театра как драма³. В последующих интерпретациях и сравнениях «комедии» и «драмы» акцент делался на улучшении: прояснении мотивировок, углублении характеров главных действующих лиц, стилистической правке, устранении побочных линий и эпизодов. Но нам бы хотелось обратить внимание на то, что Чехов вынужден был прислушаться к критике, упрекающей его в незнании законов сцены, что многие улучшения были отходом от найденных им ещё в «Безотцовщине» новых принципов построения драматического действия и новой художественной антропологии. Поэтому мы будем сравнивать не комедию «Иванов» и драму «Иванов», а комедию «Иванов» с «Безотцовщиной». То, что «Безотцовщина» была написана раньше, не вызывает сомнения⁴. И при работе над «Ивановым» автор не мог забыть свой первый опыт «большой формы».

Что же объединяет эти тексты? Проблема героя времени — это первое. В «Безотцовщине» Глагольев 1 говорит: «Платонов, по-моему, есть лучший выразитель современной неопределённости... Это герой лучшего, ещё, к сожалению, ненаписанного, современного романа» (С. 11, 16). И уже после первой постановки в театре Корша «Иванова» в рецензии П. Кичеева было сказано: «Одного заглавия комедии, смеем думать, совершенно достаточно, чтобы не сомневаться в том, что, по мнению автора, герой его произведения — нечто вроде героя переживаемого нами времени, что имя таким героям — легион»⁵.

Но что означает «герой времени», ведь у Чехова Платонов и Иванов не новые общественные «типы», подобно Нежданову у Тургенева⁶. И не скептицизм составляет, по-видимому, суть нового времени. У молодого автора акцент был сделан на экзистенциальной проблематике: потери героем смысла жизни. В очередной раз распалась связь времен, что привело к «безотцовщине». В.Г. Одиноков писал: «Совершенно очевидно, что Чехову было внутренне близко такое состояние, которое в его интерпретации являлось не только болезнью личности, но и болезнью века»⁷. В результате потери смысла жизни происходит «разрушение воли», а с точки зрения окружающих человек становится «психо-патом»⁸. Иванов говорит доктору Львову: «Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах» (С. 11, 225). Но доктор Львов его не слышит, хотя Р. Крафт-Эбинг писал в популярном издании: «Умственное изнеможение, головная боль, лишение сна и аппетита, скверное расположение духа несомненно признаки непомерной усталости нервных центров»⁹. И молодой врач, казалось бы, должен быть в курсе модных медицинских учений. Но доктор Львов, который значительно моложе Иванова, остается у Чехова в плену идеологем, а не современной ему науки. В разговоре с Сашей Иванов признается: «Действительно, я говорю нелепости... Напустил на себя психопатию, себя измучил и на тебя нагоняю тоску...» (С. XI). И. Боркин назовет его психопатом: «Вы психопат, нюня...» (С. XI, 222).

Но что означает «психопат» в контексте исторического времени? П.Н. Долженков дает такой ответ: «Термин «психопатология» в официальной науке того времени означал сумасшествие. В середине 80-х годов термины «психопат», «психопатия» начали употребляться, особенно в прессе, с уже иным, более узким и современным значением: для обозначения патологии характера»¹⁰. С этой точки зрения, в герое можно увидеть «психостенический тип личности». Крупнейший ученый Р. Крафт-Эбинг поставил такой диагноз своей эпохе: «Червь, подтачивающий плод культурной жизни, отравляющий столь многим все радости жизни и подрывающий жизненную энергию, — это так называемая нервность, всеобщее избитое и неопределенное выражение для разных состояний нервной системы, начиная от ослабления и возбужденности, до ясно выраженной болезни нервов»¹¹. Современник Чехова профессор И.П. Мержеевский писал о части поколения: «наделенного болезненною нервною раздражительностью, легко возбуждающегося даже ничтожными внешними впечатлениями и быстро утомляющегося»¹².

Чеховский герой вполне соответствует этим характеристикам. Но означает ли это, что социальную типизацию предшественников Чехов заменял психологической типологией? Отчасти «да», но только отчасти. Как и в «Безотцовщине», в «Иванове» автора интересует не добрая или злая воля людей, не интрига, а состояние жизни, акцент делается на непонимании людьми друг друга. И в Платонове, и в Иванове окружающие видят то, что хотят видеть в силу воспитания, собственного жизненного опыта, прочитанных книг, гендерных стереотипов.

Усталость Иванова от жизни открывает ещё одну историко-медицинскую перспективу. П. Ковалевский писал: «И мы думаем, что переутомление и перенапряжение является одною из могущественных причин, обусловливающих вырождение»¹³. Но в отличие от Э. Золя, у Чехова мотив вырождения определяющей роли не играет, хотя термин встречается в переписке¹⁴. И первая, и вторая пьесы Чехова были необычны для театра конца 80-х гг. А. Чепуров писал: «Основное противоречие современной репертуарной драматургии того времени состояло в том, что её авторы, несмотря на отдельные «прорывы» к «новым формам», обращаясь к современным, типичным конфликтам и героям, в основном оставались верны так называемым «законам сцены», под которыми понимались внятность и чёткость действия (интриги), определённость и типичность характеров героев, ясность идеи, по большей части «выговариваемой» в диалогах»¹⁵. Чехов же в драме «Безотцовщина» и в комедии «Иванов» уходит от пространных диалогов и монологов, объясняющих героя читателям и зрителям. Но при переработке текста пьесы он вынужден был вернуться к ним. Так, в четвёртом действии драмы «Иванов» появляется монолог: «Был я молодым, горячим, искренним, неглупым...» (С. XII, 74).

Любопытно, что, посмотрев «Иванова» у Корша, С. Васильев писал: «Я до конца дожидался разъяснения мне автором характера Иванова. Разъяснения мне автором не последовало. Автор виноват»¹⁶. В драме «Иванов» Чехов пытался загладить эту «вину». Но театральный критик отметил ещё один важный момент, что у Чехова «люди просто изображены людьми», что они «живые»¹⁷. В прозе Чехова заметно стремление преодолеть литературность, в драматургии — театральность, «законы сцены». Поэтому для автора на первом месте стояли реальные, жизненные обстоятельства и природа человека как такового.

В этом контексте «психопатия» означает выход за пределы исторического времени и социальной среды, она в природе человека. В «Безотцовщине» герой тоже был болен, потерю личного смысла жизни он заменял романами на стороне. И здесь мы переходим ко второй очень важной проблеме — пола, мужской и женской психологии, незаконных связей. В декабре 1888 г. Чехов писал И.Л. Леонтьеву (Щеглову): «Отчего Вы так не любите говорить о Соболевом переулке? Я люблю тех, кто там бывает, хотя сам бываю там так же редко, как и Вы. Не надо брезговать жизнью, какова бы она ни была» (С. III, 94). В Соболевом переулке, как известно, находился дом терпимости. «Не брезговать жизнью» означало знание человеческой природы, в которой сексуальность занимает не последнее место. Как мы знаем, театральная цензура следила за «нравами», безнравственные, с точки зрения цензора, фрагменты текста купировались¹⁸.

У «Безотцовщины» не было ни малейшего шанса пройти театральную цензуру. Главный герой пьесы был женат, но у него был роман с замужней женщиной Софьей Войницевой, его добивались вдова-генеральша Анна Петровна и молодая девушка Мария Грекова. В основе образа Платонова, как мы помним, лежал архетип Дон Жуана. Любопытно, что в экземпляре театральной цензуры ранней редакции «Иванова» в словах Лебедева: «Ты и убийца, и кровопиец, и грабитель, и изменник...» слово «изменник» было цензором вычеркнуто¹⁹.

И в Платонове, и в Иванове новое видели в аспекте деидеологизации, что они отражают эпоху «безвременья», но подлинно новым были патопсихология, гендерная психология и экзистенция.

И в персонажах комедии «Иванов» мы можем заметить то, что обусловлено мужской и женской природой, гендерными ролями и стереотипами, мужскими и женскими психотипами. Семейная практика, любовный опыт, медицинские познания помогли Чехову сформировать устойчивые представления о психологии пола. Своему брату Александру он писал в августе 1887 г.: «Ты положительно не знаешь женщин! Нельзя же, душа моя, вечно вертеться около одного женского типа! Где ты и когда (я не говорю про твоё гимназичество) видел таких Оль?.. Побойся бога, ни в одном из твоих рассказов нет женщины-человека, а всё какие-то прыгающие блан-манже, говорящие языком избалованных водевильных инженю». (П. II, 104).

Объясняя А.С. Суворину своё понимание персонажей «Иванова», он подробно останавливается на женских характерах: «Теперь о женщинах. За что они любят? Сарра любит Иванова за то, что он хороший человек, за то, что он пылок, блестящ и говорит так же горячо, как Львов (I акт, явл. 7). Любит она, пока он возбуждён и интересен; когда же он начинает туманиться в её глазах и терять определённую физиономию, она уж не понимает его и в конце третьего акта высказывается прямо и резко. Саша — девица новейшей формации. Она образованна, умна, честна и проч. На безрыбье и рак рыба, и поэтому она отличает 35-летнего Иванова. Он лучше всех. Она знала его, когда была маленькой, и видела близко его деятельность в ту пору, когда он не был ещё утомлён. Он друг её отца. Это самка, которую побеждают самцы не яркостью перьев, не гибкостью, не храбростью, а своими жалобами, нытьём, неудачами. Это женщины, которые любят мужчин в период их падения». (П. III, 113).

Рассуждение о самке и самцах весьма примечательно: половой инстинкт рассматривается гендерной психологией как биологический уровень взаимоотношений мужчины и женщины. В то же время здесь отмечен определённый женский психотип — спасательницы. И в сюжетной линии Иванов — Саша доминирует женщина, хотя она значительно моложе героя.

У Саши в «Безотцовщине» два прототипа: Мария Грекова и Софья Егоровна Войницева. Войницева — тип эмансипированной женщины, бывшей курсистки. Будучи замужем, она становится любовницей Платонова и готова начать с ним новую жизнь. Такая связь осуждалась социумом, но для героини оправданием была литература. Ученые занятия Грековой — дань моде, но у Чехова, как мы помним, есть ещё и женская невостребованность. И Саша в «Иванове» будет не востребована в обществе Боркиных, Косых и Дудкиных. В комедии «Иванов» Саша проводит дни за чтением книг, она не принимает участия в бытовой жизни своей семьи. Лебедев говорит ей: «Умная, гуманная, черт подери, эмансипированная, не может понять родного отца...». И на резонный вопрос: «Что ж ты с мужем есть будешь?» Саша отвечает: «Своё, он не нищий...» (С. XI, 274). Но Иванов весь в долгах, имение разорено, и любовь Саши для Иванова ещё одна проблема. Об этом автор сказал так: «Она не знает, что любовь для Иванова составляет только излишнее осложнение, лишний удар в спину» (С. XI, 114). Причём именно Саша, вопреки гендерным стереотипам, первая признаётся в любви. В «Безотцовщине» так поступила Анна Петровна.

Из первой пьесы в комедию «Иванов» переходит и мотив верной жены. В «Безотцовщине» Саша дворянка, но, в отличие от Софьи Войницевой и Марии Грековой, она не была на женских курсах. Она находится в плену гендерных ролей и стереотипов. В «Иванове» гендерная роль «хорошей жены» осложнена происхождением: Анна Петровна — урожденная Сарра Абрамсон. Возможно, её происхождение связано с жизненными обстоятельствами автора — несостоявшейся женитьбой на еврейке Дуне Эфрос²⁰. Еврейская тема была и в «Безотцовщине» в лице отца и сына Венгеровичей. Венгерович-младший был студентом и говорил про «золотые цепи, золотые оковы», а Платонов сравнил его с колоколом, в который «звонят другие». Метафора колокола — это модные идеологемы эпохи. Разрыв Сарры с семьей, её любовь к Иванову, женитьба русского дворянина на еврейке тоже были в духе времени.

Имя и отчество Иванова совпадает с именем и отчеством поэта Некрасова, выступавшего за освобождение женщин, за их равноправие с мужчинами. Сам Некрасов в конце концов женился на крестьянке. Такого рода браки воспринимались в студенческой среде как «передовые». Анна Петровна объясняет Львову своё решение выйти замуж за русского так: «Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде... какая прелесть!.. Я полюбила его с первого взгляда. (Смеется.) Взглянула, а мышеловка меня — хлоп!.. Он сказал: пойдем... Я отрезала от себя все, как, знаете, отрезают гнилые листья ножницами, и пошла...» (С. XI, 233). Главный мотив в словах героини — любовь, но с точки зрения гендерной психологии есть и иные мотивы: Иванов — дворянин, принадлежит к привилегированному сословию, а для женщины важен статус мужчины.

В этой love-story была слабая женщина и сильный мужчина, который выводил её на дорогу новой жизни. Культурная инаковость героя могла быть подсказана литературой, например, романами и повестями Тургенева. Саше же Иванов говорит: «И весь этот наш роман — общее, избитое место... «Он пал духом и утерял почву... Явилась она, бодрая духом, сильная, и подала ему руку помощи»... Это хорошо и уместно в романах, но в жизни... не то, не то...» (С. XI, 267). Таким образом, и в случае брака с еврейкой и в случае любви молодой девушки к герою автор напоминает читателю и зрителю о социальных и гендерных ролях. «Два типа женщин, одна из которых может любить только сильного героя, а вторая, наоборот, только слабого, объединены в пьесе скрытой общностью. Каждая видит не настоящего — меняющегося и противоречивого — Иванова, а своё одностороннее о нём представление», — заметил В.Б. Катаев²¹.

Иванов объясняет Львову свою женитьбу так: «...женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но прошло пять лет, она всё ещё любит меня, а я... (разводит руками.)» (С. XI, 226). Страстная любовь — это эрос в терминологии Платона, но в отличие от филии, любви-дружбы, она недолговечна. Сила чувства объясняется молодостью героя, его общей возбудимостью, экзотичностью выбора. «Утомленный» Иванов советует доктору Львову: «Не женитесь вы ни на еврейках, ни на психопатках, ни на синих чулках, а выбирайте себе что-нибудь заурядное, серенькое, без ярких красок, без лишних звуков. Вообще, всю жизнь стройте по шаблону» (С. XI, 228).

В комедии «Иванов» чувства героя к жене скрыты в паузе — «идёт, останавливается и думает». «В окончательном варианте добавлен целый разъяснительный монолог», — заметил А.П. Чудаков²². По словам исследователя, «перемены традиционализировали пьесу»²³. Психология пола в «Безотцовщине» и в комедии «Иванов» была представлена пунктирно, автор рассчитывал на бытовой опыт читателя и зрителя. Природно-биологическое в человеке проявлялось в таких сценах, как генеральша в подсученном платье в лесу в «Безотцовщине», кувырканье на сене в «Иванове». Анна Петровна предлагает мужу остаться: «Будем, как прежде, в сене кувыркаться... поужинаем вместе, будем читать...» (С. XI, 231). В этой картине прошлой счастливой жизни есть и чувственно-природное, и эмоционально-духовное.

В том, что муж охладел к жене, у Чехова никто не виноват. Виновато время, виновата жизнь. Они изменяют героя-мужчину, но женщина не понимает этого. В «Безотцовщине» Платонов спрашивал Сашу, за что она его любит. «Саша. Я тебя не понимаю. Платонов. Не понимаешь? (Смеется.)... Была бы ты так женски счастлива, если бы умела постигать своей нетронутой головкой, что у меня нет ничего того, что можно любить?» (XI, 96). Но не только жена не понимает мужа, но и другие героини: Анна Петровна, Софья Егоровна, Марья Ефимовна. У каждой из них — своё представление о Платонове, своя «солнечная корона». И в комедии «Иванов» жена не понимает мужа, невеста не понимает жениха.

И в первой пьесе, и во второй жена становится свидетельницей «измены». В «Безотцовщине» Саша ложится на рельсы, но в последний момент вспоминает о сыне. Анна Петровна, увидев мужа, целующегося с молодой девушкой, «останавливается как вкопанная». Ремарка передаёт состояние женщины, узнавшей о неверности. С точки зрения гендерной психологии для любящей женщины измена партнёра — удар, рушится привычная картина жизни. Объяснение происходит в третьем действии: «Жила я с тобой пять лет, томилась и болела от мысли, что изменила своей вере, но любила тебя и не оставляла ни на одну минуту... Ты был моим кумиром... И что же? Все это время ты лгал и обманывал самым наглым образом...» (С. XI, 269). Но, в отличие от Платонова в «Безотцовщине», Иванов не лгал и не обманывал.

Бертран Рассел писал: «Любовь умирает, когда нужно продолжать отношения из чувства долга; когда вы говорите себе, что нужно любить того или ту, вы, несомненно, со временем возненавидите его или её»²⁴. И когда Иванов в ходе ссоры называет жену жидовкой и говорит ей, что скоро она умрет, в нём говорит ненависть долга. И сразу же рождается чувство вины: «Как я виноват, как я виноват...» (С. XI, 270). Психологический анализ автора очень точен, но он был нов и необычен. Почему Иванов при живой жене пошёл на новые отношения? И здесь ответ автора очевиден — от одиночества. Бертран Рассел заметил: «Любовь есть нечто гораздо большее, чем желание совершить половой акт; она есть главное средство избежать одиночества, чувства, которое гнетет большинство мужчин и женщин в течение почти всей жизни»²⁵. Автор, объясняя героя, писал А.С. Суворину: «К утомлению, скуке и чувству вины прибавьте ещё одного врага. Это — одиночество» (П. III, 111). Поэтому Иванов после признания Саши в любви закатывается счастливым смехом. Ремарка передает не только сиюминутное настроение героя, но и его иллюзию, что можно преодолеть одиночество, начав новую жизнь.

Смерть жениха в конце пьесы фабульно случайна, но психологически закономерна. Для брака очень важны общие ценности, ценности Саши — книжные, а Иванов книжное отношение к жизни уже преодолел. В комедии герой умирает, по-видимому, от инфаркта, что тоже было новым для театра. Инфаркт — случай, передающий непредсказуемость жизни. В драме герой стреляется, самоубийство — это его выбор, и он традиционен, т. е. в финальной сцене Чехов пошел по пути театральной традиции. С точки зрения гендерного стереотипа мужчина-дворянин, защищая свою честь, должен был вызвать обидчика на дуэль или казнить себя в случае своей вины. И в том и в другом случае в смерти персонажа есть что-то героическое. В драме герой говорит: «Проснулась во мне молодость, заговорил прежний Иванов» (XII, 76). «Прежний» означает возвращение, в комедии возвращение было невозможно.

По поводу мужских персонажей Чехов говорил: «Иванов и Львов представляются моему воображению живыми людьми. Говорю Вам по совести, искренно, эти люди родились в моей голове не из морской пены, не из предвзятых идей, не из «умственности», не случайно. Они результат наблюдения и изучения жизни» (С. III, 115—116). В образе доктора Львова автор изобразил «тип честного, прямого, но узкого и прямолинейного человека» (П. III, 112). При этом Чехов пренебрег возможной интригой: домашний врач в качестве любовника жены хозяина дома. Шабельский злорадствует: «...бери сейчас бумагу и прописывай по правилам науки: сначала молодого доктора, потом поездка в Крым, в Крыму татарин, на обратном пути отдельное купе с каким-нибудь проигравшимся, но милым pschutt'ом» (С. XI, 224). При таком развитии событий мотивировка лежит на поверхности: жена, узнав об измене мужа, хочет ему отомстить. Но автор, как мы убедились, в комедии «Иванов» сознательно уходил от театральности, от интриги как главного способа действия.

Таким образом, и в «Безотцовщине», и в комедии «Иванов» Чехова интересует «живая жизнь», «живые люди». Как и «Чайка» впоследствии, первые пьесы Чехова были «еретически-гениальными». Автор идёт на жанровый сдвиг: комедия «Иванов» заканчивается смертью героя. На первый план выходит экзистенциальная проблематика. Социально-типическое и социально-этическое уходит на периферию: это второстепенные персонажи озабочены матримониальными планами, приданым, карточной игрой, сплетнями. В главных героях обнаруживается экзистенциальный кризис, утрата личного смысла жизни. И в этом психологическом состоянии на первое место выходит любовь или её отсутствие, взаимоотношения с противоположным полом, сексуальность, мужское и женское. В персонажах Чехова обнаруживается патопсихология, перерастающая рамки fin de siècle.

2. От «Лешего» к «Дяде Ване»

Итак, во второй половине 1880-х годов Чехов решительно уходит от принципа социально-моральной типизации, заменяя «типы» «живыми людьми»²⁶. Сообщая А.С. Суворину о замысле романа, он обещал: «Неверных жён, самоубийц, кулаков, добродетельных мужиков, преданных рабов, резонирующих старушек, добрых нянюшек, уездных остряков, красноносых капитанов и «новых» людей постараюсь избежать, хотя местами сильно сбиваюсь на шаблон». (С. 3, 178).

Брату Александру советовал: «Берегись изысканного языка. Язык должен быть прост и изящен. Лакеи должны говорить просто, без пущай и без теперича. Отставные капитаны с красными носами, пьющие репортёры, голодающие писатели, чахоточные жёны-труженицы, честные молодые люди без единого пятнышка, возвышенные девицы, добродушные няни — всё это было уж описано и должно быть объезжаемо, как яма». (П. 3, 210).

И в новой пьесе «Леший» (сентябрь 1889 г. — апрель 1890 г.) он гордился тем, что «Вылились у меня лица положительно новые; нет во всей пьесе ни одного лакея, ни одного вводного комического лица, ни одной вдовушки» (П. 3, 214). В письме А.Н. Плещееву от 25 декабря 1889 г. Чехов сообщал: «Насколько можно судить по репетиции, пьеса шибко пойдёт в провинции, ибо комического элемента достаточно и люди все живые, знакомые провинции» (П. 3, 307).

Итак, живая жизнь, живые люди на сцене — эстетическое кредо писателя, которого интересует природа человека²⁷. Основной пафос комедии «Леший» — неприятие «фирмы и ярлыка». Об этом говорит Хрущов: «Среда, где к каждому человеку подходят боком, смотрят на него искоса и ищут в нём народника, психопата, фразёра — всё что угодно, но только не человека»! (С. 12, 157). И в женщине автор предлагает видеть прежде всего — человека.

В «Лешем» четыре женских персонажа: Елена Андреевна, жена профессора Серебрякова, ей 27 лет, дочь Серебрякова от первого брака Соня, 20 лет, Марья Васильевна Войницкая — мать первой жены профессора, вдова тайного советника, и Юлия Степановна Желтухина, 18 лет. Муж Елены Андреевны профессор в отставке, он — «его превосходительство», т. е. как минимум статский советник, возможно, действительный статский советник. Его тесть был сенатором, тайным советником²⁸. В отличие от Тургенева у Чехова нет подробной родословной героев, но читатель и зритель должны понять, что Войницкие принадлежат к аристократии, к тем, кто управлял Российской империей. Дворянская усадьба Войницких — настоящий особняк, в нём двадцать шесть комнат.

Серебряков же, по словам Войницкого, «сын простого дьячка, бурсак, добился учёных степеней и кафедры», он удачно женился на дворянке, дочери сенатора, в первом браке и на красавице-дворянке во втором браке. В момент действия ему за шестьдесят, разница в возрасте составляет свыше 30 лет. На вопрос, почему Елена Андреевна вышла замуж за старика, ответ даёт сама героиня: «Я увлеклась им как учёным и известным человеком. Любовь была не настоящая, искусственная, но ведь мне казалось тогда, что она настоящая» (С. 12, 159). Незадолго до «Лешего» Чехов написал повесть «Скучная история», герой которой с нежностью относился к воспитаннице Кате. А.Н. Плещеев предположил, что Катя и Николай Степанович любят друг друга. Чехов ответил: «Таков мой ответ на Ваш вопрос относительно неверно понимаемых отношений Кати к профессору. Уж коли отвыкли от веры в дружбу, в уважение, в безграничную любовь, какая существует у людей вне половой сферы, то хоть бы мне не приписывали дурных вкусов. Ведь если б Катя была влюблена в полуживого старика, то, согласитесь, это было бы половым извращением, курьёзом, который мог бы интересовать только психиатров...» (П. 3, 269).

Таким курьёзом Чехов счёл роман Э. Золя «Паскаль»: «Клотильда, или Ависага — это та же кошка, греющая царя Давида. Её земной удел — греть старца и больше ничего... Она человек, личность, она молода и, естественно, хочет молодости, и надо быть, извините, французом, чтобы во имя чёрт знает чего делать из неё грелку для седовласого купидона с жилистыми, петушьими ногами... Судя по человечности, дурного мало, что Паскаль спал с девицей — это его личное дело; но дурно, что Золя похвалил Клотильду за то, что она спала с Паскалем, и дурно, что это извращение он называет любовью» (П. 5, 244).

В сюжетной линии Елена Андреевна — Серебряков «извращения» нет, у автора простое объяснение: героиня оказалась в плену гендерных ролей. В биографии Серебрякова выделим способность к труду, т. е. он добился высокого социального статуса, а не получил его по наследству, как дворяне. Серебряков вышел из социальных низов, читал лекции в университете, а сколько тогда было университетов в России? Успешность мужчины — важный момент женского выбора с точки зрения гендерной психологии. Елена Андреевна справедливо говорит Соне: «Отец твой хороший, честный человек, труженик. Ты сегодня попрекнула его счастьем. Если он в самом деле был счастлив, то за трудами он не замечал этого своего счастья» (С. 12, 159). Успех у женщин, о котором говорит Войницкий в «Лешем» (и в «Дяде Ване»), это не донжуанский список, женщины в нём видели «труженика», «героя», умного мужчину. В образе Серебрякова в «Лешем» есть стремление уравновесить минусы и плюсы, автор уходит от однозначных характеристик, человек оказывается шире предложенных жизнью социальных и гендерных ролей.

В мировой литературе не редкость сюжетная ситуация: муж-старик — молодая жена — любовник. В комедии Чехова двое мужчин претендуют на эту роль: Егор Петрович Войницкий и Фёдор Иванович Орловский, но ни тот, ни другой любовником не становится. У отца Фёдора Ивановича в молодости было 70 женщин, до сорока лет он вёл непутёвую жизнь, а потом стал примерным семьянином. Кроме сына, у него есть замужние дочери и есть мечта: «Приехал бы я к тебе, а у тебя молодая жена, семейный очаг, самоварчик» (С. 12, 164). В конце пьесы сын идёт по стопам отца, он говорит Юле: «Нужно мне образ жизни переменить, и знаешь... понимаешь, у меня теперь в голове такая фантазия, что если я женюсь, то в моей жизни произойдёт круговорот» (С. 12, 201).

Образ Фёдора Ивановича восходит к типу «гуляки праздного», гусара и повесы, покорителя женских сердец, сложившемуся в русской литературе уже в начале XIX века. Это социальная и отчасти гендерная роль. Войны, дуэли, карты, большое количество побед в амурных делах — показатели личной самореализации, мужской состоятельности. Таков граф Турбин в повести Л.Н. Толстого «Два гусара», Долохов и Анатоль Курагин в «Войне и мире», отчасти Николай Ростов. Понятно, что Долохов и Анатоль Курагин, с одной стороны, и граф Турбин с Николаем Ростовым, с другой, разные характеры, но в аспекте гендерных ролей они совпадают. В гендерной роли моральный критерий не имеет большого значения. Так, Николай любит Соню, но в Москве вместе с Денисовым он отправляется «туда», поскольку он — гусар, такова его социальная и гендерная роль. В эпилоге, как мы помним, он становится примерным семьянином.

Молодой Орловский, по его словам, «всё испытал, даже уху из золотых рыбок два раза ел... Только вот ещё на шарах не летал и ни разу ещё у учёных профессоров жён не увозил...» (С. 12, 170). Для него соблазнить чужую жену — повысить самооценку. И он хорошо знает женскую психологию. Фёдор Иванович заваливает Елену Андреевну письмами с признаниями в любви, зная, что нет «таких феноменальных женщин, у которых хватало бы мужества не распечатать письмо» (С. 12, 138).

В сюжетной линии Елена Андреевна — Егор Петрович Войницкий автор идёт другим путём. Он акцентирует мотив пропавшей жизни, неправильного экзистенциального выбора. Эрик Фромм заметил: «Несчастная судьба многих людей — следствие несделанного ими выбора. Они ни живые, ни мертвые. Жизнь оказывается бременем, бесценным занятием, а дела — лишь средством защиты от мук бытия в царстве теней»²⁹. Войницкий говорит матери: «До прошлого года я так же, как вы, нарочно старался отуманить свои глаза всякими отвлечённостями и схоластикой, чтобы не видеть настоящей жизни, — и думал, что делаю хорошо... А теперь, если б вы знали, каким большим дураком я кажусь себе за то, что глупо проворонил время, когда мог бы иметь всё, в чём отказывает мне теперь моя старость» (С. 12, 142).

И Войницкий, и его мать, и Елена Андреевна сделали неправильный экзистенциальный выбор — подчинили свою жизнь ложному авторитету. По мнению Э. Фромма, любой человек «нуждается в объекте почитания и преданности, подчинения и любви»³⁰, это «первичная экзистенциальная потребность»³¹. Таким объектом почитания для героев Чехова и стал профессор Серебряков, его книги, статьи, его известность. Войницкий говорит Серебрякову: «Ты для нас был существом высшего порядка, а твои статьи мы знали наизусть... Но теперь у меня открылись глаза. Я всё вижу! Пишешь ты об искусстве, но ничего не понимаешь в искусстве! Все твои работы, которые я любил, не стоят гроша медного» (С. 12, 176). Почему у Чехова авторитет ложный? Потому что Серебряков «ничего не понимает в искусстве», что он эгоцентрик, «нарцисс»? А если бы он «понимал в искусстве»?

Ответы на эти вопросы мы найдём у психолога А. Адлера, который выделил три жизненные задачи для индивида: «задача найти общественно полезную профессию или занятие; выстроить плодотворные взаимоотношения с другими людьми и сыграть свою роль в любви, браке и семейной жизни»³². Серебряков нашёл «общественно полезную профессию», но не способен «выстроить плодотворные взаимоотношения с другими людьми», сыграть значимую роль в браке, в семейной жизни. Войницкий и Елена Андреевна тоже эти задачи не решили, и в этом меньше всего виновен у Чехова Серебряков³³. Вот почему в «Дяде Ване» ключевая сцена, в которой Войницкий стреляет в профессора, решена в ироническом ключе: «Ишь расходились гусаки, чтоб вам пусто» (С. 13, 103). В «Лешем» эти экзистенциальные задачи решают молодые герои: Хрущов, Соня, Юля, Фёдор Иванович. В конце пьесы они «выстраивают плодотворные отношения» друг с другом и счастливы. А проигравший Войницкий кончает жизнь самоубийством.

В середине 1890-х гг. Чехов создаёт на основе «Лешего» новую пьесу «Дядя Ваня». В новой пьесе он убирает «романное многоголосие», провинциальных помещиков Орловских, Желтухиных, слуг, меняет имена героев: Егор Петрович Войницкий стал «дядей Ваней», Михаил Львович Хрущов стал Астровым, Илья Ильич Дядин превратился в обедневшего помещика Телегина. В образе Серебрякова автор усиливает мотив эгоцентризма, объясняя план продажи имения, он говорит: «Жить в деревне мне невозможно», в «Лешем» было: «Мы для деревни не созданы». И в «Лешем», и в «Дяде Ване» важен мотив болезни. У Серебрякова — подагра, при которой «боль, как правило, начинается ночью и становится практически невыносимой»³⁴. Серебряков всех измучил, но гендерная роль мужчины требует иного поведения. Мужчина должен терпеть, стойко переносить боль.

В «Дяде Ване» меняется конфликт, он становится внеличным. В «Лешем» неблагополучие в доме объяснялось непониманием людей друг друга, в «Дяде Ване» общим ходом жизни; этическая проблематика сменилась экзистенциальной. Из женских персонажей наибольшей трансформации подвергся образ Сони. В «Лешем» в образе Сони автор подчёркивал рассудочное начало: «Он прекрасно говорит, но кто поручится мне, что это не фразёрство? Он постоянно думает и говорит только о своих лесах, сажает деревья... Это хорошо, но ведь очень может быть, что это психопатия... (закрывает лицо руками.) Ничего не понимаю! (Плачет.) Учился на медицинском факультете, а занимается совсем не медициной... Это всё странно, странно... Господи, да помоги же мне всё это обдумать!» (С. 12, 158).

В «Лешем» женское одиночество героини объяснялось высокими запросами. Войницкий говорил: «Помилуйте, за кого замуж идти? Гумбольд уж умер, Эдисон в Америке, Лассаль тоже умер... Намедни нашёл я на столе её дневник: во какой! Раскрываю и читаю: «Нет, я никогда не полюблю... Любовь — это эгоистическое влечение моего я к объекту другого пола»» (С. 12, 136). В образе Сони угадывался тип «тургеневской девушки», читающей «передовые» статьи в толстых журналах, смело нарушающей национальные традиции во взаимоотношениях мужчины и женщины. Вслед за Татьяной Лариной и Асей она первая признаётся в любви к Хрущову, хотя гендерная роль требует иного поведения. Но «живые люди» означает у Чехова, кроме всего прочего, уход от литературных образцов. М.М. Одесская заметила: «...герои пытаются найти готовые формулы, архетипы для идентификации себя и окружающих»³⁵. Автор же понимает, что путь к себе начинается с ухода от образцов, которые навязывает культура.

Поэтому в «Дяде Ване», как нам кажется, акцент делается на проблеме самоактуализации личности. Неразделённая любовь способствует росту потенциала личности, и в то же время она становится маркёром экзистенциальной драмы. В развитии мотива женской любви следует обратить внимание на конец второго действия, когда Соня говорит: «Вот он ушёл, а я всё слышу его голос и шаги, а посмотрю на тёмное окно — там мне представляется его лицо. Дай мне высказаться...» (С. 13, 88). Соня в сущности говорит о ценности любви, о ценности любимого человека как такового, когда всё, что он делает, представляется значительным³⁶.

Ей вторит Елена Андреевна, тоже влюблённая в Астрова: «Милая моя, пойми, это талант! А ты знаешь, что значит талант? Смелость, свободная голова, широкий размах... посадит деревцо и уже загадывает, что будет от этого через тысячу лет, уже мерещится ему счастье человечества. Такие люди редки, их нужно любить... Он пьёт, бывает грубоват, — но что за беда? Талантливый человек в России не может быть чистеньким» (С. 13, 88). У Чехова две женщины любят одного и того же мужчину, но любят по-разному. За спиной у Елены Андреевны опыт «не настоящей» любви к мужу, у Сони — это первая любовь. Когда Елена Андреевна говорит: «Нет мне счастья на этом свете», Соня смеётся: «Я так счастлива... счастлива» (С. 13, 89).

И то и другое состояния — эмоциональная вершина в жизни женщины, но Соне ещё предстоит пережить то, что уже есть в женской судьбе Елены Андреевны. Сцена объяснения есть и в «Лешем», как и запрет Серебряковым музыки, но там не было соперничества двух женщин. В «Дяде Ване» любовь Сони к Астрову, женщины к мужчине, не приведёт к браку и к созданию семьи, как это было в «Лешем». В «Лешем» традиционная роль пола оказалась сильнее социальной гендерной роли, которую предлагали современницам Чехова сторонники женской эмансипации. В «Дяде Ване» о гендерной социологии напоминает Войницкий, когда говорит: «Моя старая галка, maman, всё ещё лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в могилу, а другим ищет в своих умных книжках зарю новой жизни» (С. XIII, 67).

В сюжетном мотиве любви есть простое объяснение — Астров не любит Соню. Ибо: «Тайна сия велика есть». В начале пьесы Астров признаётся няньке Марине: «Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю... Вот разве тебя только люблю» (С. 13, 64). Душевное состояние героя объясняется тем, что он «заработался», что жизнь сама по себе «скучна, глупа, грязна». Когда Елена Андреевна говорит ему о любви Сони, герой отвечает: «Время моё уже ушло» (С. 13, 96). Но он понимает в этой сцене, что нравится Елене Андреевне, и его дальнейшее поведение объясняется мужской ролью «охотника»: «Я сегодня уеду, бывать здесь не буду, но... (берёт её за руку, оглядывается) где мы будем видеться? Говорите скорее: где? Сюда могут войти, говорите скорее... (Страстно.) Какая чудная, роскошная... один поцелуй... Мне поцеловать только ваши ароматные волосы...» (С. 13, 97). Далее входит Войницкий и становится свидетелем поцелуя.

Любовь в этой пьесе ничего не меняет в судьбах героев. Но она не проходит для них бесследно. Любовь обнаруживает и потенциал личности: опыт первой любви способствует взрослению Сони, в «утомившемся» Астрове пробуждается страсть, в Войницком открывается нежность. И мы не должны забывать о мотиве красоты: Соня не красива, Елена Андреевна — прекрасна именно по-женски, не случайно и в «Лешем», и в «Дяде Ване» она — русалка. В такой характеристике, помимо литературных аллюзий («Русалка» А.С. Пушкина), есть коннотация природного, естественного, гибельного для мужчины. В Соне это женское начало ещё не явлено, в Елене Андреевне избыток того, что заставило Париса похитить чужую жену.

Войницкий говорит: «Десять лет тому назад я встречал её у покойной сестры. Тогда ей было семнадцать, а мне тридцать семь лет. Отчего я тогда не влюбился в неё и не сделал ей предложения?» (С. 13, 80). Ситуация напоминает «Евгения Онегина», герой Пушкина тоже не сделал предложения девочке Татьяне, но полюбил Татьяну зрелую женщину. Ответ и в том, и в другом случае можно найти в гендерной психологии, в мужском и в женском либидо. Влечение — естественно, оно — природно, и автор-врач прекрасно понимал это.

Но и героини-женщины оценивают мужчин. Елена Андреевна говорит: «...иногда приезжает он, не похожий на других, красивый, интересный, увлекательный, точно среди потёмок восходит месяц ясный...» (С. 13, 93). Елене Андреевне вторит Соня, она говорит Астрову: «Вы изящны, у вас такой нежный голос... Даже больше, вы, как никто из всех, кого я знаю, — вы прекрасны» (С. 13, 84). Для женских персонажей важен потенциал личности, мужская состоятельность, культурная воспитанность. Слова Астрова: «В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» — мы можем понимать, как его кредо, идеал (С. 13, 83). И он же говорит о Елене Андреевне в духе «пошляческой философии»: «Роскошная женщина», т. е. душа и мысли героя далеки от его же идеала (С. 13, 81). Поэтому его упрёк: «она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своей красотой — и больше ничего» — нельзя рассматривать в плане авторской оценки героини. Как и в «Лешем», Чехов уходит в «Дяде Ване» от однозначных моральных оценок, человек оказывается сложнее представлений о нём.

Уходит он и от любовных «треугольников», «роковых страстей», которые были в избытке в театральной практике. Старый муж даже не догадывается о любви дяди Ване к его жене, о том, что Елена Андреевна и Астров не равнодушны друг к другу. В четвёртом действии будет ещё одно объяснение, ещё один поцелуй.

Елена Андреевна. Я уезжаю. (Подаёт Астрову руку.) Прощайте.

Астров. Уже?

Елена Андреевна. Лошади уже поданы.

Астров. Прощайте.

Елена Андреевна. Сегодня вы обещали мне, что уедете отсюда.

Астров. Я помню. Сейчас уеду. Пауза. Испугались? (Берёт её за руку.) Разве это так страшно?

Елена Андреевна. Да. (С. XIII, 109).

В искусстве соблазнения очень важны тактильные ощущения. У Лермонтова Печорин на прогулке подаёт руку княжне Мэри: «Кисейный рукав слабая защита, и электрическая искра пробежала из моей руки в её руку... а всё-таки первое прикосновение решает дело»³⁷. У Чехова героиня уже приняла решение, и страстное движение Астрова не находит в ней отклика. И Астров понимает это:

Астров. Пока здесь никого нет, пока дядя Ваня не вошёл с букетом, позвольте мне... поцеловать вас... На прощание... Да? (Целует её в щёку.) Ну, вот... и прекрасно.

Елена Андреевна. Желаю вам всего хорошего. (Оглянувшись.) Куда ни шло, раз в жизни! (Обнимает его порывисто, и оба тотчас же быстро отходят друг от друга.) Надо уезжать» (С. XIII, 112).

З.С. Паперный, сопоставив два поцелуя, пришёл к выводу, что так «проявляется общая особенность развития образа Астрова, который всё больше утрачивает порывистость, страстность, устремлённость, всё больше готов махнуть на себя рукой»³⁸. Но так ли это? Можно ли говорить о некой деградации героя, его ущербности? «Живая жизнь», «живые люди» означают у Чехова знание и понимание психологических установок, с одной стороны, и экзистенциальных противоречий, с другой. И женщина, и мужчина понимают, что свидания в сторожке не спасут их от экзистенциальной скуки, от инерции жизни. Возможно, слово «понимают» не совсем точное, в психологии общения мужчины и женщины большее значение имеет интуиция, чем ratio. Верность Елены Андреевны мужу объясняется и свойствами характера, сама героиня говорит о себе: «Но я труслива, застенчива... Меня замучит совесть» (С. 13, 93).

Итак, и в «Лешем», и в «Дяде Ване» автор стремится уйти от героя и действия как родовых черт драмы. Его интересуют «живые люди», а не конфликт «протагониста» и «антагониста». Новаторство Чехова-драматурга принято связывать с формой, но мы должны не забывать о содержательности формы. Неудовлетворённость «шумихой мизансцен» сочеталась с новым пониманием природы человека. Не малую роль здесь сыграли естественно-научные знания, интуиция художника. Гендерная психология, женское и мужское, явленные в текстах драматурга, — одна из причин популярности пьес Чехова в театре.

Примечания

1. Адлер А. Понять природу человека. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997. С. 129.

2. Л.С. Выготский утверждал: «...ближайшие причины художественного эффекта скрыты в бессознательном» (Выготский Л.С. Психология искусства. СПб.: Азбука, 2000. С. 101).

3. Творческой истории пьесы посвящены работы: Балухатый С.Д. К истории текста и композиции драматических произведений Чехова (1887—1889—1903 гг.) // Известия ОРЯС АН СССР. 1927. Т. XXXII. С. 119—176; Скафтымов А.П. Пьеса Чехова «Иванов» в ранних редакциях // Нравственные искания русских писателей. М.: Худ. литература, 1972. С. 436—457; Твердохлебов И.Ю. К творческой истории пьесы «Иванов» // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 97—107; Почекутова Ю.А. К проблеме редакций пьесы А.П. Чехова «Иванов» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2010. № 2 (1). С. 281286, и др. В.Б. Катаев заметил: «До сих пор нет даже единого мнения даже о том, что за события происходят в пьесе, о чем она, каков характер её главного героя». См.: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. С. 122.

4. См.: Гершаник А.Н. К вопросу о датировке первой пьесы А.П. Чехова // Русская литература. Л., 1984. № 3. С. 192—199.

5. Кичеев П. По театрам. <«Иванов»> // Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике: Комментированная антология. 1887—1917. М.; СПб.: Летний сад, 2007. Т. 1. С. 47.

6. О Платонове и Иванове см.: Паперный З.С. «Вопреки всем правилам...» С. 33—36.

7. Одиноков В.Г. Ранняя драматургия А.П. Чехова: проблематика и поэтика. Новосибирск, 2008. С. 57.

8. Незадолго до комедии «Иванов» Чехов использовал термин «психопаты» в одноименной сценке в юмористическом ключе (С. 4, 159—162). Любопытна типология д-ра А. Кюллера (Кюллер А. Современные психопаты. СПб., 1890).

9. Крафт-Эбинг Р. Наш нервный век. СПб., 1885. С. 52.

10. Долженков П.Н. Чехов и позитивизм. С. 86—87.

11. Крафт-Эбинг Р. Наш нервный век. С. 3.

12. Мержеевский И.П. Об условиях, благоприятствующих развитию душевных и нервных болезней в России, и о мерах, направленных к их уменьшению. СПб., 1887. С. 9. О влиянии Мержеевского на Чехова писал В.Б. Катаев. См.: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. С. 129.

13. Ковалевский П.И. Вырождение и возрождение. Преступник и борьба с преступностью. СПб., 1903. С. 13. О теории вырождения в русской культуре см.: Николози Р. Вырождение. М.: Новое литературное обозрение, 2019.

14. См., например: Чехов А.П. Полное собр. соч. и писем. Т. 3. С. 309.

15. Чепуров А.А. А.П. Чехов и Александринский театр на рубеже XIX и XX веков. СПб.: «Балтийские сезоны», 2006. С. 27—28.

16. Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике: Комментированная антология. 1887—1917. М.; СПб.: Летний сад, 2007. Т. 1. С. 52.

17. Там же.

18. Литературная цензура была более терпима, но мы знаем, что юмореска А. Чехонте «К сведению мужей» была запрещена.

19. См.: Санкт-Петербургская государственная театральная библиотека. Чехов А.П. Иванов. 1887 г. Шифр 40393.

20. См.: Толстая Е. Поэтика раздражения. С. 17—54.

21. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. С. 136.

22. Чудаков А.П. Мир Чехова. С. 286.

23. Там же.

24. Рассел Б. Брак и мораль. М.: АСТ, 2015. С. 154.

25. Рассел Б. Брак и мораль. С. 139.

26. Типизация — угол зрения автора на героя, это область литературы и литературности, «живые люди» — «сведения об антропологических свойствах человека», попытка автора выйти за рамки литературной традиции объяснять героя средой и обстоятельствами. Естественно, любая «деконструкция» является в то же время «конструкцией», но на иных началах.

27. Эрих Фромм заметил: «Несмотря на богатство данных антропологии и психологии, мы имеем только приблизительное представление о природе человека» (Фромм Э. Психоанализ и этика. М.: АСТ-ЛТД, 1998. С. 46).

28. Отмечено М. Волчкевич в кн.: Волчкевич М. «Дядя Ваня». Сцены из непрожитой жизни. М.: Пробел-2000, 2010.

29. Фромм Э. Кредо // URL: https://avtonom.org/old/lib/theory/fromm/credo.html (Дата обращения 08.02.2018).

30. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: АСТ, 2016. С. 302.

31. Там же. С. 303.

32. Адлер А. Понять природу человека. С. 248.

33. В.Я. Лакшин заметил: «Войницкий сам в глубине души чувствует, что эгоизм Серебрякова скорее повод, чем причина трагедии его жизни, потому он и готов в конце концов мириться с профессором» (Лакшин В.Я. Искусство психологической драмы Чехова и Толстого («Дядя Ваня» и «Живой труп»). М.: Изд-во МГУ, 1958. С. 28).

34. http://www.ayzdorov.ru/lechenie_podagri_chto.php (Дата обращения 12.12.2017).

35. Одесская М.М. Чехов и проблема идеала. С. 173.

36. Дитрих фон Гильдебранд писал: «Существенным для любой любви является то, что любимый человек воспринимается как нечто прекрасное, драгоценное, достойное любви. Любовь — это ценностный ответ». (Гильдебранд Д. фон. Метафизика любви. СПб.: Алетейя, 1999. С. 35). В психологии есть ещё «эффект солнечной короны», именно он и «ценностный ответ» объясняют отношение двух женщин к Астрову, а не «мираж» («один мираж сменяется другим, не менее эфемерным и возвышенным». См.: Волчкевич М. «Дядя Ваня». Сцены из непрожитой жизни. С. 40.

37. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 406—407.

38. Паперный З.С. «Вопреки всем правилам...» Пьесы и водевили Чехова. М.: Искусство, 1982. С. 119.