Писатель Борис Акунин известен прежде всего как автор популярных детективных романов. Однако он написал также несколько пьес. Одна из них — комедия «Чайка» — на первый взгляд может показаться пародией на одноименную пьесу А.П. Чехова. Но при внимательном рассмотрении можно обнаружить, что в ней происходит более сложная игра с чеховскими мотивами.
На основе пьесы Чехова Акунин создал детектив, продолжив при этом сюжет первоисточника. В связи с появлением «Чайки» автора упрекали в неуважении к Чехову. Однако нетрудно заметить, что Акунин искусно, со знанием дела стилизует свой текст под чеховский. Более того, ему удается, продолжая традицию своего великого предшественника, обнаруживать комизм в трагической ситуации. В пьесе описано расследование обстоятельств смерти Треплева, причиной которой оказывается убийство, а не самоубийство. Автор предлагает восемь вариантов («дублей») произошедшего, в которых выясняется, что каждый из оставшихся в живых персонажей имел причины убить Константина. Мотивы преступления — это, несомненно, самое интересное в пьесе Акунина. В каждом дубле раскрываются новые скандальные подробности взаимоотношений чеховских персонажей. В первых четырех это еще более или менее традиционные любовные истории. В пятом выясняется, что Сорин убил своего племянника, поскольку тот сошел с ума. В шестом — что Тригорин был влюблен не в Нину Заречную, а в самого Треплева. В седьмом — что Тригорин, наоборот, не любил Константина и застрелил его из писательской зависти, а также для того, чтобы испытать ощущения убийцы и описать их в своем новом романе. И наконец, в восьмом дубле обнаруживается, что Треплева убил доктор Дорн, который был защитником животных и не мог терпеть тех, кто на них охотится. Пьеса заканчивается патетической репликой доктора «Я отомстил за тебя, бедная чайка!» и авторской ремаркой: «Все застывают в неподвижности, свет меркнет, одна чайка освещена неярким лучом. Ее стеклянные глаза загораются огоньками. Раздается крик чайки, постепенно нарастающий и под конец почти оглушительный. Под эти звуки занавес закрывается» [Акунин 2000: 84]. Это торжество абсурда, зловещее и комическое одновременно.
Акунин выстраивает свои версии не на пустом месте. Он обыгрывает мотивы, заложенные у Чехова. В трех дублях причиной убийства становится несчастная любовь Маши к Константину. Рассказ Тригорина о его зависти к таланту Треплева оказывается зеркальным отображением рассказа самого Константина о зависти к таланту соперника. Сравним. Треплев в пьесе Чехова говорит: «Описание лунного вечера длинно и изысканно. Тригорин выработал себе приемы, ему легко... У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе... Это мучительно» (С. XIII, 55). Тригорин в пьесе Акунина как будто откликается на его слова: «Как красиво, мощно звучала его фраза. Там было и тихое мерцание звезд, и далекие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе. Так и видишь летнюю ночь, вдыхаешь ее аромат, ощущаешь прохладу. А я напишу про какое-нибудь пошлое бутылочное горлышко, блестящее под луной — и все, воображение иссякает» [Акунин 2000: 75].
В шестом дубле диалог Тригорина и Аркадиной, где он рассказывает о своей любви к Треплеву, а она пытается его успокоить, — это пародия на диалог этих же персонажей в третьем действии чеховской пьесы, где Тригорин просил Аркадину отпустить его к Нине Заречной.
В некоторых случаях типично чеховское сочетание трагического и комического Акунин доводит до предела. Такие черты характера Аркадиной, как склонность к патетике и самолюбованию, равнодушие к сыну и одновременно стремление демонстрировать свою нежность к нему, Акунин собирает в одном монологе, который героиня произносит, узнав о смерти Константина: «Мой бедный, бедный мальчик. Я была тебе скверной матерью, я была слишком увлечена искусством и собой — да-да, собой. Это вечное проклятье актрисы — жить перед зеркалом, жадно вглядываться в него и видеть только собственное, всегда только собственное лицо. Мой милый, бесталанный, нелюбимый мальчик... Ты — единственный, кому я была по-настоящему нужна» [Акунин 2000: 37]. Этот монолог повторяется в каждом дубле в разном контексте (и, соответственно, с разными оттенками смысла), комический эффект от него с каждым разом все более усиливается и достигает кульминации, когда в последнем дубле Шамраев замечает: «Знакомый текст, где-то я его уже слышал. Это из какой-то пьесы?» [Акунин 2000: 79].
Наконец, знаменитый образ чайки у Акунина тоже обыгран, сначала драматически (когда чайкой называет себя влюбленная Маша), а потом пародийно (когда чайкой называет себя Тригорин).
Автор не скрывает, что ведет игру с чеховским текстом. В своих романах Акунин всегда применяет такой прием: используя мотивы другого автора, он обязательно вскользь упоминает его имя. В «Чайке», казалось бы, нет необходимости упоминать имени Чехова, но автору важно подчеркнуть, что он пишет не продолжение чеховской пьесы, а вариации на ее тему. Поэтому в первом дубле второго действия он вкладывает в уста Нины Заречной такую реплику: «Ты ведь, Боренька, в совершеннейшую болонку при Ирине Николаевне превратился. Как у Чехова — «Дама с собачкой»» [Акунин 2000: 40].
Акунин не так сильно противоречит Чехову, как это кажется на первый взгляд. Он использует чеховские ситуации и характеры, только немного утрирует их. Он обнажает абсурд, заложенный в комедии Чехова. Его персонажи очень близки к чеховским: они так же способны быстро переходить от сдержанности к патетике и экзальтации, впадать в истерику. Разница в том, что внутреннее психологическое напряжение здесь вырывается наружу.
«Чайка» Акунина начинается с двух финальных сцен из «Чайки» Чехова. Текст их полностью сохранен, добавлены только новые ремарки, весьма своеобразно освещающие все события. У Чехова душевное состояние Треплева перед внезапным появлением Нины Заречной и во время их свидания почти никак не комментируется, читатель должен сам о нем догадаться. Акунин в ремарках добавляет несколько ярких штрихов, которые позволяют более определенно судить о состоянии героя: «Рядом лежит большой револьвер, и Треплев его рассеянно поглаживает, будто котенка» [Акунин 2000: 7]; «Хватает револьвер, целится в невидимого врага» [Акунин 2000: 8]; «Бросается на террасу с самым грозным видом. Возвращается, волоча за руку Нину Заречную» [Акунин 2000: 9]; «Схватив ее за руку и насильно удерживая, — он уже не рассеян, а возбужден; говорит все быстрее, а под конец почти исступленно» [Акунин 2000: 12]; «Он вновь перешел от возбуждения к отстраненной рассеянности, даже холодности» [Акунин 2000: 13]. Перед нами сумасшедший со склонностью к агрессии и с оружием в руках. Акунин поступает так, как поступил бы постановщик спектакля: он интерпретирует ситуацию и характер героя. Не меняя текста пьесы, он меняет его смысл. И «Чайка» Акунина, по сути, пародия не только и не столько на Чехова, сколько на нынешние постановки его пьес. Известно, что в последние десять лет в отечественном театре стало модным «переосмысление» классических произведений. При этом в них иногда отыскиваются мотивы, о которых и не помышлял автор. Именно таким приемом воспользовался Акунин в своей «Чайке».
Используя чеховские приемы выявления комического и абсурдного в обыденном, пародируя некоторые популярные сегодня темы и мотивы, Акунин подчеркивает вневременной и всегда актуальный характер проблем и ситуаций, описанных в «Чайке» Чехова. При этом он обращается к массовой аудитории, которая зачастую воспринимает Чехова как классика, далекого от современной жизни, и пытается игровыми средствами побороть это предубеждение. Но литературная игра Акунина все же несет на себе печать постмодернизма, поэтому на глубокие идеи, на открытие новых смыслов она не претендует. Скорее можно предположить, что писателю было интересно попытаться продолжить традицию Чехова и подчеркнуть комическую нелепость уже сегодняшней привычной повседневной жизни.
Литература
1. Акунин Б.И. Чайка. СПб., М., 2000.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |