Художественная литература всегда интересовалась сновидениями как одной из сфер человеческого бытия, в которой наиболее ярко находят отражение бессознательные психические процессы. Сновидения использовались писателями для описания внутреннего состояния персонажей, для объяснения причин их поступков, для создания атмосферы ирреальности, невероятности, таинственности. П.А. Флоренский рассматривал сновидение как уникальное психологическое состояние на грани соприкосновения двух миров — «мира видимого» и «мира невидимого» — и считал, что «сон — вот первая и простейшая, т. е. в смысле нашей привычки к нему, ступень жизни в невидимом» [Флоренский 1972: 89].
Состояние сна у человека — это особое функциональное состояние, «характеризующееся значительной обездвижимостью и отключенностью от сенсорных воздействий внешнего мира. У человека во сне наблюдается угнетение осознаваемой психической активности. Сон представляет собой совокупность двух основных чередующихся фаз, которые получили название «медленного» сна и «быстрого» (или «парадоксального») сна, физиологические характеристики которых во многом противоположны» [Психологический словарь 1990: 371]. Открытие особых стадий сна состоялось в 1953 году, и с этого времени психологи и физиологи считают, что «сон — это не просто углубление и распространение торможения. Это сложный процесс, имеющий свои стадии, каждая из которых сама по себе уникальна... При этом мозг во время сна характеризуется высоким уровнем активности и в некотором смысле даже более высоким, чем при спокойном бодрствовании» [Физиология высшей нервной деятельности 1989: 318]. Сновидения, о которых человек сообщает после сна, возникают на стадии «быстрого», «парадоксального» сна и содержат обычно элементы нереальности, фантастичности [Психологический словарь 1990: 371]. В художественной литературе о сновидениях читателю сообщает писатель, используя разные способы представления сновидений и ставя разные цели их введения в текст произведения. В прозе есть возможность разнообразно описать это явление и использовать его для представления реальности, как это делает А.П. Чехов в некоторых произведениях. Рассмотрим в первую очередь рассказы, в которых в название вынесена лексема со значением «сна».
В рассказах А.П. Чехова «Спать хочется», «Сонная одурь» сновидения представляют часть прошлой реальной жизни персонажа. Во сне воспроизводятся моменты, имеющие отношение к развитию сюжетной линии рассказа. Их нельзя воспринимать как реальные, поскольку любое воспроизведение содержит изменения, но они близки к реальности и необходимы для развития сюжета.
«— Баю-баюшки-баю, а я песенку спою... — мурлычет Варька и уже видит себя в темной, душной избе.
На полу ворочается ее покойный отец Ефим Степанов. Она не видит его, но слышит, как он катается от боли и стонет. У него, как он говорит, «разыгралась грыжа»...
Мать Пелагея побежала в усадьбу к господам сказать, что Ефим помирает. Она давно уже ушла, и пора бы ей вернуться... Но вот слышно, кто-то подъехал к избе. Это господа прислали молодого доктора, который приехал к ним из города в гости...
Щеки у Ефима розовые, глаза блестят и взгляд как-то особенно остр, точно Ефим видит насквозь и избу и доктора.
— Ну, что? Что ты это вздумал? — говорит доктор, нагибаясь к нему. — Эге! Давно ли это у тебя?
— Чего-с? Помирать, ваше благородие, пришло время... Не быть мне в живых...
— Полно вздор говорить... Вылечим!
— Это как вам угодно, ваше благородие, благодарим покорно, а только мы понимаем... Коли смерть пришла, то что уж тут...» («Спать хочется». С. VII, 8—9).
В рассказе «Спать хочется» предыдущая жизнь Варьки в родной семье, описание болезни отца представлено только во сне Варьки (во всём фрагменте использованы глаголы настоящего времени, что подчеркивает реальность происходящего). В рассказе «Сонная одурь» об отношениях в семье главного персонажа рассказа — защитника судебного заседания — становится известно из фрагментов текста, в которых представлены сонные «воспоминания» персонажа об общении жены и тещи, главным предметом которого является защитник (в этих фрагментах также используются глаголы настоящего времени). Таким образом, другое пространство — пространство сна — является параллельным пространством, но именно в нём отражены некоторые реальные факты из жизни персонажей.
Сон может выдаваться персонажем за реальность. В рассказе «Сон репортера» Петр Семеныч получил записку от редактора с просьбой о том, чтобы он побывал на костюмированном балу французской колонии и подготовил заметку. Редактор пожелал выиграть ему разыгрываемую там вазу. Петр Семеныч заснул и опоздал на бал. Ему приснился сон, наполненный событиями и разговорами, связанными с заданием редактора (во сне он был на балу, где его встретили как почетного гостя, выиграл вазу, которую затем разбила знатная француженка). Сон стал тем явлением, на основании которого репортер отчитался перед редактором. Ирреальное явление — сон — представлено другому персонажу как факт реальности. В рассказе «Сон» наоборот. Здесь реальное выдается за сон, несуществующее, нереальное явление. Главный герой рассказа «Сон (Святочный рассказ)» служит оценщиком в ссудной лавке и в связи с этим знает об обстоятельствах, которые заставляют людей сдавать вещи за бесценок: «горе, болезнь, преступление, продажный разврат». В ночь под Рождество его мучит совесть, поскольку в канун рождества он целый день «торговался с оборвышами, выжимал из них гроши и копейки, глядел слезы, выслушивал напрасные мольбы...
Но как ни билось мое сердце, как ни терзали меня страх и угрызения совести, утомление взяло свое. Я уснул. Сон был чуткий. ...Я слышал, как ко мне еще раз стучался хозяин, как ударили к заутрене... Я слышал, как выл ветер и стучал по кровле дождь. Глаза мои были закрыты, но я видел вещи, витрину, темное окно, образ. Вещи толпились вокруг меня и, мигая, просили отпустить их домой. На гитаре с визгом одна за другой лопались струны, лопались без конца... В окно глядели нищие, старухи, проститутки, ожидая, пока я отопру ссуду и возвращу им вещи» («Сон». С. III, 152).
Рассказ героя о сне постоянно перемежается речью и действиями реальных людей, которые пришли за вещами и стараются не разбудить оценщика, но ему кажется, что это сон. Описания сна и описания действий и реплик других людей и субстанций (вещи и ветер включены в сновидение как говорящие явления) не разделены в пространстве рассказа, и читатель также воспринимает все это как сон.
««Грабят!» — мелькнуло у меня в голове.
Хотя я спал, но помнил, что под моей подушкой всегда лежал револьвер. Я тихо нащупал его и сжал в руке. В витрине звякнуло стекло.
— Тише, разбудишь. Тогда уколошматить придется.
Далее мне снилось, что я вскрикнул грудным, диким голосом и, испугавшись своего голоса, вскочил» («Сон», С. III, 154).
Оценщик отдает людям вещи, думая, что все это происходит во сне.
«Через месяц меня осудили. За что? Я уверял судей, что то был сон, что несправедливо судить человека за кошмар. Судите сами, мог ли я отдать ни с того ни с сего чужие вещи ворам и негодяям? Да и где это видано, чтоб отдавать вещи, не получив выкупа? Но суд принял сон за действительность и осудил меня» («Сон». С. III, 155).
В рассказе «Сон» персонаж оказался человеком добрым, умеющим войти в ситуацию бедных людей только во сне. В реальной жизни персонаж не может проявить этих качеств, и только в состоянии сна, которое мало контролируется и понимается им как небытие, ирреальность, он оказывается способным на гуманность. Таким образом, в разных пространствах существования человек проявляет себя по-разному, и реальная жизнь не является пространством, в котором можно быть искренним, добрым, гуманным.
В рассказах «Спать хочется», «Умный дворник» в несуществующую действительность, находящую отражение во сне, проникает реальная действительность, описанная автором до начала сна. Мысли персонажа, возникающие у него в связи с реальностью, могут находить отражение в воссоздаваемой во сне действительности в виде реплик диалога. Диалог как форма существования человека в реальной действительности, в том числе и в речевой как составной ее части, проникает в воссоздаваемое сновидение, в котором он не контролируется сознанием говорящего. Мысли персонажа, возникающие у него в реальности, могут быть во сне переданы другому персонажу, что подтверждает нереальность возникающего диалога, который по своему содержанию становится абсурдным с точки зрения реальной действительности.
«Колыбель жалобно скрипит, сама Варька мурлычет — и все это сливается в ночную, убаюкивающую музыку, которую так сладко слушать, когда ложишься в постель. Теперь же эта музыка только раздражает и гнетет, потому что вгоняет в дремоту, а спать нельзя; если Варька, не дай бог, уснет, то хозяева прибьют ее.
Лампадка мигает. Зеленое пятно и тени приходят в движение, лезут в полуоткрытые, неподвижные глаза Варьки и в ее наполовину уснувшем мозгу складываются в туманные грезы. Она видит темные облака, которые гоняются друг за другом по небу и кричат, как ребенок. Но вот подул ветер, пропали облака, и Варька видит широкое шоссе, покрытое жидкою грязью; по шоссе тянутся обозы, плетутся люди с котомками на спинах, носятся взад и вперед какие-то тени; по обе стороны сквозь холодный, суровый туман видны леса. Вдруг люди с котомками и тенями падают на землю в жидкую грязь. «Зачем это?» — спрашивает Варька. «Спать, спать!» — отвечают ей» («Спать хочется». С. VII, 7—8).
Одна из реплик воссоздаваемого во сне общения может быть близкой по содержанию реплике, прозвучавшей в реальной действительности, описываемой в художественном произведении. Сон в таком случае, с одной стороны, как бы опирается на действительность, с другой стороны, определенным образом проецирует ее.
В сон главного персонажа повести «Драма на охоте» также включена реплика из реальной действительности, произнесенная попугаем Иваном Демьянычем. Реплика «Муж убил свою жену!» — это инициальная реплика повести, ею начинается повествование, она приобретает символическое значение в развитии сюжета. В устах попугая это предложение лишено смысла и интеллектуальной оценки, но в результате убийства Ольги эта фраза получает символико-референтную значимость, и именно она введена в сон Зиновьева, где ее произносит персонаж сновидения — красная физиономия.
«Я чувствовал, как с меня постепенно спадала какая-то тяжесть, как ненавистные образы сменялись в сознании туманом... Помню, я даже начинал видеть сон. Снилось мне, что в светлое, зимнее утро шел я по Невскому в Петербурге и, от нечего делать, засматривал в окна магазинов. На душе моей было легко, весело... Некуда было спешить, делать было нечего — свобода абсолютная... Сознание, что я далеко от своей деревни, от графской усадьбы и сердитого, холодного озера, еще более настраивало меня на мирный, веселый лад. Я остановился у самого большого окна и стал рассматривать женские шляпки... Шляпки были мне знакомы... В одной из них я видел Ольгу, в другой Надю, третью я видел в день охоты на белокурой голове внезапно приехавшей Сози... Под шляпами заулыбались знакомые физиономии... Когда я хотел им что-то сказать, они все три слились в одну большую, красную физиономию. Эта сердито задвигала своими глазами и высунула язык... Кто-то сдавил мне шею...
— Муж убил свою жену! — крикнула красная физиономия. Я вздрогнул, вскрикнул и, как ужаленный, вскочил с постели. Сердце мое страшно билось, на лбу выступил холодный пот.
— Муж убил свою жену! — повторил попугай. — Дай же мне сахару! Как вы глупы! Дурак!
— Это попугай... — успокоил я себя, ложась в постель. — Слава богу...» («Драма на охоте». С. VII, 363—364).
Сны в прозе А.П. Чехова могут быть тем явлением, описание которого необходимо для представления реальности. Реальность в них соединяется иногда с ирреальностью, в результате чего повышается «весомость» фрагментов реальной жизни, поскольку они существуют и в ирреальности — во сне.
Литература
1. Психологический словарь. М., 1990.
2. Физиология высшей нервной деятельности. М., 1989.
3. Флоренский П.А. Иконостас // Богословские труды. Вып. IX. М., 1972.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |