В литературоведении не раз говорилось о влиянии Чехова на развитие последующей русской и мировой литературы. Художественно-эстетические принципы писателя, его критицизм оказали сильное влияние на литературу второй половины XX века. Как известно, целью подлинно большой литературы является не только правдивое изображение действительности, но и, в определённой степени, прогнозирование, проектирование будущего. Следовательно, в каждом высокохудожественном произведении, так или иначе, представлена онтологическая картина мироздания. Чехов считал, что художник должен воссоздать «жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть» (Письмо к А. Суворину от 25 ноября 1892 г.). Г. Бердников отмечал, что «принцип этот можно считать для русского критического реализма всеобщим, но осуществлялся он каждым писателем по-своему» [Бердников 1982: 140]. Добавим, что тот же принцип является характерным и для грузинской реалистической литературы. Чеховское творчество, несмотря на конкретное социально-историческое содержание его произведений, до сих пор остается «книгой жизни» для художников, живущих в иных социально-политических и национальных условиях.
Свою творческую установку Чехов формулирован так: «Изображать то, что жизненно, что вечно, что действует не на мелкое чувство, а на истинное человеческое чувство» (Письмо брату Ан.П. Чехову от 20 февраля 1883 г.). Важнейшие проблемы общечеловеческого характера определяют, в первую очередь, роль и значение Чехова в истории русской и мировой литературы. Немало достойных преемников было у Чехова, среди которых нужно назвать Вересаева, Зощенко, Шукшина и других. «Само собой, чеховские традиции, которые они продолжили, не могут быть определены по принципу только внешнего сходства явлений, по принципу «похожести». Они нечто более глубокое, жизненное» [Варинская, Левкив 1989: 142]. Вера в лучшие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту — и ненависть к хамству, рвачеству, казённому отношению к человеку протягивают нити от творчества Чехова к грузинскому писателю XX века Н. Думбадзе.
«Сознание цели» определяет художественные и эстетические особенности мастерства Н. Думбадзе. Идейно-художественным замыслом писателя определяется выбор некоторых приёмов, как, например, своеобразное построение судьбы персонажа. В романе «Солнечная ночь» автор рисует не совсем реальную, не совсем правдоподобную ситуацию — сбежавшего из тюрьмы уголовника простили и даже освободили. Однако в подобном исходе нельзя усмотреть только лишь «тягу к чудесным финалам», как писал Л. Аннинский в статье «Миф и мир» [Аннинский 1990: 42]. «Мягкое писательское сердце» накладывает свой отпечаток на поэтическую сторону произведения. Думбадзевская доброта настолько активна, что писатель решается ввести в ткань произведения нереальное, невозможное с точки зрения жёстких жизненных условий и даже литературно-жанровых законов — уголовника простили, поверив наивному ходатайству его друга Теймураза. Противостояние добра и зла, как видим, имеет условный, даже сказочный исход.
Для выражения своей нравственной позиции, писатель не только и не просто отражает мир, но и направляет изображение этого мира в желаемую сторону, сторону гуманизма. Ориентиром в подобном движении служит чеховская модель миробытия. Поэтому и обращается Н. Думбадзе к условности, стремясь показать «жизнь, какой она должна быть», а не только жизнь, какая она есть. Наверное, с указанных позиций и следует рассматривать произведения Н. Думбадзе. Тогда обнаружится одна из важнейших особенностей художественного видения и мастерства писателя: условное, сказочное в реалистическом произведении, сосуществование в тексте в различных дозах реально бытующего и воображаемого, желаемого.
Такую же условную ситуацию писатель создает в романе «Я вижу солнце». Это сцена, где убийца и дезертир Датико умоляет арестовать его, а милиционеры с презрением отворачиваются от него. Критики часто отмечают, что условный характер сцены рушит структуру произведения и начинает походить на театральность. Л. Аннинский считает, что в таких случаях условность делает реальные эпизоды недостоверными — во время войны с дезертирами так не поступали [Аннинский 1990: 42]. Да, сцена несколько театральна и неожиданна. Однако, по нашему мнению, театральность сразу же улетучится, если будет учтена писательская установка на «сознание цели» [См. Руденко-Десняк 1981, 328].
В данном эпизоде наблюдается колебание художественных акцентов. Н. Думбадзе, показывая эпизод с дезертиром, переносит акцент на нравственное начало и, выражая своё отношение к изображаемому, невольно (а может, и сознательно) пренебрегает правдоподобием, реально существующим положением вещей. Подобное, неожиданное для периода войны развитие действия понятно лишь в связи с установкой его художественных задач: самое страшное наказание — это нравственное наказание, и для писателя важнее нравственное очищение изменника и убийцы, чем его формальное наказание. Как видим, в тексте сцена важна не как реальный эпизод, а как художественное выражение нравственной позиции автора. Однако она не противоречит художественной природе произведения, а естественно вплетается в образную ткань романа.
Следует отметить еще одно проявление чеховского в творчестве Н. Думбадзе. Чехов был убежден, что авторская и читательская эмоциональность находятся в обратно пропорциональной зависимости: «Когда... хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее — это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее» (Письмо Л.А. Авиловой от 19 марта 1892 г.). В романе «Не бойся, мама!» писатель, рассказывая о границе и о судьбе приграничного села, создает именно такой «фон» и этим достигает определенного эффекта: «Линия границы проходит по такой-то параллели, по такому-то меридиану. В результате, как видите, один брат, можно сказать, живёт по эту, а другой — по ту сторону границы» [Думбадзе 1986: 569]. За этими сухими статистическими данными кроется трагедия: расколотая семья. Человек уступил силе, которой почему-то понадобилось, чтобы братья разошлись и смотрели друг на друга с разных сторон границы.
Так проявляется сходство разных по мировоззрению писателей: в их стремлении показать и оценить благородные, порой наивные человеческие порывы в своих персонажах. В разное время А.П. Чехов и Н. Думбадзе утверждали близкие гуманистические идеалы. Стремление персонажей подняться над обыденностью часто терпит неудачу, однако само появление в человеке подобного стремления, желания сделать что-то возвышенное, доброе у писателей выступает высшей оценочной меркой.
Литература
1. Аннинский Л. Миф и мир (Нодар Думбадзе: поиски, результаты) // Отлетающий занавес. Тбилиси, 1990.
2. Бердников Г. Общечеловеческое и социальное у Чехова // Вопросы литературы. 1982. № 1.
3. Варинская А., Левкив М. Образ автора в рассказах А. Чехова и В. Шукшина (К проблеме преемственности) // Вопросы литературы народов СССР. Вып. 15. Киев—Одесса, 1989.
4. Думбадзе Н. Собрание сочинений: в 2-х томах. Тбилиси, 1986.
5. Руденко-Десняк А. Что за простыми истинами? О прозе Нодара Думбадзе // Н. Думбадзе. Избранное: в 2 т. Т. 2. М., 1981.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |