В прозе А.П. Чехова существует ряд произведений, в идейно-художественной структуре которых значимую роль играют рождественские мотивы. К этой группе относится «Бабье царство». В рассказе чётко определено время событий — Сочельник и Рождество, величайший христианский праздник, приобщающий человека к тайне земного воплощения Бога.
Рождество приходится на время зимнего солнцеворота и осмысляется традицией как пограничный период между старым и новым годовым циклом. С давних времён считалось, что с Рождественского сочельника солнце идет на лето. Этот праздник ожидания чуда, предвосхищения и приветствия новой жизни сопровождался шумными народными гуляниями. Однако в рассказе атмосферу праздника разрушает ощущение одиночества. В сочельник, который, как известно, является одним из главных семейных праздников, героиня с сожалением сознает, что «ее ровесницы... теперь хлопочут по хозяйству... многие из них давно уже повыходили замуж и имеют детей. Только она одна почему-то обязана, как старуха, сидеть за этими письмами, делать на них пометки, писать ответы...» (С. VIII, 258). Сочельник чудесным образом, как зеркало, отражает ситуацию не только внешнего, но и внутреннего одиночества чеховской героини и даже ее будущее, поскольку как народный праздник Рождество — это праздник будущего, именно в этот период оно формируется.
Средство спасения от одиночества Анна Акимовна видит в замужестве. Заметим: согласно древней традиции, вступающие в брак уподобляются царю и царице. Таким образом, понятие «царство», которое введено в название, ассоциативно связано с мотивом брака. Анна Акимовна одновременно выступает в роли невесты и царицы. Следует отметить, что представление о невесте-царице связано с плодородием, преодолением смерти и нарождением новой жизни, что вполне вписывается в семантику Рождества. По этому поводу О.М. Фрейденберг пишет следующее: «Метафора «свадьбы» — это метафора победы над смертью, нового рождения, омоложения <...> Свадьба являет собой... действо победы над смертью, в котором жених и невеста — царствующие боги, и действо, происходящее в день поединка солнца и ночи, или жизни и смерти. Поэтому это дни равноденствий и солнцеворотов, дни смен, дни новых переоценок... дни кончающейся и начинающейся жизни...» [Фрейденберг 1997: 75]. Таким образом, мы видим: намеченный мотив брака сопрягается с мотивом Рождества и усиливает идею обновления жизни.
В замужестве героиня видит не только средство спасения от одиночества, но одновременно подсознательно Анне Акимовне в нем видится способ возвращения в прошлое, в мир простых людей, из которого она вышла. Однако это иллюзия: возвратиться назад невозможно. И с точки зрения мифопоэтического сознания, переход, предполагаемый браком с мастером Пименовым, невозможен, что совершенно логично, поскольку переход в новый и чужой мир фабрикантов, дорогих адвокатов и смена статуса уже состоялись. Процесс трансформации героини болезненный и драматичный. Обновление происходит, но под знаком не преображения, а разрушения. Анна Акимовна упрочивается в новом положении хозяйки фабрики, в новом социальном статусе. Девушка в Сочельник оказывается одна в ситуации гадания. И то, что героиня не гадает, а сидит за письменным столом и работает, аннулирует мотив брака. И в финале рассказа ей вдруг кажется, что Пименов будет нелепо смотреться в обществе адвоката Лысевича. Ритуальный переход, предполагаемый брачным обрядом, совершается чеховской героиней, только этот переход приобретает социально-психологический характер.
Единственная семья, показанная во время вечерней трапезы в Сочельник, — это семья бедного чиновника Чаликова. Как и положено, все члены семьи собрались вокруг стола, однако нет атмосферы радости: «В углу за столом сидел спиной к двери какой-то мужчина в черном сюртуке, должно быть, сам Чаликов, и с ним пять девочек. Старшей, широколицей и худенькой, с гребенкой в волосах, было на вид лет пятнадцать, а младшей, пухленькой, с волосами как у ежа, — не больше трех. Все шестеро ели. Около печи, с ухватом в руке, стояла маленькая, очень худая, с желтым лицом женщина в юбке и белой кофточке, беременная» (С. VIII, 263). В описании нет ничего, ни единой детали, которая указала бы, что это праздничный ужин. Жесткая и несколько скупая по форме фраза «Все шестеро ели» подчеркивает только физиологический момент в поглощении пищи, снимая сакральность этого действа. В маленькой неопрятной и душной комнате стоит тишина, нехарактерная для праздничного дня, и звучит только раздраженный голос отца семейства, выговаривающего дочери за какую-то шалость. Идея Сочельника, семейного праздничного ужина профанируется, снижается Чеховым. Сочельник дается со знаком минус, словно воссоздается его зеркально перевернутое отражение.
Считалось, что на Рождество небо раскрывается земле и силы небесные исполняют все задуманное, пожелания при этом должны быть обязательно добрыми. Анна Акимовна едет в праздничный вечер в рабочий район, в дом Гущина, ведомая желанием подарить полторы тысячи рублей самому нуждающемуся на её взгляд человеку, подобно тому, как волхвы шли с дарами за путеводной звездой. На сюжетном уровне воссоздается «семиотический двойник» той первоначальной реальности, которая легла в основу ритуала, в данном случае ритуала дарения. Чеховская героиня выступает в роли дарительницы, но и здесь автор не доводит до логического конца эту функцию. Анна Акимовна испытывает отвращение к человеку, в помощи которому она желает увидеть особую миссию, но все обессмысливается: «И чтобы поскорее отделаться от этих людей и от кислого запаха, она уже достала портмонэ и решила оставить рублей 25 — не больше; но ей вдруг стало совестно, что она ехала так далеко и беспокоила людей из-за пустяков» (С. VIII, 266). С другой стороны, чеховская героиня совершает, по сути, обходный обряд, то есть выступает в роли колядовщика, которого должны одаривать. Мы видим, что происходит смешение ролей, нарушающее структуру и семантику праздника.
А. Собенников заметил в рождественских рассказах Чехова «пародийное снижение», использование «сюжетных и стилистических клише и оригинальные интерпретации рождественского праздника» [Собенников 2001]. Если же посмотреть на «Бабье царство» с точки зрения структуры самого праздника, то мы увидим, что писатель помещает героев с бытовым поведением (Анну Акимовну, Чаликова) в ритуальную ситуацию Рождества и усиливает изображение повседневной жизни, быта. Его персонажи погружены в материальный мир, их поведение, поступки на фоне рождественского праздника лишаются самоценности, самодостаточности. Чеховская героиня выполняет свою роль без души, без понимания. Анна Акимовна действует, говоря словами А.К. Байбурина, с ««оглядкой» на нужды повседневного быта», что ведет «к десакрализации... и... «материализации» и соответственно к повышению степени профаничности не только ритуализованных форм поведения, но и самого ритуала» [Байбурин 1993: 19]. Смысл праздника, христианский и народный, утрачивается, что означает утрату почвы, к которой героиня хотела вернуться.
Рождество — это еще и праздник ожидания чуда, предвосхищения и приветствия новой жизни. Конечно, для Чаликова и его жены чудом стало внезапное появление на пороге их квартиры богатой хозяйки-благодетельницы. Но, поскольку цель ее визита так и не реализовалась, то и идея этого чуда профанируется.
Однако главное рождественское чудо, знак обновления мира — это рождение младенца. Вводится мотив ребенка также в сцене встречи с семьей чиновника Чаликова. Напомним: за столом рядом с отцом сидят пять девочек, ни одна из которых не вызывает умиления у героини, а у печки стоит беременная жена. Писатель подчеркивает болезненно-желтый цвет ее лица, измученный вид. В ее облике нет внутреннего просветления, которое сопровождает счастливую мать в ожидании ребенка. С точки зрения мифопоэтики, интересно место ее нахождения в пространстве: она стоит возле печки. Печь, согласно наблюдениям Т.Б. Щепанской, в фольклоре имеет устойчивую связь с родами. Исследователь фиксирует следующие факты: «Рождение младенца соотносилось с выпечкой хлеба или приготовлением другой пищи» [Щепанская 2003: 45]. Мифопоэтический контекст усиливает идеи рождения и обновления, но угнетающая обстановка, в которую помещена героиня, невзрачные и даже вызывающие неприятие персонажи, включенные в почти евангельскую ситуацию, профанируют идею рождественского чуда появления младенца.
Если в рассказе «В рождественскую ночь» (1883) рождественское чудо приобретает драматический и даже трагический характер (возвращение мужа — это чудо, которое героиня не принимает, и в результате муж гибнет), то в «Бабьем царстве» чудо дарения и чудо рождения младенца теряют свой священный смысл.
Идеи брака, рождения, жизни и смерти связаны с идеей бытийного круга. Собственно композиция произведения строится по этому принципу. Описывается небольшой по времени период, состоящий из четырех периодов: Накануне; Утро; Обед; Вечер, — что соответствует структуре Рождества (Сочельник и день праздника). Такое четкое, последовательное во временном отношении повествование подразумевает внятную, классическую композицию сюжета.
1) «Накануне» — завязка.
Читатель знакомится с героиней, размышления которой дают возможность представить достаточно широко и глубоко время, место и обстоятельства повествования. Зримо и отчетливо вырисовывается образ жизни, мыслей и деятельности героини. Сразу же становится ясной и известной далеко вперед ее жизнь, ее душевное состояние и унылая констатация факта неизменности и монотонности текущей жизни. И даже решение вдруг помочь одному из просителей, да так, чтобы ошеломить его, удивить, облагодетельствовать, ни к чему не приводит.
2) «Утро» — развитие сюжета.
Тем не менее, праздничное, рождественское утро, события, которые следуют одно за другим беспрерывно, хотя и повторяются из года в год, но возбуждают тревожное и радостное ожидание перемен, побуждают к действию.
3) «Обед» — кульминация.
Анна Акимовна радостно возбуждена, она готова изменить свою жизнь, она уверена, что именно так нужно менять свою жизнь: выйти замуж за простого рабочего человека, хотя бы за Пименова, отдать дело знающему специалисту, жить так, чтобы было свободно, спокойно и уверенно. В возвышенном состоянии она слушает Лысевича, откровенно делится своими мыслями, неожиданно принятыми решениями. Она готова идти до конца.
4) «Вечер» — развязка.
Напряжение нарастает, Анна Акимовна, спускаясь вниз, принимает правила игры людей, обитающих здесь. Эмоциональное напряжение пока не покидает ее, она продолжает находиться в том счастливом состоянии человека, отчаянно и весело принявшего решение, и теперь готова на все. Но постепенно ею овладевают мысли о бессмысленности и наивности ее поведения и состояния.
Вот и кончился день Анны Акимовны, шумный, праздничный. Ничего в этот день не произошло, как она и предполагала, ни особенного, ни печального. Оставшись одна, «она легла не раздеваясь, и зарыдала от стыда и скуки <...> Она думала теперь, что если бы можно было только что прожитый длинный день изобразить на картине, то все дурное и пошлое... выделялись бы из целого, как фальшивые места, как натяжка. И она думала также, что ей уже поздно мечтать о счастье, что все уже для нее погибло, и вернуться к той жизни, когда она спала с матерью под одним одеялом, или выдумывать новую, особенную жизнь уже невозможно» (С. VIII, 296). М.М. Бахтин отмечал, что в хронотопе провинциального города жизнь движется по кругу. Провинциальный мещанский городок — «место циклического бытового времени. Здесь нет событий, а есть только повторяющиеся «бывания». Время лишено здесь поступательного исторического хода, оно движется по узким кругам: круг дня, круг недели, месяца, круг всей жизни. День никогда не день, год не год, жизнь не жизнь. Изо дня в день повторяются те же бытовые действия, те же темы разговоров, те же слова и т. д. <...> Это обыденно-житейское циклическое бытовое время» [Бахтин 2000: 182]. Четыре временных отрезка, определяющих композиционный строй рассказа, подобно четырем временам года, указывают на завершенность круга, завершенность жизненного выбора главной героини.
Празднование Рождества в рассказе приобретает формальный характер, оно ограничивается рядом бытовых подробностей и при этом утрачивает свой главный смысл. Мотивы дарения, колядования, мотивы чуда рождения и обновления искажаются. Органично взаимодействуют рождественское время и бытовое, и побеждает бытовое, то есть профанное побеждает сакральное. Таким образом, чудо отрицается. Поместив историю внутреннего, жизненного выбора своей героини в контекст Рождества, автор придал этому небольшому эпизоду из жизни вневременной характер.
Литература
1. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб., 1993.
2. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000.
3. Собенников А. Чехов и христианство. Иркутск, 2001. URL: http://palomnic.org/bibl_lit/obzor/chehov_/sobennikov/3/
4. Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX—XX вв. М., 2003.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |