«Я построил 3 школы»

Андрей Александрович Журавлев считал себя воспитанником Чехова, его интересно было послушать. Можно было «завести» старика нечаянным словом или вопросом, относящимся к конкретному случаю, и вызвать его на воспоминания.

Был он «шпитат», или «шпитонок»; так звали в Мелихове сирот, взятых из воспитательного дома. На прокорм приемыша давали по три рубля в месяц. Крестьяне это считали выгодным. Андрея взяли в дом Тимофея Журавлева. Сводная его сестра, Маша Журавлева, долго работала в мелиховском доме Чеховых кухаркой и в Ялту за ними поехала. Там она вышла замуж, а после смерти мужа осталась с Марией Павловной.

...Так вот в Мелихове маленький Андрей часто бегал к Маше в чеховскую усадьбу.

«Пал Егорыча я звал дедушкой, а Евгению Яковлевну — бабушкой, — вспоминал Андрей Александрович. — Они за мной смотрели хорошо, кормили, одевали. Пал Егорыч строгий был».

К мальчику в доме привыкли и жалели его. У него от рождения не было пальцев на кистях рук, и это, конечно, вызывало особую жалость. Не раз он позировал Марии Павловне и ее подругам-художницам. Мария Павловна рассказывала: «Когда мамаша спрашивала, что сварить к обеду, мы говорили: — Ах, да что угодно, хоть Андрюшкин палец...»

Упоминание об Андрее мы встречаем в письмах А.П. Чехова и М.П. Чеховой: «Купили Андрюшке валенки и пальто под Сухаревой», «Андрюшка весьма охотно ходит в школу. По-видимому, слова учителя падают на хорошую почву. Он изменился к лучшему...», «Очень рад, что Андрей старается, за это я пришлю ему подарок...»

Однажды Антон Павлович спросил у кухарки:

— Маша, а сколько лет Андрюшке?

— Девять.

— Совсем большой парень. В школу пора.

— Да где уж нам, Антон Павлович. Средств нет.

Ничего не сказал Антон Павлович, а через неделю позвал мальчика, одел его в новую рубашку и штаны, дал книжки и ранец.

— Будешь в школу ходить, Андрей. Я о тебе позабочусь.

Обычно с осени в школу ходило много ребят. Она была далеко, в шести верстах, в Васькине. Но когда наступала распутица, а потом и первые морозы, классы пустели. Разутые и раздетые ребятишки вынуждены были оставаться дома. Научатся расписываться, и на этом кончается их образование. Зимой в школу ходили обычно только дети кулаков и торговцев. А они очень невзлюбили Андрюшку.

— Гольтепа куцая! Культяпый, а куда лезет! — обидно дразнили и даже колотили они Андрея, зная, что защититься он не может.

...В ноябре васькинское озеро покрылось тоненьким ледком. Ребята решили покататься по первому снегу, а для пробы посадили Андрея на салазки и толкнули вниз с высокого берега. Салазки с размаху проломили лед и погрузились в студеную воду. Мокрого, испуганного мальчика еле вытащили. Отвели его сушиться к жившему поблизости знакомому Чехова, инженеру Семенковичу.

Мальчик заболел, его отправили в больницу. Антон Павлович писал Семенковичу: «Тому, кто повезет Вашего пострадавшего в сражении работника в больницу, прикажите справиться: в каком положении находится наш пастушок Андрей. Если оный Андрей уже выздоровел, то нельзя ли будет Вашему посланному взять его к себе или, взявши, доставить на станцию или на почту, где будет вечером наш Александр. Простите, что беспокою Вас этой просьбой, но, говорят, мальчик тоскует, плачет, а послать за ним некого...»

Вернувшись из больницы, Андрей всю зиму просидел дома. Только весной он опять прибежал на усадьбу. Антон Павлович, увидев его, спросил: «Как же дела со школой, Андрей?» Выслушав слезный мальчишеский рассказ, он успокоил Андрюшку: «Это горе — еще не горе. Скоро у нас в Мелихове будет своя школа, будут в ней другие порядки...»

А порядки в школах были хорошо знаковы Чехову. Как член училищного совета, он докладывал земству: «Из школ моего участка мне приходилось наблюдать только одну в Крюкове. Об ее жалком состоянии я уже писал. Темнота, низкие потолки, неудобная унылая железная печь, стоящая среди классной комнаты, плохая, старая мебель; вешалка для верхнего платья, за неимением другого места, устроена в классной комнате, в маленьких сенях спит на лохмотьях сторож, и тут же стоит чан с водой для учеников; отхожее место не удовлетворяет самым скромным требованиям гигиены и эстетики. Учитель с женой помещается в одной небольшой комнате. Сарая при школе нет...»

Еще в более худшем положении было церковноприходское училище в селе Талеж. Оно помещалось в почерневшей избе, вросшей в землю. В щелях между бревнами свистел ветер, и ребята согревали дыханием посиневшие от холода руки. Одно маленькое окошко тускло освещало классную комнату, где сидели 40 ребятишек. У учителя — одна проходная комната, семья спит на нарах в два этажа.

Учитель — единственный образованный человек на селе, единственный светоч в нищей, безграмотной деревне — сам живет беднее бедного. Но у человека, познавшего нужду, всегда находят отклик обездоленные.

В зимние метели ночью нетрудно было заблудиться на Каширском тракте, проходившем через Талежский овраг. Здесь часто были слышны крики о помощи, но никто из деревенских не выходил. Жили все обособленно, «моя хата с краю». И только один учитель в старом зипуне, с фонарем выходил на крики и приводил к себе путников. Привел однажды женщину с младенцем на руках. Развернули тряпье около печи, чтобы согреть ребенка, а он мертвый, замерз.

Шли к учителю и с самыми невероятными затруднительными просьбами. Один подвыпивший крестьянин невпопад громко заговорил во время обедни. Священник прервал службу, накричал на него. От попа нельзя ждать ничего хорошего: он может подать на крестьянина в суд. А за нарушение церковной службы полагались каторжные работы. Мужик пошел к учителю:

— Алексей Антонович, ты человек грамотный, помоги.

Поразмыслив, учитель отправился за советом к Чехову. Антон Павлович вызвал своего знакомого адвоката Е.З. Коновицера, и тот добился оправдания крестьянина.

Жители Талежа и окрестных деревень упросили Чехова принять на себя попечительство над Талежской школой. Антон Павлович так писал об этом: «Я назначен попечителем школы в селе, носящем такое название: Талеж. Учитель получает там 23 р. в месяц, имеет жену, четырех детей и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой степени забит нуждой, что, о чем бы Вы ни заговорили с ним, он все сводит к вопросу о жалованьи. По его мнению, поэты и прозаики должны писать только о прибавке жалованья учителям...»

Учителя были постоянными гостями чеховской усадьбы. Приходили каждый со всей семьей. Иногда Антон Павлович посылал за кем-нибудь из них лошадей. На любую просьбу учителей Антон Павлович откликался немедленно.

Учитель Крюковской школы послал Чехову записку: «Многоуважаемый Антон Павлович, прошу Вас, ради бога, приехать сейчас. Кровь из носу льет ручьем с 8 часов утра. Ради бога, не откажитесь. Учитель Иван Павлович Бошняк».

Талежский учитель Михайлов просит мебель для квартиры. Просьбы, просьбы, одна за другой! И Антон Павлович считает своим долгом хоть чем-нибудь помочь.

Почти пять лет мелиховской жизни Антон Павлович посвятил строительству школ. Сам хлопотал в земстве, чертил планы, закупал строительные материалы, нанимал рабочих, следил за работами. Новые школы появились в Талеже, Новоселках, Мелихове. Каждый раз открытие новой школы было большим праздником, где Чехова встречали с хлебом-солью.

Мелиховский «летописец» П.Е. Чехов записал в своем дневнике 4 августа 1896 года: «Воскресенье. Освящение новой школы в Талеже. Ут., +3. Поехали в 10 ч. в Талеж. При крестном ходе и стечении народа состоялось освящение школы с тремя священниками. Сельские старосты попечителю подносили хлеб-соль... и говорили благодарные речи. Управляющий Орлова Черевин поднес букет Маше... Певчие девушки пели многолетие...»

8 февраля 1897 года Чехов писал: «Весь пост и потом весь апрель придется опять возиться с плотниками, с конопатчиками, и проч. Опять я строю школу. Была у меня депутация от мужиков, просила, и у меня не хватило мужества отказаться. Земство дает тысячу, мужики собрали 300 р. — и только, а школа обойдется не менее 3 тысяч. Значит, опять мне думать все лето о деньгах и урывать их то там, то сям. Вообще, хлопотлива деревенская жизнь...»

Чтобы получить разрешение на постройку школы, нужно было срочно снести старую церковноприходскую школу, Чехов заплатил за это 175 рублей, а затем организовал сбор средств. Подписной лист обошел всех знакомых Антона Павловича, соседей, издателей, учителей, врачей. Так как постройка не была запланирована земством, то и о тысяче рублей, которую обещало дать земство, пришлось хлопотать Чехову.

Было решено организовать в Серпухове любительский спектакль в пользу школы. Недавно серпуховский коллекционер А. Елисеев передал музею Чехова подлинную афишу, извещавшую об этом спектакле.

2 февраля Антон Павлович писал Е.М. Шавровой: «Выбирайте день; поезжайте к 12 час. со скорым; приехав в Серпухов, подзакусите на станции, садитесь потом на извозчика (очень плохого, ибо хороших здесь нет) и поезжайте в «кружок»... Город серый, равнодушный, но рассчитывают, что спектакль даст 75—100 руб. чистых, а для уезда 75 р. все равно, что для города 1750 руб.».

Выступления московских артистов были назначены на 22 февраля. Вот что рассказывает об этом дне Е.М. Шаврова, участница спектакля: «В кружке нас, по-видимому, не ждали так рано. Палаццо серпуховских дожей встретило нас сурово, ибо оно оказалось просто закрыто на огромный висячий замок. Наконец, пришли некоторые из старшин, и когда нам открыли, то помещение кружка поразило нас своей скромностью. Это была просто большая длинная комната с низким потолком... Все было очень примитивно и даже бедно... Когда А.П. Чехов, наконец, приехал, то все, как по волшебству, изменилось... Он принимал участие решительно во всех мелочах... Спектакль прошел гладко. Играли все хорошо, и публика осталась довольна как пьесами, так и исполнением. Нас шумно вызывали, громко аплодировали, приходили знакомиться за кулисы, благодарили и просили приехать еще. Успех был полный.

На вокзале Чехов устроил ужин для всех участвующих, а затем поехал вместе с нами в Москву. Это было в три часа ночи. Товаропассажирский поезд шел медленно, останавливаясь на всех станциях и полустанках, а ночь была холодная и темная. Мы сидели в купе второго класса, закутанные в шубы и пледы, как заговорщики, а на стене тускло горела и покачивалась в фонаре таинственная свеча. Но все-таки было чудесно ехать и говорить с Антоном Павловичем под мерный стук колес. Совсем не хотелось спать. Утомленные спектаклем и волнением, проведя на ногах около суток, мы усталости не чувствовали, а были довольны и счастливы».

Чехов также был доволен, хотя, как он и предполагал, сбор средств не был большим — 101 рубль. «Недавно я устраивал в Серпухове спектакль в пользу школы. Играли любители из Москвы. Играли солидно, с выдержкой, лучше актеров», — писал он 1 марта 1897 года А.С. Суворину.

Строительство школы в Новоселках совпало с трагической для Чехова весной 1897 года, когда у него резко обострился процесс туберкулеза и он попал в клинику Остроумова. Даже в эти трудные дни он думал о постройке школы, написал письмо учителю Н.И. Забавину с просьбой приехать в клинику и рассказать, как идут дела. Вернувшись из клиники, Чехов буквально каждый день бывал в Новоселках на строительстве школы.

«13 июля было освящение школы в Новоселках, которую я строил, — записал Чехов в дневнике. — Крестьяне поднесли мне образ с надписью. Земство отсутствовало». Зато собрались все крестьяне Новоселок и окрестных деревень — Люторецкой, Курникова, Кузьмина-Фильчакова.

Первый учитель Новоселковской школы Н.И. Забавин писал Чехову в Ниццу: «Посмотрели бы Вы, как хорошо стало у нас! Подъезд к школе сделан такой, какой был бы вполне приличен и хорошему барскому дому. Теперь на нашу постройку любуются. Да как не любоваться: постройка-то красота, да, кроме того, я с ребятами вздумал насадить около школы на память потомству елочек и сосенок. Посадили 115 елочек и 17 сосенок.

Тысячу раз сказал я Вам, многоуважаемый Антон Павлович, спасибо за школу. Теперь только я начинаю жить по-человечески».

Но, пожалуй, более всего педагогические увлечения Чехова проявились в Мелиховской школе.

Вначале Антон Павлович и Мария Павловна организовали домашнюю школу для обучения грамоте прислуги. Затем в 1898 году Чехов арендовал большую избу и приобрел все оборудование для школы. В школу записалось 28 мальчиков и девочек. Эту школу можно видеть в экспозиции музея на фотографии «Чехов и доктор Коробов в Мелихове». В ряду деревенских домиков на мелиховской улице рядом с трактиром видна изба Д.С. Степанова, арендованная под школу. Попечительницей этой школы была избрана Мария Павловна.

Мария Павловна вспоминала: «Мне захотелось своим трудом построить школу в Мелихове. Денег на постройку не было. Я решила их достать всяческими путями. Начала с продажи яблок из нашего сада. Затем разыграла в лотерее пожертвованные для этой цели Левитаном два этюда. Антон Павлович, видя мое рвение, поддержал меня и внес для постройки 1000 рублей. Таким образом школа была выстроена».

Учительница Мелиховской школы Мария, Федоровна Терентьева вспоминала, что, пока Чехов был в Мелихове, он ежедневно присутствовал на ее уроках, ободрял ее и помогал советами. Когда осенью 1898 года умер Павел Егорович, учительница жила в доме Чехова вместе с его матерью Евгенией Яковлевной. Они вдвоем коротали всю зиму. Это сроднило Марию Федоровну с чеховской семьей. Потом она ежегодно гостила у Чехова в Ялте и вела постоянную переписку с Антоном Павловичем. Писем Чехова к Терентьевой сохранилось немного. Мария Федоровна рассказывала, что все письма жандармы отобрали у нее при аресте в 1906 году.

Хранящиеся в Рукописном отделе библиотеки имени В.И. Ленина ее письма к Чехову рассказывают о жизни Мелиховской школы после отъезда Антона Павловича:

«Тысячу раз спасибо Вам за письмо, оно меня так успокоило и осчастливило, что я никогда себя так хорошо не чувствовала, как теперь: как будто вдвое стало больше сил, и я с большим еще удовольствием занимаюсь с ребятишками.

Семнадцатого сентября были у меня Вольман и д-р Соснин, кажется, меряли школу и пришли в восторг: очень уж, говорят, хорошо, сколько света, воздуха и великолепный материал...»

«Многоуважаемый Антон Павлович! Вероятно, мне приходится говорить Вам большое спасибо за «Журнал для всех», который я теперь получаю, он мне очень нравится, и я его читаю с удовольствием. Перед масленицей был у меня инспектор, остался доволен, сказал, что пройдено гораздо больше, чем в других школах, и основательно. Прошлое воскресенье у меня были туманные картины: за мною присылал Лапшевников (так иронически Мария Федоровна называла И.А. Варенникова — соседа Чеховых по поместью. — Ю.А.) и предложил волшебный фонарь. Я, конечно, для блага детей не отказалась и показала им картины, несколько, из сказок «Руслан и Людмила» и «О царе Салтане», а остальные исторического содержания. Народу собралось так много, что не могли поместиться в классе, и многие стояли в раздевалке. Все остались очень довольны. Все благодарили меня. Я им объяснила все картинки, а читать не читала, потому что долго и одной неудобно читать и показывать. Только жаль, что фонарь был дан на один раз. Ребятишки поразлакомились и все спрашивали: «Будут ли еще у нас когда-нибудь картины?» Я, конечно, должна была сказать, что нет, так как фонарь не дают, но что же делать? Будем довольствоваться малым. В Мелихове откуда-то разнесся слух, что будет война; по этому поводу меня посетила бабушка Анна, приходит и со слезами говорит: «Нашего-то батюшку, Антона Павловича, возьмут на войну, он врач, он — говорит — мне сам сказал, что когда будет война, мне обязательно идти...»

...Был Антон Павлович также попечителем в Чирковском училище. Чирково — деревня верстах в пяти на юг от Мелихова. К сожалению, школа не сохранилась и нет документов о ней. В музее есть единственный документ:

«10 февраля, 1897 года. В Серпуховскую земскую управу. Серпуховский Земский Совет имеет честь покорнейше просить земскую управу доставить, в дополнение к отношению от 10 января сего года за № 89, приговор крестьянских обществ, участвующих в содержании Чирковского училища, об избрании землевладельца Антона Павловича Чехова попечителем названного училища. Член Совета К. Иванов».

Несмотря на неимоверную загруженность и болезнь, писатель все-таки и потом ни на минуту не выпускал из поля зрения свои школы. В его произведениях вольно или невольно звучат школьные мотивы.

Строится Талежская школа (Чехов в это время работает над «Чайкой»), и устами Медведенко говорит талежский учитель: «На практике выходит так: я, мать да две сестры и братишка, а жалованья всего двадцать три рубля. Ведь есть и пить надо? Чаю и сахару надо? Табаку надо? Вот тут и вертись...

А вот, знаете ли, описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живет наш брат-учитель. Трудно, трудно живется».

В это же время Чехов работал над повестью «Моя жизнь», в которой нашли отражение многие досадные неурядицы, связанные с постройкой школы.

Сейчас в здании Мелиховской школы открыт филиал музея-заповедника. Здесь по письмам, воспоминаниям и по картинам художника Н.П. Богданова-Бельского «Устный счет» и другим восстановлен интерьер старой земской школы.

М.Т. Дроздова писала Чехову: «От школы в восторге. Высокая, большая, любо смотреть. Шкафы с книгами, такие важные карты, картины и даже на парадном крыльце градусник большой».

Для Мелиховской школы удалось найти старые парты, шкафы, стоячие счеты и классную доску, а бывшие ученики принесли в музей старые учебники, классные тетради, географические карты, грифельные доски. Нашелся даже старый глобус. Но самый большой интерес вызывают подлинные экспонаты, рассказывающие об участии Чехова в развитии народного просвещения. Здесь висит похвальный лист, выданный ученику Ивану Стопкину, с подписью попечителя школы А.П. Чехова и учителя А.П. Михайлова; платок, подаренный Чеховым школьнице Маше Манегиной, книга стихотворений И.С. Дрожжина с автографом Чехова, подаренная им в библиотеку Талежской школы. В экспозиции можно увидеть живописные портреты первых учеников Мелиховской школы, выполненные М.П. Чеховой и М.Т. Дроздовой в 1897—1898 годах.

«Я построил 3 школы. Мои школы считаются образцовыми», — с гордостью говорил Чехов. В то время они были лучшими в Московской губернии. А сейчас они стали музейными экспонатами, живым свидетельством гражданского подвига великого писателя.