Мелихово — один из тех немногих музеев, где сохранилось ощущение подлинной жизни писателя во всем многообразии ее проявлений. Именно здесь в полной мере начинаешь понимать Чехова — писателя и человека. Так говорят посетители музея. Ощущение близости к Чехову начинается с первых шагов по дорожкам усадьбы. Может быть, только табличка и мемориальные доски напоминают о том, что сегодня здесь музей.
Когда-то Антон Павлович мечтал о том, чтобы Мелихово стало местом отдыха писателей. Мария Павловна говорила также, что заветным желанием ее брата было устроить в Мелихове санаторий для сельских учителей.
После смерти Чехова местный земский деятель С.И. Шаховской предложил Серпуховскому земству купить бывшую чеховскую усадьбу у ее владельца барона Стюарта и устроить здесь в память о Чехове сельскохозяйственную школу. Земство отказалось.
А интерес к Чехову рос с каждым годом, и в Мелихово еще задолго до революции стали приезжать и приходить экскурсанты. В 1914 году, в 10-ю годовщину со дня смерти Чехова, в журналах появилось много воспоминаний, фотографии Мелихова из архива писателя.
В числе первых корреспондентов, писавших о чеховских местах, были известный литературовед Юрий Соболев и поэт Иван Белоусов. О поездке в Мелихово, предпринятой более 60 лет назад, в книге «По родным местам» рассказано так:
«Красные ворота, широкий двор, низкие постройки. Вот они и есть, «чеховские владения». Пока наш ямщик идет докладывать теперешнему хозяину Мелихова — барону Стюарту, мы осматриваемся вокруг. Расстилается луг. Влево — купа деревьев, прямая, как ремень, березовая аллея. Это за пределами ограды. А там, за воротами, виден сад, барский дом, службы. С посланным, принесшим нам разрешение на осмотр, входим во двор. «У меня наивный двор», — писал о нем Чехов. И правда, что-то ужасно милое, наивное в этих невысоких амбарах, строениях, конюшнях. Поражает изобилие изгородей, заборов, перегородок, плетней... Заливается цепной пес. Кудахчут куры. Вот и еще один частокол. Отворяем калитку и входим в сад. Направо — одноэтажный, с затейливыми окнами дом, с большой террасой, крытым переходом, соединяющим главное здание с пристройкой — кухней.
— Дом остался в таком виде, как и при Антоне Павловиче, — поясняет наш путеводитель. — Только вот этого прохода к кухне при нем не было.
— А вы Чехова-то хорошо помните?
— А еще бы. Мы с Антоном Павловичем друзья были. Я и при нем тут служил, при имении-то... Прокофием меня зовут. Бывало, сколько вечеров я просидел с ним! В разговорах да в толках. Он ведь больше во флигеле жил, тут и писал.
Флигель — это тот маленький домик в саду, выстроенный самим Чеховым, в котором он жил и работал. Здесь написана «Чайка».
И флигель сохранился в неприкосновенном виде. Только никто теперь не живет в нем. Мы заглядывали в окна: две небольшие комнатки. В первой от входа была его спаленка, а во второй он писал.
— Всю ночь, бывало, сидит. Свечи жжет. «Что не спите, Антон Павлович?» А он: «Так, ничего, Прокофий, я за ночь два раза водой обольюсь, и ничего...»
Старый, огромный вяз — «Мамврийский дуб», как его прозвал Чехов. Под ним скамейка, на ней любил сидеть Антон Павлович.
Вся молодая посадка сада сделана им. Это он вырастил сирень, хлопотливо развел розарий, разбил цветники.
— Все с цветами возился, — вспоминает Прокофий.
Идем к дому. Навстречу выбежали две таксы... Точь-в-точь Хина и Бром. Это сходство отметил и Прокофий. И казалось таким естественным, что вот сейчас выйдет и сам Антон Павлович и скажет, притворно сердясь на собак: «Хотите, подарю пса? Вы не поверите, до чего глупая собака!»
Но Чехов не выйдет... И собаки эти уже не те, и уже в доме не так, как было когда-то. Из вещей Антона Павловича остался здесь рояль да письменный стол, вот и все. Остальное вывезено в Ялту. Впрочем, баронесса пояснила нам, что это имение, в «сущности бездоходное», они сохраняют в неизменном виде в память Чехова и ради Марии Павловны, очень дорожащей этим местом.
— Вы, Прокофий, — говорит госпожа Стюарт, — покажите им на деревне школу, которую выстроил Антон Павлович.
Здесь никто при нас ни разу не сказал «Чехов», а всегда именно так: «Антон Павлович» — ласково и нежно-любовно.
Пока идем селом, Прокофий все вспоминает свои долгие ночные беседы с Чеховым, передает нам о его деятельности как хозяина, соседа и врача. Всем помогал — и деньгами, и лекарствами, и лечением. И хозяин был рачительный. Вырыл колодец, выкопал два пруда. Крестьянам пожарный сарай построил. А когда в земстве служил — на дороги деньги вносил. Три школы открыл. Одну здесь да две в Талеже и в Новоселках. Его очень любили, помнят и теперь. Служат 2 июля панихиды. И он любил эти места. Все жалел, что доктора не позволяют жить тут, на юг гонят. Из Ялты писал часто, все о Мелихове расспрашивал.
Школа выстроена прочно. Здание светлое, просторное, удобное. Встретились мы и с бывшим чеховским учеником. Теперь это сельский староста, очень моложавый на вид. Он учился два месяца при Антоне Павловиче и отлично его помнит. Антон Павлович чуть не каждый день ходил в классы. Всем интересовался, разговаривал с учениками, во все вникал.
В классной висит большой портрет А.П. Чехова и его отца, Павла Егоровича.
Мы отдыхаем на траве, а Прокофий и бывший чеховский ученик предаются воспоминаниям.
— А как он о больных заботился! Заболел у меня папаша. Приходит Антон Павлович. Осмотрел и говорит: «Тут я один ничего не могу».
И ушел. Мы думали — не хочет. А он за 12 верст за другим доктором послал и фельдшера выписал. И денег не взял. Папашу-то они и отходили.
— А сочинения-то вы его читали?
— Читали, но мало.
Прокофий читал «Сахалин» и еще несколько рассказов, а старосте хорошо запомнился «Злоумышленник».
— А о чем это? — заинтересовался Прокофий. Он все ловит в рассказах отголоски тех бесед, что вел он с Чеховым, и убежден, что что-нибудь да попало в книги из его рассказов. Вот бы только прочесть где...
— «Злоумышленник» — это про гайку. О том, как высшие не понимают низших. Мужичок не по-злому, а по невежеству отвинтил гайку, а его в тюрьму посадили.
И ясно, что живая душа рассказа прочувствована и передана точно.
— Ну, а теперь я вас к пруду провожу, — говорит Прокофий.
Это второй пруд, вырытый Чеховым. Он среди молодого сада, у леса, в саженях 200 от дворовых строений. К нему ведет чудесная березовая аллея. Пруд затянулся ряской, вода мутная, серая, давно не чистили. А рыбы в нем масса. Все Антон Павлович развел. Вот местечко, с которого он ловил карасей.
— Только мало ловил-то, — улыбнулся Прокофий. — «Я, говорит, так, Прокофий, ради того, чтобы посидеть, на что мне их ловить-то!»
Молодой сад разросся буйно. Много цветов, густая зелень, тень.
Липовая аллея ведет к дому. Это было любимое место Антона Павловича. Он мечтал тут построить домик.
— Ему этого очень хотелось, — заключает Прокофий. — Здесь писать ему было бы отлично — уединенно, людей нет. Никто не мешал бы думать. Он все ходил и думал. Все-то он думал.
Мы собираем полевые цветы — последний нежный привет Мелихова, освященного для нас чеховскими годами, прожитыми в этом тихом, мирном месте... Но пора ехать...
— До свидания, Прокофий, спасибо.
Спасибо за верную и крепкую любовь, которой овеяны были наши воспоминания о Чехове!..»
Среди первых экскурсантов в Мелихове был композитор Илья Сац, известный как автор музыки к спектаклям Московского Художественного театра. В его записной книжке мы находим рассказ того же Прокофия Андриановича:
«— Барин смирный был, хороший. Очень он любитель был грибы собирать. Уйдет в лес. Покашливает.
А раз тут становой.
— Плоха, — говорит, — Антон Павлович, около вас дорога, надо поправить.
— А вы, — спрашивает, — мне сколько за починку дадите?
— Да, этого я не полномочен, не могу.
— А не можете, чего же с меня спрашиваете?
Скажет, как отрежет...
Боялось его всякое начальство — урядник там, становой.
А с мужиком такой простецкий был барин. И матерного слова от него никто не слыхал.
— Приходи, — говорит, — Прокофий, чайку со мной попить и приятеля приводи.
— Ну, пришли. А приятель мой, такое дело выходит, не хочет садиться. «Вроде, — говорит, — будет неловко — барин стоит, а я сидеть буду».
Антон Павлович: «Садись, садись, мол, ты ко мне в гости пришел!»
Нет ничего с ним сладу. Не садится. Ну, меня тогда барин отвел: «Скажи, — говорит, — староста, своему приятелю, чтобы сел. Пусть его тянется там перед своим начальством, а передо мной нечего». Ну, так и сел.
Бывало, подойдет: «Ну, — говорит, — Прокофий, до того я дописался, что ничего больше нейдет».
Все больше по ночам писал, потому что очень ему шумно было. А так, почитай, всю ночь и пишет, пока пастух не заиграет. Ну, тоды уж спать.
Много чего выстроил. Каланчу построил, пруды выкопал.
А, бывало, кто по бедности придет, — давал, отказу не было. Во все входил... Давал он мне свои книги читать. Там и об мужиках есть. А еще одну про Сахалин. Энта дорогая, два рубля книга стоит.
Есть правда в его книгах, чего и говорить — правда есть.
А еще раз... Варенников тут помещик был, сосед, и зашли к нему в сад телки Чехова. Вот он телок загнал и пишет: дескать, пришлите мне по рублю, тогда и выпущу.
А Антон Павлович ему отписал: «По рублю посылать не буду, а коли загнал, так и бери себе задаром». Ну, и выпустил».
В апреле 1921 года по постановлению Крымского ревкома в Ялте открылся Дом-музей Чехова. Его директором была назначена Мария Павловна Чехова. Вскоре и в Москве открылся музей писателя, было организовано «Общество имени Чехова». А чеховское Мелихово оставалось заброшенным.
Давно это было. Но выцветшие, пожелтевшие старые газеты и архивные документы воскрешают минувшие заботы. Вот газета «Известия» от 27 января 1924 года. На четвертой полосе небольшая заметка, которая кончается так: «...мы настаиваем на немедленном внимании Серпуховского отдела народного образования к чеховской усадьбе и спасении культурно-исторической ценности».
Летом 1924 года газета «Известия» сообщала, что в связи с 20-летием со дня смерти Чехова жители Мелихова провели торжественное собрание. Выступая с воспоминаниями о Чехове, мелиховские старожилы просили московских писателей и артистов МХАТа поддержать их просьбу о ремонте дома Чехова, создании чеховского уголка и сборе средств на установку памятника в Мелихове.
Мелихово постоянно привлекало внимание деятелей культуры. Сюда приезжали журналисты, писатели, сотрудники московского музея Чехова, артисты МХАТа. Они осматривали чеховские места, записывали воспоминания старожилов, подмечали ростки новой жизни, радовались переменам, происходившим в деревне.
В одном из первых советских путеводителей «Вокруг Москвы» из серии «Туризм и экскурсии», вышедшем в 1930 году, тоже было описание Мелихова, уже значительно изменившегося за прошедшие годы: «Дорога из Васькина до Мелихова (3 км) идет летом и в сырую погоду непролазна. В Мелихове в 90-х годах жил А.П. Чехов. Здесь еще сохранился маленький флигелек, где он писал свои рассказы «Мужики», «В овраге» и др. В них дал он бесконечно тоскливую картину обнищания деревни в пореформенное время. В этих рассказах почти фотографично точно описано Мелихово...
Октябрьская революция произвела в Мелихове глубокую перестройку. Перестроено сельское хозяйство, введено многополье, стал работать комитет крестьянской взаимопомощи и машинизации сельского хозяйства. Возникает в 1928 году артель, которая чрезвычайно быстро развивается, крепнет и объединяет всю деревню. Растет новое крупное общественное хозяйство и новый коллективный быт. Уже воздвигнуты большие постройки скотного двора, силосной башни, возводится детский дом. Новая тема жизни и строительства, так бесконечно далекая от унылого... пейзажа!..»
Многие годы мелиховские жители поддерживали связь с Марией Павловной Чеховой. Сохранилось ее письмо, написанное в 1938 году Прокофию Андриановичу Симанову, первому мелиховскому экскурсоводу, о котором вспоминал и Ю. Соболев.
«Дорогой Прокофий Андрианович! Меня очень обрадовало Ваше письмо! Я довольна, что Вы живы и поддерживаете память об Антоне Павловиче. У меня сохранилось самое хорошее и дорогое для меня воспоминание о дружбе с крестьянами.
Что мы с Вами постарели — это ничего, но то, что мы с Вами сделали: построили школы и заботились о культурной жизни деревни еще далеко до революции, и что до сих пор еще работаем, — это никогда не постареет и не забудется.
Повидаться с вами и вообще с теми, которых я знала, мне бы очень хотелось, хотелось бы повидать свою усадьбу и сад, за которым я так заботливо ухаживала...
Говорят, что только флигель уцелел, а дома, в котором мы жили, уже нет...
Из всей нашей большой семьи осталась я одна. В прошлом году похоронили Михаила Павловича, лишилась брата, друга и помощника в моей работе. Бывало, мы часто вспоминали нашу жизнь в Мелихове — как работали весело с девушками во время сенокоса, сами молоды были тогда, и хотелось повеселиться. Ну, одним словом, хорошо нам было...»
Шла подготовка к 80-летию со дня рождения А.П. Чехова, готовились новые издания, выставки, собирались рукописи, письма и другие чеховские реликвии. Серпуховский краеведческий музей под руководством старого большевика С.И. Аристова развернул работу по возрождению чеховской усадьбы. За короткий срок сотрудник Серпуховского краеведческого музея П. Соловьев с помощью живших в этих местах современников Чехова собрал много неизвестных писем, книг с автографами, фотографий писателя.
14 марта 1940 года состоялось решение Исполкома Мособлсовета об организации музея, а 29 января 1941 года лопасненская районная газета «Красное знамя» вышла с большим заголовком: «Сегодня в Мелихове открывается музей А.П. Чехова».
Всего несколько месяцев проработал музей. Началась Великая Отечественная война. В начале войны погиб на фронте первый директор мелиховского музея Петр Соловьев. Линия фронта подошла совсем близко к Мелихову. Но даже в это трудное время мелиховские старожилы зорко оберегали чеховский флигель от всяких случайностей. Об этом очень хорошо, хотя и с немалой долей фантазии, написал в «Комсомольской правде» журналист Мартын Нержанов:
«Начало декабря 1941 года... Батальон капитана Савельева отошел к деревушке, неподалеку от подмосковской станции Лопасня. Только что утих бой за рекой. Солдаты были утомлены и, сидя, прислонившись к стенкам и прижав к себе автоматы, спали в избах. Капитан обошел караульные посты и зашагал к флигелю, что стоял на краю деревушки. Он слушал, как хрустел под ногами снег, и наслаждался тишиной ясной морозной ночи, которая окутала избы, тополя, кустарники.
Савельев прошел длинную тополевую аллею, и перед ним открылись серые контуры флигеля с мезонином и балкончиком, на который, бог весть как, зенитчики втащили пушку, нацелив ее в звездное небо. В комнате стоял сумрак. Керосиновая лампа с закопченным стеклом бросала большие тени на стены и потолок. Капитан стряхнул с себя снег и подошел к столу, на котором лежала полевая карта. Он долго всматривался в цветные ее пятна, прожилки и точки, а затем обвел красным карандашом деревушку, где стал на ночлег его батальон, — Мелихово.
— Так вот куда нас занесло...
В небе послышался нарастающий гул фашистских самолетов: «Наверное, опять Москву бомбят», и появились длинные цветные пунктиры трассирующих пуль. Флигель задрожал. Балки и срубы его застонали, как стонут люди, которым сделали больно.
Капитан вышел на крыльцо. Внезапно перед ним появилась фигура худого обросшего человека, одетого в рваный полушубок и валенки, подшитые кожей. В руках у него была книжка.
— Мне бы к командиру.
— Кто такой?
— Я местный житель, Симанов Михаил Прокофьевич. По важному делу.
— Идем, — сказал капитан и пропустил незнакомца вперед. Симанов осторожно вошел в комнату, украдкой осмотрел стены, кожаный диван, стол, вздохнул и сел на табуретку.
— Ну, в чем дело? Говори.
Но Симанов молчал. Он смотрел в глаза командира и причмокивал, словно не мог найти слов для разговора.
— Товарищ командир, — сказал он наконец, — вы произведения Чехова Антона Павловича когда-нибудь читали?
Капитан хмуро поглядел на пришельца.
— Ну, так вот... В этой самой комнате стоял письменный стол. И Антон Павлович писал на этом столе «Чайку»... Понятно? Там же он писал «Мужики»...
Капитан уже добрее посмотрел в сердитое лицо старика, повторяя: «Так, так».
— Я был подростком, — продолжал гость, — бегал вокруг этого флигеля, заглядывал в окна... Лекарем, а то и барином звали тогда Антона Павловича... А барин тот работал день и ночь. Пойдет в село, прогуляется — и опять за стол. — Михаил Прокофьевич положил на стол старую книжку в потертом синем переплете. — Вот она, — сказал он, — прочтите.
Савельев наклонился к лампе, открыл книжку наугад и начал громко читать:
«Река была в версте от деревни, извилиста, с чудесными кудрявыми берегами, за ней широкий луг, стадо, длинные вереницы белых гусей...»
— Это и есть наше Мелихово, — вставил старик.
Оба они вышли на крыльцо. Кругом было тихо, темно, снежно. МоЖет быть, никогда Савельев с такой силой не чувствовал трагизма войны, как в эти минуты...
— Товарищ командир, — неожиданно громко обратился пришелец, — прикажите убрать пушку с балкончика, сделайте милость...
Савельев не ответил.
— Флигель не выдержит, — добавил старик... Ему ведь за пятьдесят...
Капитан резко повернулся и, ничего не сказав, вошел во флигель. Спустя несколько минут на крыльце появился связист.
— Амелин! — крикнул он, глядя вверх. — Собери солдат и спусти зенитку на землю... Капитан велел.
— Много вами доволен, — сказал Михаил Прокофьевич, поднял ворот полушубка и пошел по тополевой аллее. Как же гуманна наша армия, как же заботлив наш народ, если в минуту смертельной опасности, нависшей над столицей, так бережно отнеслись к маленькому деревянному флигелю писателя».
Еще в годы войны, 14 декабря 1943 года, исполком Лопасненского райсовета вынес решение «О возобновлении деятельности музея Чехова в Мелихове». В этом документе говорилось об объявлении территории усадьбы заповедной, о необходимости сбора и передачи музею всех чеховских реликвий, хранящихся у населения, о недопустимости порубок в парке, прогона скота и строительства колхозных построек на усадьбе. А в сентябре 1944 года, в 40-ю годовщину со дня смерти Чехова, снова открылся мелиховский музей.
В 1944 году Сергей Михайлович Чехов, племянник писателя, писал Марии Павловне:
«Милая Маша!
Обстоятельства приблизили меня к Мелихову. Я был приглашен туда Московским комитетом партии не только как племянник Антона Павловича, но и как художник. 25-го сентября там состоялось официальное открытие музея А.П. Чехова. В числе представителей различных московских организаций и артистов МХАТ, ехавших в Мелихово автобусом на открытие, был и я. С трепетом ступил я на мелиховскую землю. Не скрою, когда я увидел флигель, пруд, деревья, среди которых жил и работал Антон Павлович, у меня... появились слезы. Открытие произошло в торжественной обстановке. С верхнего балкона флигеля произносились речи, внизу, прямо на траве, расположились местные крестьяне и гости, празднично разодетые. При желтых лучах осеннего солнца картина была живописной. По окончании официальной части артисты МХАТ дали несколько номеров, играя прямо на ступеньках перед входной дверью флигеля... К вечеру переехали в районный центр Лопасню, где в клубе было торжественное заседание, передававшееся по радио, с оркестром и выступлением артистов...
Наутро я вновь вернулся в Мелихово, где прожил 8 дней, с упоением рисуя пейзажи этих памятных мест. Я сделал 15 рисунков, которые частью приобретены литературным музеем, частью мелиховским и др.
Мелиховского дома нет. Он разобран и в искаженном виде вновь поставлен на земле бывшей усадьбы Кувшинникова. Ни по плану, ни по форме он не имеет ничего общего с чеховским домом.
Стоит флигель в полной сохранности. Стоит он одиноко, на юру, т. к. в 1941 году весь сад вымерз, и мертвые яблони и вишни срезаны. Между тем местом, где был дом, и прудиком проходит проезжая дорога. По краям усадебного участка растут старые толстые вязы, березы, тополи. Между прудиком и горкой сохранилась часть липовой аллеи, загибающейся глаголем вдоль земли Кувшинникова. Мамврийский дуб, на котором была скворешня с надписью «Питейный дом», погиб... Кухня перенесена на один из крестьянских дворов. От погреба оказалась яма, в которой растут кусты. Поставлена новая ограда, не совпадающая с прежними границами усадьбы. Прудик, горка и липовая аллея выходят за ее пределы. Земля бывшей усадьбы Кувшинникова окружена каре из мощных липовых аллей. На месте усадьбы Варенникова — колхозные службы. Между Кувшинниковым и Варенниковым — силосная башня и фермы колхоза.
Пожарный сарай, построенный Антоном Павловичем для крестьян, стоит в неприкосновенном виде. Школа (мелиховская) стоит и функционирует. Перед ее фасадом растут толстые ели и березы. Колокольни нет. Зеркальный крест испортился от времени и не сверкает. Все три дома, в которых были кабаки, не существуют. На том месте, где был пожар, описанный в «Мужиках», — пустырь.
Пруд, выкопанный Антоном Павловичем на отлете, где он хотел строить дачу, жив. На его поверхности еще до сих пор плавают почерневшие столбы от купальни. Лес, о котором Антон Павлович писал, что он не оглобельный, а розговый, сейчас вырос и представляет чудесную березовую рощу с толстыми деревьями.
Школы в Талеже нет, в Новоселках — стоит. В Васькине, в каменном доме, — дом отдыха. Из мелиховских крестьян, помнящих Антона Павловича, осталось только двое. Бригадир колхоза Михаил Прокофьевич Симанов и его брат Иван Прокофьевич — председатель колхоза. В отношении второго я сомневаюсь, т. к. во времена «мелиховского сидения» ему было 2—5 лет. Михаил Прокофьевич много мне рассказывал, водил по местам, объяснял, показывал и вообще сильно помог моей работе и пребыванию в Мелихове... Михаил Прокофьевич показал мне твое письмо, писанное ему в 1938 году.
В соответствии с постановлением правительства сейчас начинается восстановление усадьбы Антона Павловича, вновь строится дом, садится сад и проч.
...Главное — это начать строить дом и сажать сад. Но ни то, ни другое нельзя делать без планов. Ко мне стекаются просьбы о помощи. Что я мог — я сделал. С помощью глазомерной съемки я составил план мелиховской усадьбы и после осмотра остатков фундамента и опроса Симанова определил габариты дома. Большее мне неизвестно. Единственным человеком, могущим оказать действенную помощь, являешься ты. Ряд лиц просили меня обратиться к тебе с просьбой вспомнить и сообщить все, что может лечь в основу восстановления дома и сада...
Прошу тебя, Маша, вспомнить и сделать следующее: 1) нарисовать план дома с внутренней разбивкой на комнаты и с примерными размерами их (например, в шагах). Вот план дома, который мне удалось установить по остаткам фундамента. Требуется определить количество и расположение комнат, дверей, окон и проч. 2) Нет ли у тебя фотографий наружного вида дома, таких, которых нет в литературном музее и в печатных изданиях? Может быть, сохранились чьи-либо зарисовки? Может быть, есть какие-либо планы (напр., при купчей крепости). 3) Может быть ты вспомнишь расположение мебели внутри комнат, конечно, только имеющих отношение к Антону Павловичу (кабинет и др.)?.. У меня стоит в памяти, будто бы часть мелиховской мебели была перевезена в Ялту. Если это было, то сообщи, какие именно предметы и где они находились в Мелихове. Будут сделаны копии по специальному заказу на основе точных обмеров. 4) Как был распланирован и засажен сад? Где были яблони, где вишни, где грядки, где клумбы, сирень и т. д.? Сейчас торчат только пни, и то не везде, и неизвестно, какие деревья росли из этих корней. Проведены новые дорожки, и никто не знает, на тех ли они местах, где были при Антоне Павловиче.
Вот вопросы, без ответа на которые нельзя хорошо восстановить Мелихово. Я очень хорошо понимаю, насколько трудно тебе будет дать ответы на эти вопросы...
Вот глазомерный план Мелихова. Как видишь, пруд, горка и липовая аллея не включены сейчас в ограду и отделены от участка проезжей дорогой. Однако в районном центре поставлен вопрос о перенесении забора на бывшую границу Антона Павловича. Сада и построек, кроме флигеля, нет. Растут мощные деревья по краям участка, а внутри сохранилось только несколько кустов сирени и жасмина.
Где были яблони, где вишни, где ягодники, где грядки, на которых Антон Павлович выдергивал траву, спасаясь от мешавших ему гостей?»
Мария Павловна отвечала:
«Для меня Мелихово — это лучшее воспоминание моей жизни, дорогой Сережа! В одном письме ко мне мой брат Антон Павлович пишет: «Мелихово своим процветанием обязано тебе всецело». После поездки своей на Сахалин он потребовал от меня и от твоего отца немедленной покупки хутора — ему хотелось уединения от московских сплетен и вообще знакомых. И его угрозы опять уехать надолго пугали нас. Мы с твоим папашей усиленно стали искать подходящего уголка. Я ездила даже на Украину. Случайно, по объявлению в газетах мы узнали о продаже Мелихова и поехали туда. Природа показалась нам бедной, но дом годным для скорого переселения. На покупку денег было всего 5 тыс. и наши молодые силы и изворотливость — заложили и перезаложили и приобрели, наконец, Мелихово. Шалый художник, бывший владелец, сильно запустил дом — мы долго выводили клопов и тараканов. 8 комнат оказалось достаточно для нашей семьи, из них одна комната была переделана в комнату из кухни, а кухню вскоре сделали отдельно — есть у меня на фотографии. Не покладая рук мы работали с твоим отцом. И в марте 92 года перевезли нашего писателя в хорошо оборудованный дом — уютный и теплый. Антон Павлович только посмеивался от удовольствия. Попробую сделать план.
Сад был более или менее в порядке, потом, конечно, он процветал все более и более. Много я и мой отец Павел Егорович положили труда своего в него, на удивление соседей! У меня был там даже «уголок Франции», как раз перед тремя окнами кабинета Антона Павловича. Там я разводила помидоры, стрючковый перец и таганрогские бавни (бамии — Ю.А.) и синенькие. Устроили и парник. Была и баня с прачечной... Но это внешняя сторона. Главное же было слияние с крестьянами села Мелихова — альянс полнейший. Да и не только Мелихова, но и население окружающих деревень тесно слилось с нами, начались постройки школ, пожарных сараев, улучшение дорог...
...Попробую, начну сегодня делать план, если дадут вечером электрический свет. Когда-то, кому-то я уже посылала сделанный мною план. Не помню кому. В томах моего издания писем Чехова, в IV и V, ты найдешь снимки мелиховского периода. Здесь у меня есть кое-что в биографической комнате — бывшей материнской. Завтра я спущусь и посмотрю. Теперь я редко выхожу из своей комнаты, — назад трудно возвращаться...
1 ноября. Сегодня утром я сделала приблизительно правильный план и так устала, что начались сердечные перебои. План при сем прилагаю и прошу тебя обращаться ко мне, как только понадобится. Что касается мебели, то этому будет своя очередь.
Красным у меня помечены двери и синим карандашом окна.
«Воспоминанье предо мной свой длинный развивает свиток». Я даже всплакнула. Ведь я до сих пор никак не могу привыкнуть к Крыму!»
Музей жил, работал, с каждым годом увеличивалось число экскурсантов. Пухлые книги отзывов пестрели отзывами посетителей, которые высказывали пожелания о восстановлении дома, сада, всех хозяйственных служб. «Литературная газета», «Московская правда» и другие газеты не раз выступали со статьями, в которых также говорилось о необходимости полного воссоздания чеховской мемориальной усадьбы в Мелихове. А для этого было нужно провести огромную научную работу. Изучая письма Чехова, его дневники и записные книжки, разыскивая архивные документы, записывая воспоминания современников, сотрудники музея должны были зримо ощутить чеховское Мелихово, ясно представить себе каждый день, проведенный здесь писателем.
Листая дневник Павла Егоровича Чехова, мы убеждались, что все мелиховские годы Чеховы непрерывно что-нибудь ремонтировали, переделывали и строили заново. О строительстве в доме и на усадьбе упоминалось почти в каждом письме Антона Павловича. Подобрав записи в хронологическом порядке, можно было проследить всю историю появления на свет многочисленных мелиховских построек. Пришлось с исключительным вниманием отнестись ко всем деталям дома и всех усадебных построек, ибо в любой из них должен был чувствоваться глаз Чехова, вкус Чехова, его эпоха.
В 1954 году по решению Всемирного Совета Мира широко отмечалось 50-летие со дня смерти Чехова. В указе Президиума Верховного Совета РСФСР от 15 июля 1954 года говорилось о переименовании рабочего поселка Лопасня в город Чехов. Исполком Мособлсовета вынес решение о строительстве дороги от Лопасни до Мелихова, о строительстве клуба, магазина, чайной, благоустройстве деревни, о научном восстановлении усадебного дома.
Проектные работы были поручены главному архитектору реставрационных мастерских «Моспроекта» Афанасию Александровичу Афанасьеву. Оказалось, что он был в школе учеником Марии Тимофеевны Дроздовой, подруги Марии Павловны, и новую работу считал для себя чрезвычайно почетной.
Не так часто приходится видеть скрупулезную работу проектировщика-реставратора. А она была очень сложна и интересна! Афанасьев брал известную фотографию, например, фасада дома с Антоном Павловичем на веранде, вычерчивал по ней дом на большом листе бумаги и, взяв за модуль рост Чехова (1 м 86 см), промерял затем циркулем пропорции колонн, окон, высоты дома и т. д. Потом Афанасьев брал за модуль лист железа на крыше, стандартный для того времени, и проверка начиналась снова. Изучалось каждое бревно сохранившейся части дома, старые срубы деревянных изб, оконные проемы и профили старых рам. А весной начались раскопки фундамента.
Важную подготовительную работу провел Сергей Михайлович Чехов. По рассказам Марии Павловны и под ее наблюдением он составил план дома и размещения мебели по всем комнатам. Сергей Михайлович считал восстановление дома своим кровным делом и был активным участником стройки.
Строгих наблюдателей на строительстве было много. Сюда приходили все старожилы, от их внимания не могла скрыться ни одна деталь. Дискуссии шли каждый день. Рабочие-строители, видя такое внимание, чувствовали свою ответственность, делали все добротно, основательно. Поистине чеховский дом был народной стройкой.
В январе 1960 года, в дни, когда праздновалось 100-летие со дня рождения А.П. Чехова, зажглись огоньки в окнах его дома. И, будто наделенный неведомой силой, он стал притягивать к себе все то, что когда-то ушло отсюда.
Сергей Михайлович Чехов и Валентина Яковлевна Чехова, получившие по завещанию М.П. Чеховой многие фамильные вещи, передали музею полную обстановку столовой — от обеденного стола до посуды и салфеток, много фотографий и документов.
Софья Ивановна Бакланова — близкий друг О.Л. Книппер-Чеховой — прислала чеховский ковер, чайный столик с самоваром, мелиховские этюды М.П. Чеховой и М.Т. Дроздовой.
Из ялтинского Дома-музея были получены письменный стол, за которым Чехов работал в Мелихове, и мелиховская кровать Антона Павловича.
Таганрогский музей Чехова передал хранившийся там договор на покупку мелиховской усадьбы и последнюю записку, посланную писателем перед отъездом из Мелихова.
Из больницы имени Чехова в поселке Новый Быт сообщили, что там находится буфет, привезенный в 1918 году из бывшего чеховского дома, фарфоровый умывальный таз и стерилизатор для шприца, купленные Чеховым для Крюковского медицинского участка.
В областной краеведческий музей в Истре случайно попало несколько рисунков Н.П. Чехова. Серпуховский краеведческий музей передал письма Чехова к В.С. Глуховскому и архивное «Дело народных попечителей Серпуховского уезда».
Из многих издательств в адрес музея шли книги Чехова, изданные на языках народов СССР. Поступали книги и из-за рубежа.
Композитор К.В. Молчанов написал «Мелиховский вальс», передал музею полученные им от О.Л. Книппер-Чеховой чеховские пресс-папье и сырницу из сервиза.
Народная артистка РСФСР С.С. Пилявская передала много писем М.П. Чеховой и хранившиеся у нее чеховские реликвии. Художник М.И. Абросимов собрал для музея старинные дверные и оконные ручки из домов, где бывал Чехов, печные дверцы и многие мелочи, благодаря которым восстановленный дом стал достоверно точным.
Теперь сотни тысяч людей приходят в этот дом — в гости к Чехову.
Появился здесь новый интересный обычай. Молодожены, расписавшиеся в Чеховском загсе, сразу же едут в Мелихово, едут с цветами в дом Чехова.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |