В Ялте готовились к открытию памятника А.М. Горькому1. На торжество приехала Екатерина Павловна Пешкова, жена писателя. Мне поручено было встретить ее на Симферопольском вокзале и потом сопровождать во время поездок по Южному берегу Крыма.
В кабинете Чехова есть фотография Екатерины Павловны. Она снялась молодой, в те годы, когда работала корректором в «Самарской газете», а Горький в этой же газете печатал фельетоны, подписывая их псевдонимом Иегудиил Хламида.
Как-то в разговоре с С.Я. Маршаком я спросил его, какой она была в молодости?
— Обаятельная!
Отыскав Екатерину Павловну среди подаренных Чехову писательских и актерских фотографий Бунина, Горького, Станиславского, Качалова, Комиссаржевской, — сказал:
— Прекрасной души! Я и сейчас с ней переписываюсь.
На перроне в толпе пассажиров, сошедших с московского скорого, я узнал ее интуитивно, когда словно кто-то подсказывал, что это именно то лицо, которое нужно.
— Я из Ялты. Кажется, Вас должен встретить? — спросил я стоявшую у вагона в стороне от людского потока пожилую женщину, чем-то старомодным выделяющуюся из толпы пассажиров. Показал телеграмму о ее выезде из Москвы, которую мне вручили, словно пароль.
— Да, меня, — ответила она, — и крепко пожала руку. — Познакомьтесь, это моя внучка Марфа.
Взглянув на спутницу Екатерины Павловны, я вспомнил, как в письмах из Италии Горький писал, что у него есть «внука» и зовут ее Марфа-проказница.
Передо мной была застенчиво улыбавшаяся молодая и красивая женщина.
Екатерина Павловна внешне напоминала учительницу: среднего роста, спокойное лицо и уверенный взгляд серых светлых глаз. Одета по-учительски строго и с достоинством — в черный костюм. Из-за черной шляпы с узкими полями светятся гладко зачесанные волосы.
В утренние часы улицы Симферополя еще свободны, и мы легко обгоняем автобусы и такси, мчащиеся к морю. Дорога Екатерине Павловне незнакома. Раньше, говорит она, ездила в Ялту через Севастополь.
Последние дни апреля. Крымская весна в полном великолепии. Цветет все, что может цвести. День облачный, и хотя солнце показывается лишь на короткое время, воздух успел прогреться. Опускаем боковое стекло. Запахи цветущих деревьев и трав доносятся с порывами легкого весеннего ветра.
Екатерина Павловна расспрашивает о музее, о Марии Павловне Чеховой.
Она вспоминает:
— В последний раз я была в музее Чехова 6 мая 1934 года. Я жила с внучками в Тессели, и в этот день ездили посмотреть на старые места, где мы жили в Ялте.
— Вы даже помните день, когда были в музее?
— Помню, потому что, вернувшись в Тессели, застала телеграмму о тяжелой болезни сына и той же машиной выехала в Севастополь для возвращения в Москву.
На утро назначено открытие памятника. Когда мы приехали в Приморский парк, к памятнику не так-то просто было подойти. Аллеи парка и набережная против гостиницы «Ореанда» сплошь заполнены людьми.
Фигура Горького, затянутая серым покрывалом, показалась Екатерине Павловне непомерно большой, высоко поднятой над толпой, над молодыми деревцами, высаженными вокруг. Она сказала нам об этом, чтобы проверить свое впечатление. Но поговорить не пришлось. Ее пригласили на трибуну.
После речей представителей городских организаций выступила Екатерина Павловна. Публика встретила ее бурно... Потом она рассказывала, что не ожидала такой радостной встречи, разволновалась и не сказала всего, что хотела.
С памятника спустили покрывало... Горький! Первое впечатление было такое, что казалось, Горький вышел неожиданно из парка и остановился перед шумной, нарядной толпой. По оживленному лицу и сиявшим глазам Екатерины Павловны видно было, что она довольна скульптурой. Горький изображен молодым. Высокий, по-юношески стройный, держа шляпу в руке, смотрит он на причудливые очертания южного города, на беспорядочно раскиданные по склонам гор дома, сады, виноградники.
...Город упирается в узкую каменистую набережную. Она круто обрывается, и волны, бьющие внизу одна за другой, возвращаются в голубой простор. Налетевший с моря ветерок как будто шевелит его волосы и раздувает похожий на крыло большой птицы переброшенный через руку плащ...
Таким был Горький при первой встрече с Ялтой. Вместе с ним, только что перенесшим обострение болезни легких, приезжала и Екатерина Павловна.
После торжеств началось наше путешествие по Ялте, возвращенной ее памятью в далекое прошлое, во времена Горького и Чехова.
По Виноградной улице подъехали к трехэтажному дому, опоясанному открытыми деревянными верандами, украшенными резьбой по дереву.
Здесь остановился Горький в первый приезд в Ялту. Ту же комнату снял и во второй приезд весной 1899 года. Идем по скрипучей деревянной лестнице, делающей зигзаги через каждые десять ступеней. Комната Горького была на третьем этаже — угловая, с одним окном.
Никого нет. Далеко видно море, серебристо-серое, согретое солнцем. Екатерина Павловна рассказывает, что здесь Горький продолжал писать «Фому Гордеева», правил корректуры романа, печатавшегося в журнале «Жизнь». Отсюда Горький ходил к Чехову на дачу «Омюр» по Аутской улице.
Побывали мы на даче «Омюр», в двухэтажном особняке с узкими, вытянутыми вверх окнами. Дом окружен старыми деревьями. На стене мемориальная доска. Чехов занимал две комнаты в первом этаже, пока строился его дом в Аутке. При первой встрече Горький и Чехов проговорили до утра. Потом пошли смотреть, как идет строительство чеховской дачи.
И хотя из того, что рассказывала Екатерина Павловна, многое было известно, слушая ее, казалось, что каким-то чудом очутились мы на месте далеких событий.
Рядом с ней легко вообразить милого собеседника и очень больного, тщедушного доктора Л.В. Средина в его квартире по Гимназической улице. У него собиралась на театральные вечера с Шаляпиным, Ермоловой местная радикально настроенная интеллигенция. Средин дружил с Чеховым, ценившим его отзывы о литературных и театральных событиях того времени. Познакомясь с ними, Горький, тяготившийся обстановкой меблированных комнат, вскоре перебрался на квартиру гостеприимного доктора.
Ко многому, что волновало ялтинских друзей Горького, Екатерина Павловна была причастна непосредственно. Дом писателя С.Я. Елпатьевского, известного в Ялте врача и общественного деятеля, ей не пришлось долго искать. Здесь она не раз появлялась с посылками, в которых были нелегальные издания, для конспирации вложенные то в книгу по истории итальянской живописи, то в брошюру религиозного содержания. Часто она заставала у Елпатьевского Куприна, Бунина, Найденова.
Последним горьковским адресом в Ялте был бывший доходный дом Ширяева на углу Морской и Аутской улиц, почти у самой набережной. В 1904 году у Екатерины Павловны, жившей здесь с детьми, поселился гимназист С. Маршак, приехавший по телеграмме Горького в Ялту на лечение.
На другой день мы побывали в Мисхоре и Алупке, где жил Горький в последующие приезды в Крым, заехали в Гаспру, чтобы побродить по парку и спуститься к морю, где Горький видел Толстого, сидящего на камнях у самой кромки воды. Поднялись на балкон дачи Паниной. Потом проехали в Кучук-Кой и Мухалатку.
Особенно мне запомнилась поездка в Тессели, близ Байдарских ворот... С Севастопольского шоссе машина сворачивает вниз. Начинается головокружительный спуск. Дорога все время петляет. Шофер притормаживает перед каждым поворотом, потом мчится с большой скоростью. Впечатление такое, что едем по спирали, которая спускается все ниже и ниже. Наконец последний виток — и небольшая площадка перед приземистым домом из серого камня. Останавливаемся у входа против мемориальной доски: «Здесь жил Максим Горький в 1933—1936 гг.»
Встречает главный врач санатория «Форос». Ему известно о нашем приезде. Входим в большую угловую комнату. Из окон видна часть парка, за ним горы. Здесь был кабинет Горького. Главный врач говорит:
— Теперь тут размещена библиотека санатория.
Екатерина Павловна показывает, как стоял письменный стол, где были полки с книгами. От обстановки кабинета сохранились диван и два кресла.
Здесь Горький писал четвертый том «Жизни Клима Самгина».
Через застекленную террасу, прогретую солнцем, идем в парк в сторону моря. Екатерина Павловна присаживается на ступеньки, приглашает нас.
— Вот здесь, — говорит она, — все мне напоминает прежнее Тессели.
Вероятно, и тогда была такая же тишина, охраняемая зарослями орешника и ежевики, старыми грабами. Пряно изнывали на солнце золотистые ветви цветущего итальянского дрока, поднимались к прозрачной синеве неба огромные зеленые зонты пинии.
Екатерина Павловна рассказывает:
— Через эту террасу Алексей Максимович пробирался в парк во время бессонницы. Как ни таился он, но замечали, что после ночных прогулок у него усиливался кашель. Стали убирать ключ от террасы. Но он нашел другой ход — через раскрытое окно.
Быть экскурсоводом по парку вызвалась Марфа.
В парке сохранилось почти все, как было при Горьком. Чуть ли не с каждого поворота дорожки открывалось что-нибудь такое, к чему прикасались его руки в часы отдыха или одиноких прогулок.
Останавливаемся у вылезшего на поверхность огромного нагромождения серо-сизых камней, похожих на утес. В послеобеденные часы, когда спадала жара, Горький часто отправлялся к этому утесу колоть камень. По утрам садовник нагружал тачку щебенкой и подсыпал ее на дорожки сада.
В парке не было пруда. Горький считал это упущение несправедливостью природы. Выкопали пруд, подвели к нему ручей, протекавший через парк к морю. На укрепление берегов пошел тот же серо-сизый камень, хорошо наколотый Горьким. На пруду появилась лодка, устраивались катания детей.
Спускаемся к морю. Марфа показывает каменную глыбу с плоской поверхностью, отполированную набегающими волнами. Сюда Горький приходил со своими внучками, когда море было спокойно. Детское воображение превращало огромную каменную глыбу в океанский корабль, зашедший в бухту... Кончалась стоянка. Горький давал знак к отплытию. Начиналось сказочное путешествие...
Накануне отъезда из Ялты Екатерина Павловна побывала в Чеховском доме.
Подъезжали к нему, когда солнце уже опустилось за Яйлу и согревало золотистым пламенем редкие облака, плывшие над чеховским садом. Всю дорогу Екатерина Павловна заметно волновалась. За эти дни, проведенные в Ялте, она успела наслышаться и увидеть своими глазами, во что обошлась война с немецко-фашистскими захватчиками. В ее огне сгорела Мисхорская дача «Нюра», где Горький в 1901—1902 гг. писал пьесу «Мещане».
После шумных городских улиц здесь было тихо. Наверху, где жила Мария Павловна, еще не зажигали огня, но у входа в дом горела лампочка.
Екатерина Павловна поднялась по ступенькам крыльца и позвонила. Она позвонила как знакомая Антона Павловича и Марии Павловны, как звонила в те времена, когда в доме жил Чехов. Здесь ее ждали.
Примечания
1. В 1956 году.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |