Подарок ткачихи

Экскурсия шла к концу. Из чеховской гостиной посетители выходили в галлерею и через нее на балкон.

В теплые безветренные дни Ялтинской зимы Чехов любил присесть здесь на скамейку, погреться на солнце. В просветах между ветвями кедра и магнолии видно море, которое, как и при жизни Чехова, кажется отсюда далеким и неподвижным. И только экскурсовод приготовился показать посаженные самим писателем деревья, как пожилая женщина, сдерживая шаг, взволнованная чем-то подошла к нему.

— Вы знаете, что тюлевая занавеска над дверью порвана? — спросила она. В голосе женщины чувствовалась укоризна.

Мы знали, что кто-то неосторожно открыл дверь и верхней частью ее задел занавеску. При осмотре повреждения было решено не исправлять нарушенное домашним способом, а временно скрепить. Но скрепки, очевидно, ослабли, и разрыв вновь стал виден.

Таких занавесей в чеховской столовой три. Одна над дверью, две — на окнах. Когда смотришь на них, то вспоминаются слова Горького о тончайших кружевах, с которыми он сравнивал рассказы Чехова, при этом, и те и другие, писал он, не выносят прикосновения неосторожных рук.

По бледному лицу женщины как тень, скользнуло беспокойство. Экскурсовод сказал ей, что дирекция музея договорилась с Центральными реставрационными мастерскими и пострадавшая занавеска в скором времени отправится в Москву для восстановления своего первоначального вида.

Поправив шерстяной платок, прикрывавший ее плечи, женщина еще раз взглянула на занавеску. И когда экскурсовод решил, что дальнейших пояснений от него не потребуется, и направился, чтобы поговорить о насаждениях чеховского сада, она сказала:

— У меня дома сохранились точно такие занавесочки, и не одна, а две — и совершенно целехонькие. Они принадлежали моей маме. Можно прислать? Если они окажутся вам нужными, мне будет очень приятно!

Конечно, узнав об этом, мы были крайне удивлены необычным предложением. Многие почитатели Чехова, побывав в музее, выражали признательность сестре великого писателя Марии Павловне, сохранившей чеховский дом в самые трудные для советского народа годы. А теперь, когда ее нет в живых, сколько записей в книге отзывов адресовано работникам музея с напутствием беречь каждую вещь в этом доме, беречь дорогой людям чеховский дом. И, конечно, естественно желание у многих экскурсантов помочь нам.

Однажды молодежная бригада с завода синтетического каучука из Новосибирска, приезжавшая с туристским «Поездом дружбы» в Крым, взволнованно писала о своей «встрече с Чеховым» и пообещала прислать легкую, прозрачную синтетическую ткань, чтобы предохранить не прикрытые стеклом чеховские вещи. Они сдержали свое слово. Все покрыть прозрачной тканью нельзя и мы сделали из нее покрытие на старинную домотканную скатерть на чеховском столе в гостиной.

Но о возможности получить в подарок редкую вещь (как в данном случае тюлевую занавеску), которая на языке музейных работников называется «типологической» и потому может заменить при необходимости утраченную мемориальную вещь, приходится говорить крайне редко и, главным образом, когда речь заходит о книгах того же названия, года, места издания.

Мы мало верили, что могут существовать оконные занавеси, подобные Чеховским. Помнится, как в 1957 году один из нас в Москве «проговорился» Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, что порван «ламбрекен в чеховской столовой», как по музейным записям называется эта занавеска. Разговор происходил за обеденным столом. Ольга Леонардовна, как всегда, подробно расспрашивала гостя из Ялтинского дома Чехова о нашей жизни и работе. И когда она услышала историю о порванном ламбрекене, то очень расстроилась. Марии Павловны Чеховой, основательницы музея, уже не было в живых. Случай с ламбрекеном произошел в первый год работы нового руководства музея. И как, очевидно, подумала Ольга Леонардовна, ничего хорошего в будущем он не предвещал. Она посоветовала почаще наведываться в московские комиссионные магазины и, если можно, договориться о покупке схожего ламбрекена. Ольга Леонардовна сказала, что оплатит сама все наши расходы.

Объехали много комиссионных магазинов. Везде дали объявления о покупке. Но наши попытки оказались тщетными. Никто не приносил для комиссионной продажи ламбрекены французской машинной работы конца прошлого века.

Поэтому-то экскурсовод и выразил сомнение:

— Вряд ли у вас такие занавеси. Чеховские были куплены в Москве в 1899 году и тогда же привезены в Ялту.

Волнуясь и теребя концы платка, сползавшего с плеч, женщина стала настойчиво уверять, что именно такие занавеси хранятся у нее и — совершенно новые.

Она оказалась работницей московской текстильной фабрики «Красная Роза» и рассказала, что хранящиеся у нее занавеси тоже были куплены в Москве. В то время ее мать еще была девушкой и собиралась выходить замуж. Когда невесте готовили приданое, были куплены занавеси.

Но от помолвки до свадьбы прошло около года. За это время для молодых подыскали более удобную комнату, большую с широкими окнами. Купленные занавеси, которые могла стать украшением жилья молодоженов, не подошли, оказались узкими. Пришлось покупать другие. Но те, что были приобретены раньше, остались лежать на дне сундука.

Они пролежали более полувека. Ее дочь уже сама мать взрослых детей, по путевке профкома приехала отдыхать в Ялту.

Перед отъездом в Москву она позвонила по телефону и сказала, что вышлет посылку с ламбрекенами.

Когда мы вскрыли посылочный ящик, и сличили присланные занавеси с чеховскими, то оказалось, что и по размеру, и по цвету и по форме, они ничем не отличаются от ламбрекенов, висящих в гостиной. Только несколько небольших желтых пятен, подобно меткам, оказались на них. Вероятно, во время долгого лежания в сундуке, положили на них какую-то вещь с металлическими пряжками или крючками, которую доставали редко. Они и оставили слабые следы ржавчины.

В сопроводительном письме говорилось. «Мы были в сентябре с мужем в замечательном домике Чехова. И сейчас нам вспоминается все, что мы видели в комнатах писателя. Это трогает нас до глубины души.

Помните наш разговор? Я обещала выслать Вам имеющиеся у меня, похожие на музейные занавеси на окнах. Пользуясь приятным случаем, шлю Вам и наш самый искренний московский привет.

Одновременно посылаю две занавесочки такие, какие мы видели в столовой у Антона Павловича.

С искренним уважением

Татьяна Кузнецова».

Нам тоже хотелось сделать что-нибудь приятное для Татьяны Герасимовны Кузнецовой. И мы оформили на нее подписку на полное собрание сочинений А.П. Чехова, выпускавшееся в ознаменование 100-летия со дня рождения писателя. В течение нескольких лет по получении каждого тома, мы переслали ей все двенадцать книг.

Она писала нам все эти годы о своей жизни. Потом письма стали приходить все реже и реже. И вдруг летом 1966 года в музей пришел старший лейтенант Советской Армии, ее сын. От него мы узнали, что Т.Г. Кузнецова тяжело больна. Чтобы передать работникам музея поклон, по ее поручению он заехал в Ялту. Она просила также принять, когда придет время, двенадцатитомное собрание сочинений Чехова как ее подарок музейной библиотеке.

Присланные ламбрекены мы повесили на окна в комнате матери писателя Евгении Яковлевны. Они оказались очень кстати, так как подлинные занавеси из этой комнаты не сохранились. После смерти Евгении Яковлевны в 1919 году в этой комнате Мария Павловна оставила жить сиделку Полю, ухаживающую в течение нескольких лет за больной матерью писателя.

Посетителям показывали в те годы только комнаты самого Антона Павловича — кабинет, спальню, столовую. Остальные не были музейными и ими продолжали пользоваться родственники писателя. Вскоре дом Чехова был объявлен национальным достоянием и Мария Павловна назначена хранителем и заведующей музеем. Первым сотрудником ее оказалась Полл, которая стала убирать музей.

Комната Евгении Яковлевны восстановлена как жилая в 1964 году. Поставлены на свои места личные вещи матери писателя, которые хранила Мария Павловна.

В чеховской гостиной, над входом в галерею, осталась висеть подлинная занавеска. Она побывала в московских реставрационных мастерских. Реставраторы, возвратившие к жизни в музеях огромное количество книг, картин, мебели, предметов личного обихода, которые окружали великих людей и близких к ним лиц, устранили разрывы в ткани ламбрекена. Для прочности реставраторы наклеили ламбрекен на тончайшую капроновую сетку. Восстановительные работы выполнены настолько тонко и изящно, что сотни тысяч посетителей музея не заметили того, что ламбрекен побывал в искусных руках реставраторов. Руководитель отдела, занимающегося восстановлением мягких тканей исторического значения, передав работникам музея ламбрекен, говорил:

— Мы сделали все, чтобы музейная вещь приобрела и прочность, и вид подлинника. Думаю, что в течение полувека занавесочка выдержит все превратности музейной жизни. И если возникнет необходимость снова передать ее в реставрацию, то к тому времени будут вероятно, придуманы такие способы сохранения великих реликвий прошлого, о которых мы не можем догадываться.