Зимой 1881 г. в Харьковском драматическом театре шла драма А.Н. Островского «Василиса Мелентьева». Спектакль близился к концу, когда внезапно занавес опустили и представление осталось неоконченным: Е.П. Кадмина, игравшая Василису, отравилась и в страшных мучениях скончалась в театральной уборной. Кадмина любила «офицера Т.», как называли его в газетах, дворянина, считавшего мезальянсом брак с актрисой. После довольно продолжительного романа он разошелся с Кадминой и решил жениться на богатой вдове. Узнав об этом, Кадмина послала обоим билеты на спектакль «Василиса Мелентьева», во время которого приняла яд. Смерть ее произвела на общество сильное впечатление.
Е.П. Кадмина выступала уже несколько лет в оперном и драматическом театрах Харькова. Она пользовалась большим и заслуженным успехом: ее звучное контральто в опере и искренность игры в драме вызывали восторги зрителей. Овации, букеты, подарки, хвалебные рецензии сопровождали спектакли с ее участием. Восторженная молодежь выпрягала лошадей из ее экипажа, чтобы собственноручно отвезти ее до квартиры. Поэты посвящали стихи талантливой красавице-артистке. Так, С. Андреевский писал о ней:
Смугла, как Руфь, с огнистым взором
И с чистым профилем камей...1
Трагическая смерть Кадминой вызвала многочисленные отклики в столичной и провинциальной печати. В Московской консерватории, которую окончила артистка, была учреждена стипендия ее имени.
Жизненная трагедия певицы, драматической актрисы и писательницы2 послужила сюжетом для ряда произведений. Таковы, например, повесть И.С. Тургенева «Клара Милич» (1887), рассказ В. Куницкого «Муж певицы» («Театр», 1883, № 10 и 11), драма Федорова-Соловцова «Евлампия Рамина» (1884), комедия А.С. Суворина «Татьяна Репина» (1886), а также драма в одном действии А.П. Чехова, также названная им «Татьяна Репина» (1889).
Драма Чехова была опубликована впервые только в 1924 г. братом писателя М.П. Чеховым в книге «Антон Чехов, театр, актеры и «Татьяна Репина» и в сборнике «А.П. Чехов. Затерянные произведения, неизданные письма, воспоминания, библиография». До настоящего времени пьеса является одной из загадок литературного наследия писателя.
Мария Павловна Чехова3 утверждала, что драма Чехова — пародия на «Татьяну Репину» А.С. Суворина, но действительно ли это? Реакционная пресса, вроде «Московских ведомостей», восхищенно хвалила произведение Суворина. Передовые газеты называли его комедию «бездарностью, так сказать, сугубою <...> в содержании — цинизм, пошлость, глупость».
«Татьяна Репина» Суворина обошла все театры России и была поставлена на сценах императорских театров в Петербурге и Москве в сезон 1888/89 г., причем заглавную роль в Александринском театре играла М.Г. Савина, в Московском Малом — М.Н. Ермолова.
Рецензенты писали, что в последнем акте, проведенном с необычайной силой М.Н. Ермоловой, «страх смерти охватил публику, в ложах — обмороки, в партере — истерические вопли... В зрительном зале стал бедлам, пьесу не доиграли, пришлось спустить занавес». Рецензенты восхищались игрой Ермоловой при изображении смерти и всячески подчеркивали, что триумф принадлежал именно артистке, а не автору:
«Да... Там хлопали, кричали, только... милый друг, не вам!» — насмехался над Сувориным Lupus на страницах газеты «Театр и жизнь»4.
Московский спектакль создавался при большом участии Чехова. Он вел от имени Суворина переговоры с Н.А. Никулиной, взявшей пьесу в свой бенефис, обсуждал с артистами роли, часто писал автору о ходе постановки.
Через два месяца после премьеры в Малом театре Чехов послал Суворину свою «Татьяну Репину». «Очень дешевый и бесполезный подарок, который обещал Вам», — писал он в сопроводительном письме (XIV, 324). Суворин напечатал пьесу Чехова в двух экземплярах и один послал автору. Такова внешняя история пьесы. По содержанию она является продолжением суворинской «Татьяны Репиной», как бы ее шестым действием. В ней изображена свадьба Сабинина и соперницы Репиной — Олениной — после смерти артистки.
Естественно, возникают вопросы: зачем Чехов написал свою пьесу? Какие задачи он ставил при ее создании? Была ли это пародия? Почему он писал о ней: «Следовало бы напечатать на обложке не Петербург, а Лейпциг» (XIV, 366).
Как известно, Чехов долгое время был близок с Сувориным, видел в нем «ум» и «талант». «Это большой человек», — отзывался он о Суворине. Интересовало его и творчество автора «Татьяны Репиной», его художественный метод, острые и самобытные оценки литературных явлений.
Среди писем Чехова конца 1880-х годов самые интересные адресованы владельцу «Нового времени». Ему пишет Чехов целые страницы о своем «Иванове», с ним собирается писать «Лешего», обсуждает творчество Поля Бурже, ему дает как сюжет для рассказа историю писателя-разночинца, замечательные строки о том, как он, Чехов, ощутил в своих жилах уже «не рабскую, а настоящую, человеческую кровь». Переписка велась главным образом по вопросам художественного метода, анализа приемов творчества, истории сюжетов и т. п.
В этом же теоретико-творческом плане писал Чехов и о суворинской «Татьяне Репиной», особенно во время работы над спектаклем в Малом театре. Содержания и общественно-политической тональности пьесы Чехов вообще не касался. Его огорчали в пьесе неестественность речи, недостаток жизненности и правдивости. Чехов восхищался игрою А.П. Ленского (в роли резонера-журналиста Адашева), писал, что он играет «изумительно... страстен, горяч, эффектен и необычайно симпатичен» (XIV, 297). Роль Ленского была переполнена огромными монологами публицистического характера, «о земстве, судах, полиции, государстве, семье, таланте, театре, детях, модах, больше всего об отношениях мужчины к женщине», как характеризовали в газетах содержание его монологов5. Нужен был талант Ленского, чтобы вдохнуть жизнь в эти публицистические тирады. Роль далась Ленскому нелегко. Чехов писал: «сердится он (Ленский), что в его говорильной роли мало движения» (XIV, 292). Суворин нарушал также основное требование эстетики Чехова: «Язык должен быть прост и изящен». Он прямо писал: в пьесе «очень много хорошего и оригинального, чего раньше не было в драматической литературе, и много нехорошего (например, язык)» (XIV, 257). Мнение Чехова сложилось твердо. Впервые прочитав пьесу, он говорил то же самое: «Если бы она была написана в стихах, то никто бы не заметил, что все действующие лица говорят одним и тем же языком, никто не упрекнул бы Ваших героев, что они не говорят, а философствуют и фельетонизируют... и не было бы заметно отсутствие пошлого языка и пошлых мелких движений, коими должны изобиловать современные драма и комедия и коих в Вашей «Татьяне» нет совсем... Недостатки Вашей пьесы непоправимы, потому что они органические» (XIV, 119).
Того же мнения был и В.И. Немирович-Данченко, указывавший на недостатки «Татьяны Репиной»: монологи действующих лиц «не только не вытекают из их положений и не помогают развитию фабулы, но даже не находятся в соответствии с характерами персонажей и нисколько не рисуют их. Все они написаны одним и тем же, к слову сказать, прекрасным, но чисто фельетонным языком»6.
В драме Чехова действие происходит уже после смерти Репиной, в церкви, во время венчания Сабинина и Олениной. Торжественные слова церковного обряда, стройные хоры молитв, шутки и разговоры публики создают яркую, полную жизни и движения картину. Язык действующих лиц — живой, «пошлый» язык, по определению Чехова. Совершенно отсутствуют монологи суворинских героев, подобно такому монологу Адашева перед умирающей Репиной: «Есть люди... они живут, они выносят бремя, более тяжелое, чем мы с вами. Или, по-вашему, все это ничтожество, не стоящее того, чтобы нам дышать с ними одним воздухом? Мы с вами выше их, мы более понимаем жизнь, мы лучше их, умнее и, уходя из этого мира, осуждаем их...». Подобные рассуждения занимают у Суворина целые страницы. В чеховской пьесе речь героев состоит из кратких предложений, с «низкой» лексикой разговорного языка; диалог ведется в системе быстро сменяющихся реплик. Персонажи Чехова говорят так:
«Котельников. Венцы тяжелые. У меня уж рука отекла.
Волгин. Ничего, я вас скоро сменю. От кого это пачулями разит, желал бы я знать!
Товарищ прокурора. Это от Котельникова.
Котельников. Врете.
Волгин. Тссс!»
Среди немногих высказываний Чехова в письме к Суворину о своей «Татьяне Репиной» есть загадочная фраза. Это уже приводившиеся слова, что на печатном экземпляре пьесы надо было бы напечатать «Лейпциг», а не «Петербург». Замечание Чехова не поддавалось расшифровке. «Не совсем ясен смысл последней фразы», — писал, например, исследователь «Татьяны Репиной» А.С. Долинин7. Михаил Павлович Чехов и за ним С. Балухатый объясняли загадочные слова тем, что из Лейпцига обычно появлялись в России запрещенные цензурой произведения, и это льстило их авторам. Они имели в виду, что в «Татьяне Репиной» изображен обряд венчания и среди персонажей находятся священник, дьякон и другие священнослужители. Михаил Павлович отметил, что в пьесе была впервые в русской литературе изображена церковная служба. Брат писателя, проведший детство вместе с ним, писал, что Антон Павлович хорошо знал богослужение и воспользовался этим знанием. Чехов, действительно, хорошо знал церковные службы, но если обратиться к издательской продукции Лейпцига, то станет очевидно, что известные фирмы — Таухниц, Брейткопф и Гертель, Бедекер, Брокгауз и др. — выпускали, главным образом, не бесцензурные произведения, а легкую беллетристику на французском, немецком и других языках. Среди излюбленных авторов издательств в эти годы большим успехом пользовалась молодая французская писательница, графиня Габриэль де-Мартель-де-Жанвиль (1850—1932), писавшая под коротеньким псевдонимом Жип (Gip). Ее пьески, живые, полные легкого остроумия, немного скабрезные и пошловатые, начали появляться с 1882 г. и тотчас завоевали известность среди любителей легкого чтения. В 1883 г. появилось одно из лучших ее произведений — «Около брака» («Autour du mariage») — изображенная в форме сценок история очаровательной Полетты и маркиза д'Алали. Картинки из жизни высшего общества в Париже, на водах, юмористическое описание свадебного путешествия и замужней жизни бойкой Полетты пользовались необыкновенным успехом. К 1890 г. отдельные произведения Жип вышли 73-м изданием. Признанием того, что форма «Татьяны Репиной» взята у кого-либо из зарубежных писателей, и является «загадочная» фраза Чехова о Лейпциге. «Когда исследователь разбирает Чехова, то почти при каждом возникающем сомнении он имеет право прежде всего заподозрить — не было ли тут какой-либо резвой шутки или «веселой мистификации», — писал один из современников писателя — А.В. Амфитеатров8. Упоминание Лейпцига раскрывает одну из таких мистификаций.
Обратимся к сценкам Жип: пятая в серии «Около брака» называется «Во время церковной службы». Изображена свадьба Полетты и маркиза д'Алали; место действия — церковь. Тема (свадьба) одинакова у Жип и Чехова. Комизм обеих пьес — в контрасте торжественного языка богослужения (латинского и церковнославянского) с языком публики. Однотипны и ремарки:
У Жип: «В церкви святого Августина. Много народу. Красивые туалеты. Церковь украшена коврами и цветами. В ожидании новобрачных все говорят громко и оглядываются на певцов, стоящих у органа».
У Чехова: «Седьмой час вечера. Соборная церковь. Горят все паникадила и ставники. Царские врата открыты. Поют два хора: архиерейский и соборный. Церковь полна народа. Тесно и душно. Идет венчание».
Начало пьес также сходно.
У Жип: «Появляется кардинал и служба начинается:
Introibo ad altare Dei,
Ad Deum, qui loctificat juventutem meam.
Г-н д'Алали. Как давно я не был в церкви».
У Чехова. «Отец Николай (читает): Помяни, боже, и воспитавшие их родители: зане молитвы родителей утверждают...
Архиерейский хор (поет): Аминь».
Далее, маркиз д'Алали, жених, замечает даму в полутраурном туалете и узнает бывшую свою любовницу Клоринду, может быть, артистку (в одной из реплик она упоминает имя театрального критика Зарсея). Зловещая тень ложится на состояние духа жениха. «Бедная Полетта и не подозревает, какие проклятья сыплются на ее голову», — размышляет он. А служба продолжается, звучат слова:
«Judica me, Deum, et discerne causam
meam de gentu Saneta...»
В «Татьяне Репиной» во время венчального обряда под торжественную славянскую речь богослужения Сабинин мучается угрызениями совести: зашедшая в церковь «дама в черном» кажется ему тенью погибшей Татьяны Репиной.
«Дьякон. Прощения и оставления грехов и прегрешений наших у господа просим.
Хор (поет). Подай, господи!
Оленина. Петр, ты весь дрожишь и тяжело дышишь... Тебе дурно?
Сабинин. Дама в черном... она... мы виноваты...
Оленина. Какая дама?
(Стон).
Сабинин. Репина стонет...
Дьякон. Прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати у господа просим.
Хор. Подай, господи!»
Кончаются обе пьесы благополучно: новобрачные уезжают...
У Жип Клоринда довольна — она устроила сцену, когда д'Алали сказал ей о своем намерении жениться. «Получилась чистая прибыль — 6000 франков. Вот так удача!» — думает она под звуки органа и певца: «O salutaris hostia quae Coeli pandis ostium». Назревшая трагедия прозаически разрешилась денежным кушем: герой просто откупался от своей любимой.
У Чехова новобрачные также уезжают, публика расходится, а в опустевшей церкви дама в черном кричит: «Я отравилась... из ненависти... Спасите меня! Спасите! Спасите!» На этом опускается занавес, и Чехов кончает свою пьесу заявлением: «А все остальное предоставляю фантазии А.С. Суворина».
Как видим, в сюжетах обеих пьес есть точки соприкосновения. Нужно еще отметить, что разговоры в толпе знакомых и незнакомых, пришедших полюбоваться свадьбой, изображены совершенно одинаковым приемом, который ни разу не встретится в пьесах Чехова. Это передача говора толпы без обозначения действующих лиц, рисующая фон свадебной церемонии. Это бойкая, часто остроумная, сплетническая, веселая, ядовитая болтовня публики, знакомых и незнакомых, толпящихся в церкви на эффектной богатой свадьбе.
Манера передачи говора толпы французской писательницы великолепно схвачена Чеховым:
У Жип: «В толпе:
— Полетта очень похорошела.
— Для того, что ее ожидает, это жаль.
— Вы строги...
— Я только справедлив.
— Видели вы Клоринду?
— Да, я входил в то время, когда она выходила из кареты».
У Чехова: «В толпе: — Тссс! Тише!
— Да меня самого толкают...
Хор (поет). Господи, помилуй!
В толпе: — Тише! Тссс!
— С кем это дурно?»
«Дьячок. Жена да убоится мужа своего!!
В толпе: — Слышите, Наталья Сергеевна. Жена да убоится мужа своего.
— Отвяжитесь! (Смех).
— Тсс! Господа, неловко!».
Сходство между пьесой Чехова и «Около брака» Жип явственно. Но встает вопрос: как могла прийти Чехову мысль воспользоваться общей формой пьесы Жип?
Прежде всего, нужно помнить, что Чехов знал западную литературу, особенно французскую. В редакции «Нового времени» он даже получил прозвище «западник». Вспомним его многочисленные пародии на произведения французских писателей — В. Гюго, А. Додэ, Ж. Верна, Понсон-дю-Террайля, Э. Габорио и других. Знал Чехов и Жип. «В книжном шкафу у Чехова на отдельных листах записаны авторы и названия книг и среди них... Жип. «Monsieur de Folleuil» (сообщено научным сотрудником Дома-музея А.П. Чехова в Ялте А.В. Ханило).
Кроме того, пьеса Жип «Около брака», приспособленная к сцене неким К. Кремье, шла в Петербурге во французском театре в декабре 1888 г., когда Чехов приехал туда на премьеру суворинской «Татьяны Репиной». В газетах появились рецензии на спектакль, причем строгий рецензент «Нового времени» обрушился именно на язык французской графини, рисовавшей хорошо ей известное высшее общество: «Один язык чего стоит, — писал он. — Мыслимое ли дело, чтобы в порядочном обществе говорили таким вульгарным распущенным языком»9. Этот «низкий» язык и прельстил Чехова, который писал Суворину в это время: «Если актеры будут говорить на сцене живо, как французы или итальянцы, то пьеса будет иметь успех».
Итак, форму пьесы Чехов взял у Жип, но почему он снял имя с суворинского издания «Татьяны Репиной»? Суворину он писал: «Фамилию свою я в корректуре зачеркнул, и мне непонятно, как это она уцелела» (XIV, 366).
Чеховскую «Татьяну Репину» можно назвать переделкой: эта форма «творчества» была в то время очень распространена. В юмористических журналах осмеивались «драматурги-фабриканты», которые пьесы «пишут, переводят, переделывают, переворачивают с иностранного на русские нравы, чинят, штопают, кладут на них заплаты, надвязывают пятки»10. В газетах то и дело мелькали остроты о том, как «заимствователь у заимствователя дубинку украл»11.
В то время Чехов иронически писал М.В. Киселевой: «Переделка вещь вполне легальная, но только в том случае, если грех против восьмой заповеди не режет глаз...». И тут же советовал: «Избегайте популярных сюжетов. Как ни тупоголовы наши г.г. редакторы, но уличить их в незнании парижской литературы... труд нелегкий». Поэтому и вычеркнул Чехов свою фамилию в корректуре «Татьяны Репиной», боясь попасть, даже в шутку, в число переделывателей-драматургов. Видимо, сходство со сценками Жип в то время бросалось в глаза.
На вопрос, как возникла «Татьяна Репина» Чехова, каково ее место в истории его драматургического творчества, была ли она пародией, кажется, можно дать такой ответ. После долгих собеседований, устных и эпистолярных, о пьесе Суворина, сводившихся, в общем, к одному: «В пьесе много нехорошего, например, язык», Чехов обещал ее автору дать наглядный пример того, каким должен быть язык персонажей в современной драматургии. Форма была взята из веселой комедии, сюжет которой в некоторых элементах совпадал с ситуациями, намеченными Сувориным для его героев. Так получилась остроумная пародия на суворинскую «Татьяну Репину». Пьеса Чехова контрастна, противоположна ей, придает ей нелепый вид, лишает художественной убедительности. Оригинальность пародии Чехова состоит в том, что он не преувеличивал недостатки языка Суворина, не вводил еще более длинных монологов. Он совершенно отбросил суворинскую манеру формирования речи персонажей, дав свою собственную. Нелепой развязкой он смеется над мелодраматизмом сюжета, пленившего Суворина.
В «Татьяне Репиной» Чехова перед нами блестящий отрывок-импровизация («написан в один присест»), ничему не научивший Суворина («бесполезный подарок... пороки Вашей пьесы — органические»12), но могущий послужить уроком драматургу, а читателю доставляющий наслаждение.
Примечания
1. С.А. Андреевский, поэт, переводчик, известный адвокат и судебный оратор. Печатался, главным образом, в «Вестнике Европы» и «Новом времени».
2. Ей принадлежит повесть «Диана Эмбриако» в сб. «Помощь братьям», 1884.
3. Письма А.П. Чехова, т. II. Под ред. М.П. Чеховой. М., 1912—1915, с. 322.
4. Lupus — В.В. Огарков (И.Ф. Масанов. Словарь псевдонимов, т. III. М., 1958, с. 318).
5. «Русские ведомости», № 19, 19 января 1889 г.
6. Там же.
7. А.С. Долинин. Пародия ли «Татьяна Репина» Чехова? — В сб. «А.П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография». Л., «Атеней», 1925, с. 59—84.
8. А.В. Амфитеатров. Оклеветанный Чехов (Полн. собр. соч. А.В. Амфитеатрова, т. XIV, с. 163).
9. «Новое время», № 4588, 5 декабря 1888 г. («Театр и жизнь»).
10. «Театр и жизнь», № 249, 18 января 1889 г.
11. Там же.
12. Все же отметим, что Суворин пытался воспользоваться уроком Чехова: в последнем издании своей пьесы (1911 г., изд. 4, исправ. и дополн.) он сильно сократил монологи Адашева, но оставил в целости тирады Кокошкиной и Репиной.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |