«Вечные» образы и сюжеты — неотъемлемая часть любой национальной литературы. Изучение специфики обращения к ним конкретного писателя позволяет глубже понять механизм взаимодействия его творчества с мировой литературной традицией, особенности используемой им типологии характера, а грамотное толкование вводимых автором в произведение культурных реминисценций и аллюзий расширяет интерпретационные возможности конкретного текста.
Наше внимание в связи с указанной проблемой к творчеству Чехова может показаться неожиданным: известен четко сформулированный Чеховым отказ от персонажа — легендарного деятеля или героя прошлого и осознанное стремление писателя к изображению обыкновенного среднего человека. Однако обилие самых разных литературных «отсылок», которыми для вдумчивого читателя насыщены чеховские тексты, постоянно привлекает внимание исследователей и требует объяснения. Хочется надеяться, что предпринятая в настоящей работе попытка увидеть в характере и мировосприятии некоторых героев Чехова отголоски гамлетовского, фаустовского, донжуанского начала позволит раскрыть новые грани любимого писателем типа «зарапортовавшегося» героя «недотепы»1 и уточнить наши представления о взаимодействии в творчестве Чехова мировой и русской литературных традиций.
Переходя в разряд «вечных образов», литературный герой, безусловно утрачивает часть многостороннего универсального содержания, заложенного в него автором, взамен приобретая черты, созвучные определенной эпохе и той культуре, в которую он попадает, поэтому собирательные образы русского Гамлета, русского Фауста, русского Дон Жуана получают самостоятельное развитие в российской литературе и многим отличаются от своих прообразов. Сказанное нельзя не учитывать при разговоре о роли «вечных образов» в творчестве писателя, вступившего в литературу в конце XIX века. В произведениях Чехова его собственное глубокое понимание героев мировой классики корректируется подспудным знанием того, какое художественное воплощение данный образ уже получил в творчестве других русских писателей и какое представление о нем бытует в широких слоях российской интеллигенции. Волей-неволей Чехов соприкасается с «вечными образами» через посредство предшествующей ему русской литературы, в первую очередь Тургенева, богатство литературно-ассоциативного фона произведений которого теоретически осмыслено самим писателем в докладе «Гамлет и Дон Кихот».
Анализ существующих литературоведческих исследований, связанных с интересующей нас темой, проводился в нескольких направлениях. Отдельного упоминания заслуживают труды, посвященные рассмотрению истории возникновения и жизни в русской литературе «вечных образов» Гамлета, Дон Кихота, Дон Жуана, Фауста2. Данные исследования обогатили автора настоящей работы богатейшим фактическим материалом, позволившим более грамотно и осознанно раскрыть культурно-исторический контекст проблемы. Но имя Чехова в них либо вовсе не упоминается, либо ему уделено сравнительно мало внимания, что, впрочем, объяснимо: стремясь охватить достаточно большой период бытования рассматриваемого явления, исследователи вынуждены главным образом обращать внимание на бесспорные, открыто провозглашенные случаи использования писателем «вечных образов» (А.С. Пушкин, А.К. Толстой, М. Цветаева — в связи с Дон Жуаном, И.С. Тургенев — в связи с Гамлетом и Дон Кихотом).
Впервые сама возможность и значимость для изучения особенностей творческой манеры Чехова сопоставления ряда его персонажей с «вечными образами» мировой литературы обоснована В.Б. Катаевым в книге «Литературные связи Чехова» (45). В ней же автор дает и возможные образцы такого сопоставления, анализируя характеры чеховского Гамлета-Иванова, Фауста-профессора Николая Степановича и Дон Жуана-Гурова и выделяя присущий каждому из названных типов героя определенный комплекс черт. За исключением книги Катаева мы не можем назвать ни одного серьезного монографического исследования, посвященного роли «вечных образов» в творчестве Чехова. Разработка данной проблемы до сих пор носит весьма фрагментарный характер, исчерпываясь рамками небольших статей, посвященных анализу конкретного произведения3, или отдельными упоминаниями о «вечных образах» при раскрытии характера какого-нибудь чеховского героя в трудах, связанных с различными аспектами поэтики писателя (см. работы К.И. Чуковского, Ю. Айхенвальда, Н.Я. Берковского, З. Паперного, И. Сухих). Как правило, внимание исследователей сосредоточено вокруг произведений, где Сопоставление персонажей с «вечными образами» настойчиво подсказывается текстом: «Безотцовщина», «Иванов», «Скучная история», «Дуэль», «Дама с собачкой». Произведения с более завуалированными связями с мировой классикой рассматриваются реже. Практически вне поля зрения ученых остается и вопрос об отражении в конкретных художественных текстах эволюции чеховских представлений о русском Гамлете, Фаусте, Дон Жуане и о причинах, ее порождающих. В настоящей работе будет предпринята попытка хотя бы отчасти ликвидировать указанные пробелы.
Итак, цель исследования видится нам в выявлении и подробном изучении характера и мировосприятия героев Чехова, которых можно соотнести с «вечными образами» мировой литературы (Гамлетом, Фаустом, Дон Жуаном), в рассмотрении эволюции каждого из названных типов персонажа в творчестве писателя и на основании этого некоторых особенностей чеховского прочтения мировой классики, созвучных его собственному миропониманию.
Названная цель может быть достигнута при решении ряда частных задач. Во-первых, уже во введении необходимо уточнить тот смысл, который мы вкладываем в понятие «вечный образ». Дело в том, что указанное понятие не получило в литературоведении жесткого определения и, по всей видимости, в силу своей специфики, действительно, не нуждается в нем. Литературный энциклопедический словарь толкует его следующим образом: «Вечные образы — литературные и мифологические персонажи, имеющие всечеловеческое значение и нашедшие многочисленные воплощения в литературе разных стран и эпох: Прометей, Каин и Авель, Мефистофель и Фауст, Гамлет, Дон Жуан, Дон Кихот... Вследствие заложенного в вечный образ глубокого общезначимого, нравственного и мировоззренческого содержания, выходящего за рамки породившей их эпохи, они приобрели непреходящую эстетическую ценность... Потенциально всякий образ, воспринимаемый как современный читателями разных эпох, может расцениваться в качестве «вечного». Однако по традиции, установившейся в литературоведении, к вечным образам относят прежде всего такие образы, которые дают возможность их многозначной философской интерпретации»4. Эта непритязательная формулировка содержит, на наш взгляд, основные отличительные особенности «вечного образа»: «непреходящая эстетическая ценность», порождаемая нравственным мировоззренческим содержанием и потенциальной многозначностью. «Вечный образ», с одной стороны, оказывается символом каких-то универсальных свойств, присущих человеческой натуре, с другой, той рамкой, которую каждая эпоха, каждый читатель заполняет своим содержанием, открывая все новые, созвучные собственным переживаниям грани. В последнее время в работах современных литературоведов понятие «вечный образ» часто отождествляется с понятием «архетип». Подобное сближение, несомненно, имеет основание, но все же архетип ориентирован на бессознательное восприятие неких архетипических мотивов и их комбинаций, в то время как появление «вечного образа» обычно связано с сознательным стремлением художника «придать через мифологические и литературные параллели глубину и перспективу изображаемому» (45, с. 85). Но оговоримся: если при анализе образа пушкинского Дон Гуана или даже тургеневского Гамлета Щигровского уезда мы можем говорить о сознательном стремлении автора сопоставить героя с конкретным «вечным образом», то обращение к «вечным образам» в творчестве Чехова не носит столь ярко выраженного характера. Хотя его творчество во многом реминисцентно, обычно это скрытая, косвенная реминисцентность. Таким образом, сформулировав тему: ««Вечные образы» в творчестве Чехова», — мы осознаем, что говорим скорее не о «вечных образах» в традиционном смысле, а лишь об их отголосках в чеховских произведениях.
Во-вторых, исследование особенностей чеховской интерпретации «вечных образов» невозможно без привлечения широкого культурно-исторического контекста: следует проследить, как интересующие нас вечные образы появляются и развиваются в русской дочеховской литературе, проанализировать возможности соприкосновения писателя с данной традицией, выявить круг источников, из которых он мог почерпнуть ту или иную трактовку русского Гамлета, Фауста, Дон Жуана. Решению указанной задачи посвящен первый параграф каждой главы работы.
В-третьих, надо установить строгие критерии отбора произведений для анализа. Подробно они будут оговариваться в процессе работы. Во введении считаем нужным прояснить только самые общие принципы. Безусловно, определяющим критерием является для нас наличие в тексте сопоставлений с рассматриваемым «вечным образом», а также прямых или скрытых перекличек с соответствующим произведением мировой классики. Но ввиду разнообразия литературных связей чеховских образов с предшественниками в русской и мировой литературе и специфики самого понятия «вечный образ» в нашем поле зрения оказались и произведения, чья связь с мировой литературной традицией внешне ограничена отдельной цитатой, мотивом, ситуацией или не декларирована вовсе, если их герои наделены хотя бы отчасти комплексом черт, присущих русскому Гамлету, Фаусту, Дон Жуану в нашем понимании.
В-четвертых, логичным результатом исследования может стать попытка соотнесения вырисовывающегося перед нами в ходе анализа типа героя с некоторыми гранями духовного облика самого писателя, отчасти реконструируемого по письмам, воспоминаниям современников, мнениям ряда критиков. Возможность и необходимость постановки такого вопроса определяется спецификой «вечного образа», почти всегда рождаемого на стыке самых разных литературных интерпретаций, интерпретация же, как правило, субъективна и потому раскрывает перед нами не только смысл того или иного произведения, но и личность самого интерпретатора.
Характер поставленных целей и задач определяет последовательность рассмотрения проблемы и структуру работы, состоящей из введения, трех глав и заключения.
Каждую главу открывает параграф «К постановке вопроса». В нем прослеживается история развития образа русского Гамлета, Фауста, Дон Жуана, называются предполагаемые источники формирования чеховской концепции данного образа, дается ее общая характеристика. В последующих параграфах в хронологическом порядке рассматриваются драматические и прозаические произведения Чехова, в которых, по нашему мнению, присутствуют герои, соотносимые с «вечными образами». В конце главы помещены выводы.
При этом следует сразу оговорить, что ряд произведений писателя («На пути», «Страх», «Скучная история») анализируются с разных точек зрения сразу в нескольких главах работы, иными словами герои их попеременно оказываются то Гамлетами, то Фаустами, то Дон Жуанами. Стремясь оправдать данный алогизм, напомним, что почти все критики и литературоведы как при жизни Чехова, так и впоследствии, говоря об особенностях характера Платонова, Иванова, Лихарева, профессора Николая Степановича, прибегали к сопоставлениям этих героев с самыми разными «вечными образами», всякий раз легко находя подтверждения в тексте (Лихарев — русский Гамлет и Фауст, Платонов — Дон Жуан и Гамлет). Дело здесь не в добросовестности или недобросовестности конкретного ученого, а в том, что рассмотренные нами чеховские Гамлеты, Фаусты, Дон Жуаны действительно близки по своему мировосприятию и психологическому складу. По предположению автора настоящей работы, они воплощают разные стороны сквозного для всего творчества Чехова типа героя — человека слабого, неуверенного, сомневающегося, часто чувствующего себя несостоявшимся как личность. Постановка вопроса о возможной родственности мироощущения этого героя переживаниям самого писателя, отдельно рассматриваемая в работе, представляется нам одним из существенных, хотя и не бесспорных результатов проведенного исследования.
Примечания
1. Оба определения принадлежат К.И. Чуковскому (131, с. 18). Здесь и далее цитируемые работы см. в библиографии. В скобках первая цифра соответствует порядковому номеру цитируемого издания в общем библиографическом списке, вторая цифра указывает номер страницы.
2. Левин Ю.Д. Шекспир и русская литература XIX века (56); Старосельская Н.Д. Русский Фауст (100); Жирмунский В. Гете в русской литературе (33); кандидатские диссертации Погребной Я.В. О закономерностях возникновения и специфике литературных интерпретаций мифемы Дон Жуан (80) и Веселовской Н.В. Дон Жуан русской классической литературы (15).
3. Елизарова М.Е. Образ Гамлета и проблема гамлетизма в русской литературе конца 19 века (32); Норец Ж.С. Иванов и Гамлет (Опыт сравнительной характеристики (74); Шах-Азизова Т.К. Русский Гамлет («Иванов» и его время) (134); Гульченко В.В. Платонов и Дон Гуан (Проблема Дон Жуана в произведениях А.С. Пушкина «Каменный гость» и А.П. Чехова «Безотцовщина») (128).
4. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 64.
| К оглавлению | Следующая страница |