Посвящается детям, внукам, друзьям
«Вишневому саду» скоро уже 100 лет, и полное исследование нашей темы не под силу одному автору.
Единственная в нашей стране монография об этой пьесе — книга Г. Бродской1 — богата документальными материалами о судьбе «Вишневого сада» на сцене Московского Художественного театра. Значительный раздел судьбы пьесы «во времени» основательно исследован.
Не обходя, разумеется, этого спектакля, положившего начало интерпретации пьесы, мы подошли к теме и с других сторон. На примере разных трактовок «Вишневого сада» мы старались показать, какое место заняла пьеса в сознании нашего общества и какой след она оставила в развитии словесного и театрального искусства XX в.
Слишком долго, с прижизненной критики пьесы, смысл ее ограничивался конкретным социальным процессом в России — разорением помещичьих усадеб. Этот взгляд до сих пор бытует, например, в переизданиях «Крылатых слов» Н.С. и М.Г. Ашукиных: название пьесы, «в которой изображена жизнь оскудевших дворян в родовой усадьбе», сводится в этом справочнике к «символу дворянского усадебного быта». В современном сознании эта пьеса предстает как метафора смены исторических эпох, где бы и на какой социальной почве эта смена ни происходила.
Давно уже прошло время, когда, по словам Трофимова, каждая «вишня», каждый «листок» и «ствол» в саду Гаевых отождествлялись только с несправедливостью помещиков по отношению к крестьянам и гибелью имения. Ныне нас волнуют в этой пьесе — кроме драматических событий — сами люди, попавшие в их водоворот, обращенность этих событий к общечеловеческим ценностям, к движениям человеческой души. Это вызывает желание всмотреться пристальнее в каждое действующее лицо пьесы, вникнуть в ее психологический мир, не всегда ясный, иногда даже загадочный — ввиду скупости Чехова на пояснения и мотивировки, — и соотнести переживаемое душевное состояние героев с главным ее событием.
Интерпретация литературного произведения — в творческой ли лаборатории других писателей, под «скальпелем» режиссера или под актерским гримом, в трактовке критиков и исследователей — чревата односторонностью и потерями. Учитывая это в предлагаемом «жизнеописании» «Вишневого сада», мы сосредоточили внимание на обеих гранях пьесы — на той, что связана с историей общества, и на той, что освещает историю человеческой души.
Не ставя специальной задачи — осветить влияние пьесы на мировую драму и театр (об этом читатель может судить по книге Б. Зингермана «Театр Чехова и его мировое значение», 1988, по работам о влиянии Чехова на драматургов и о постановках пьесы, а также по 100-му тому «Литературного наследства» «Чехов и мировая литература»2), мы все же, по мере возможности, дополняли жизнь пьесы «во времени» ее жизнью «в пространстве», т. е. в других странах.
Начало пути «Вишневого сада» в XX век было драматическим: автор, как известно, был недоволен постановкой МХТ, да и с 1905 г. публика на время остыла к спектаклю3.
Теперь, через многие десятилетия, когда все более открывается многообразие художественного мира «Вишневого сада», кажется, что представление К.С. Станиславского о нем как о «тяжелой драме» не удовлетворяло автора потому, что суживало мир пьесы. Для понимания смысла пьесы, на создание которой столько сил отдал тяжело больной Чехов, воплощения на сцене только «драмы» было мало. Сосредоточенность режиссера на драме дворянства дала в сущности повод к социологическим трактовкам в критике. Хотя на премьерной афише комедия Чехова была названа, как известно, просто «пьесой», а не «драмой», в сознании автора утвердилось представление, что театр поставил«Вишневый сад» как «драму». Но можно ли пьесу с уверенностью считать «комедией» — это все еще обсуждается.
Произведение итоговое, вместившее в себе художественные открытия писателя, «Вишневый сад», казалось, исчерпал все возможности автора. Перед самым началом репетиций В.И. Немирович-Данченко начал ставить первый акт «Иванова» в своей школе при МХТ, заявив Чехову: «Вот это перл! Лучше всего, кажется, что тобой написано»4. Странно должны были прозвучать тогда эти слова для создателя «Вишневого сада». При всей несклонности к высоким самооценкам он считал, что в этой его пьесе есть «что-то новое» (XI, 256). Да и театр, судя по письмам к Чехову, принял долгожданную пьесу как будто единодушно...
После смерти Чехова Немирович писал Станиславскому: «Чехова мы потеряли еще с «Вишневым садом». Он не написал бы ничего»5. Симптоматично, что свое желание к концу жизни создать образцовый для нового времени чеховский спектакль Немирович-Данченко исполнил не на «Вишневом саде», а на «Трех сестрах» (1940).
Предположение, что Чехов после «Вишневого сада» «не написал бы ничего», требует уточнения. Не написал бы — по состоянию здоровья, но если физически еще смог бы работать, то «написал бы». Только, скорее всего, в новом для него художественном ключе.
Едва окончив «Вишневый сад», Чехов придумал два драматургических сюжета и рассказывал о них Станиславскому, А.Л. Вишневскому, О.Л. Книппер. В печать эти сведения попали в 1920-е годы.
Первый сюжет Станиславский прямо связал с возможным для Чехова «совершенно новым» направлением. Речь в нем идет о любви двух друзей к одной и той же женщине. «Кончается тем, что оба они уезжают в экспедицию на Северный полюс. Декорация последнего действия изображает громадный корабль, затертый во льдах. В финале пьесы оба приятеля видят белый призрак, скользящий по снегу. Очевидно, это тень или душа скончавшейся далеко на родине любимой женщины»6. События, вполне мыслимые в художественном мире символистов.
Другой замысел — пьеса «без героя». «В течение трех действий героя ждут, — вспоминает Вишневский, — о нем говорят. Он то едет, то не едет. А в четвертом действии, когда все уже приготовлено для встречи, приходит телеграмма, что он умер»7. От этого сюжета — прямая дорога к трагедии С. Беккета «В ожидании Годо», с которой связано рождение театра абсурда8.
Воплощение этих замыслов вывело бы, вероятно, Чехова-драматурга на необычный для него путь. Не случайно, видимо, в самом конце 1890-х годов среди его заготовок для будущих произведений появилась странная, разрывающая привычный для нас реалистический контекст чеховских записных книжек заметка: «Разговор на другой планете о земле через 1000 лет: помнишь ли ты то дерево... (березу)» (17, 177).
Возможно, первоначальное желание Чехова разделить события «Вишневого сада» на три акта и тем самым изменить своему многолетнему опыту работы над четырехактными пьесами, осуществилось бы в этих необычных для него сюжетах. И, выражаясь его словами по другому поводу, они бы ударили читателя «в нос своей новизной»... Оба замысла — словно струны в творческом инструменте автора: уже натянутые, готовые к тому, чтобы исполнить новую мелодию, они оборвались... И этот звук, сродни мистическому звуку «лопнувшей струны» в «Вишневом саде», до сих пор отдается в нашем сознании. Он напоминает, что при всей завершенности чеховской драматургии в ней были возможности, осуществившиеся в искусстве будущего. О «конце» и «начале» — как и его последняя пьеса, написанная с ощущением дыхания наступившего нового века.
А.П. Чехов. 1898
Примечания
За помощь в работе над книгой сердечно благодарю ведущего библиотекаря Библиотеки ИМЛИ РАН Е.Ю. Суховерскую, заведующего отделом «Научно-библиографический центр» Библиотеки иностранной литературы Ю.Г. Фридштейна, а также коллектив сотрудников Центральной научной библиотеки СТД РФ (ВТО).
Произведения Чехова цитируются по Полному собранию сочинений и писем в 30 т. (М., 1974—1983). Ссылки — в тексте: для серии Сочинений — том (арабскими цифрами), страница; для Писем — том (римскими цифрами), страница. Если письма цитируются с полной датой, ссылок не дается.
1. Бродская Г. Алексеев-Станиславский, Чехов и другие: Вишневосадская эпопея. Т. I: Середина XIX века — 1898; Т. II: 1902—1950-е. М., 2000 (далее по всей работе — Бродская Г., том, страница).
2. ЛН. Т. 100; Чехов и мировая литература. М., 1997. Кн. 1; Кн. 2, 3 готовятся к печати.
3. Соболев Ю. «Вишневый сад» (1904 — 17 января 1914) // Рампа и жизнь. 1914. № 3. С. 5.
4. Письмо от 7 ноября 1903 г. // Немирович-Данченко Вл.И. Избранные письма: В 2 т. М., 1979. Т. 1. С. 352. Правда, позже Немирович-Данченко признал, что спектакль все же приобрел силу (см. с. 39—40 наст. изд.). Но сам он поставил «Вишневый сад» лишь однажды, и не на родине, а за границей, с итальянской труппой Т.П. Павловой, осуществляя, по его словам, чеховский вариант легкой комедии или даже водевиля. См.: Радищева О.А. Станиславский и Немирович-Данченко: История театральных отношений. 1897—1908. М., 1997. С. 310.
5. Письмо от июля (после 26-го) 1904 г. // Немирович-Данченко Вл.И. Указ. соч. С. 378.
6. Станиславский К.С. Собр. соч.: В 9 т. М., 1988. Т. 1. С. 348. Ср.: Книппер О.Л. Об А.П. Чехове // Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Ч. 1: Воспоминания и статьи. Переписка с А.П. Чеховым (1902—1904). М., 1972. С. 61. О.А. Радищева заметила родство белого призрака в этом замысле с видением покойной матери Раневской «в белом платье» (Радищева О.А. Указ. соч. С. 238).
7. Вишневский А.Л. Клочки воспоминаний. Л., 1928. С. 101.
8. См.: Клуге Р.-Д. О смысле ожидания (Драматургия Чехова и «В ожидании Годо» Беккета) // Чеховиана: Чехов и Франция. М., 1992. С. 140—145. Специально о Беккете в связи с «Вишневым садом» см. с. 199—218 настоящей книги.
| К оглавлению | Следующая страница |