Может возникнуть вопрос: если Чехов «децентрализует» систему образов в своей третьей пьесе, почему же он все-таки ее называет именем этого персонажа, а не другого? Почему «Лешему» дано такое предпочтение?
Тут мы сталкиваемся со второй важной особенностью пьесы, в которой также наметились черты будущего, зрелого Чехова-драматурга. За «Лешим» — лесное царство, полуреальное, полусказочное, легендарное. В названии пьесы просвечивает образная символика.
Леший — Михаил Хрущов выступает в защиту лесов («Все русские леса трещат от топоров, гибнут миллиарды деревьев... <...> Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью от сознания, что я помогаю богу создавать организм»).
Само слово «леший», происходящее от слова «лес», — никак не синоним деловому «лесник» или «лесничий».
Михаил Львович — не просто «представитель» леса, он страждущий дух лесного царства. Лес для него символ добра, первозданной красоты, всего того, что уничтожает людская жестокость.
Возникает образное сравнение, оно проведено сквозь пьесу: люди губят леса, — и люди губят друг друга.
«Вот как сказал сейчас Леший, — с горечью говорит Елена Андреевна, — все вы безрассудно губите леса, и скоро на земле ничего не останется; точно так вы безрассудно губите человека, и скоро по вашей милости на земле не останется ни верности, ни чистоты, ни способности жертвовать собой».
В первых произведениях Чехова-драматурга едва намечались сквозные образные мотивы. В «Безотцовщине» мы такого лейтмотива не найдем, само это слово, «безотцовщина», — скорее тема, нежели повторяющийся образ. В «Иванове» более отчетливо звучат образные мотивы — «совиное гнездо», «кружовенное варенье» Зюзюшки. В «Лешем» впервые образный мотив оформился, он как бы предварен заглавием.
«Скоро все съедят друг друга... Леса спасает Леший, а людей некому спасать», — жалуется Елена Андреевна. «Вы, господа, называете меня Лешим, — говорит Михаил Львович в финале — но ведь не я один, во всех вас сидит леший, все вы бродите в темном лесу и живете ощупью». И дальше: «Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп...»
Слово «леший» переливается в пьесе разными значениями: это и нечто поэтическое — и темное, дремучее. Есть в развитии этого мотива и некоторая аллегоричность, известная построенность и подчеркнутая сопоставленность двух рядов — лес и люди. Например: «...нег людей, которые выводили бы нас из этого темного леса, исправляли бы то, что мы портим...»
И, наверное, эта аллегорическая назидательность связана с той ролью «сентенций», о которой шла речь. Однако при всем при том Чехов намечал здесь тип пьесы с образным заглавием, который в зрелые годы будет представлен «Чайкой» и «Вишневым садом».
Конец 80-х годов — напряженнейшая пора в развитии Чехова, которую сам он называл «форсированным маршем». Именно в эту пору автор «Лешего» делает два важных открытия: он преодолевает единодержавие героя (хотя сохраняет важную роль центрального события-поступка — выстрела Жоржа Войницкого; затем, в «Дяде Ване», эта роль главного события будет снята) и вместе с тем ищет новые формы образно-символического скрепления разнопланового материала.
И здесь молодой драматург опирался на опыт предшественников, на драматургию Пушкина и Островского.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |