Островский — второе имя после Пушкина, которое может быть названо среди предшественников Чехова, автора «Лешего». Именно у него драматург мог найти пьесы, в основе которых — центральный поэтический образ, накладывающий печать на развитие сюжета, окрашивающий всю атмосферу произведения.
«Гроза» у Островского, мы это хорошо усвоили со школьных лет, — многосторонний образ, предстающий в разных значениях. Это разыгравшаяся непогода, удары грома, под которые Катерина признается мужу в измене, и стихия природы, от которой самоучка — изобретатель Кулигин предлагает защищаться «громовыми отводами». Это и грозная сила Кабанихи, о которой говорит уезжающий Тихон: «Недели две никакой грозы надо мной не будет». Когда надвигается грозовая туча, Борис показывает на дом Кабанихи: «Пойдемте! Здесь страшнее!»
Гроза в пьесе и та душевная буря, которую переживает героиня; ее чувство неминуемой беды, несчастья, надвигающейся гибели («Быть беде...»).
Героиня и гроза как будто движутся друг к другу. Убежденность героини: «Я умру скоро», ее готовность дойти до крайности, не останавливаясь ни перед чем («В окно выброшусь, в Волгу кинусь»), восклицания прохожих («Эта гроза даром не пройдет <...> Либо уж убьет кого-нибудь, либо дом сгорит; вот увидишь: потому, смотри, какой цвет необнакновенный!») — все это нагнетает мрачную и тревожную атмосферу, предвещающую смертельную развязку.
В сущности, по этому же принципу строится более поздняя пьеса Островского — «Лес» (1870). Центральное слово — заглавие пьесы — также выступает в своем прямом, непосредственном смысле — и в переносном, символическом. Начинается пьеса с упоминания о том, что помещица Гурмыжская продала лес. Но дальше это слово — «лес» — поворачивается другим своим значением — как символ дремучести, непросвещенности, невежества («Да и то сказать — образование; а здесь что? Одно слово: «лес»).
В последних, уже почти под занавес, словах Несчастливцева это второе, переносное значение слова «лес» раскрывается еще более развернуто: «...зачем мы зашли, как мы попали в этот лес, в этот сыр-дремучий бор? Зачем мы, братец, спугнули сов и филинов? Что им мешать! Пусть их живут, как им хочется! Тут все в порядке, братец, как в лесу быть следует...»1.
В «Лешем» тоже соединяются два значения слова: это реальный лес, который продал Серебряков, и: «Вы, господа, называете меня Лешим, но ведь не я один, во всех вас сидит леший, все вы бродите в темном лесу...»
Так же метафорически двоится слово, ставшее заглавием, — «Леший».
Таковы два открытия, сделанные Чеховым в «Лешем», в его третьей пьесе. Писатель отказался от единодержавия главного героя. И он впервые попробовал строить пьесу со сквозным образно-символическим мотивом. Это было сделано еще недостаточно последовательно и органично. Чтобы убедиться, можно сравнить образы «леса», «лешего» в пьесе — и образ сада в «Вишневом саде». Во втором случае вся пьеса действительно вырастает из единого образного зерна. Однако путь к такому типу построения пьесы был начат в «Лешем».
Примечания
1. В воспоминаниях «О Владимире Ивановиче Немировиче-Данченко» В. Виленкин говорит о том, как режиссер представлял постановку «Леса»: «Владимир Иванович делал какой-то особенный упор на самое название пьесы — «Лес». Лес, чащоба, звериный, страшный быт, непроходимое невежество — все заросло пороком» («Театр», 1978, № 11, с. 64).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |