Вспомним еще раз финал «Лешего», о котором Чехов писал: «Конец благополучный».
Выстрел дяди Жоржа изменил все: герои, раскаявшиеся и пристыженные, протягивают друг другу руки. Наступает всеобщее примирение. И последняя реплика пьесы — Вафля восклицает: «Это восхитительно! Это восхитительно!»
С этим-то «восхитительным» концом «Лешего» решительно покончил Чехов в «Дяде Ване». Вместо трех благополучных пар (Серебряковы, Хрущов и Соня, Федор Иванович и Юля) — безрадостный конец с разбитыми надеждами и ожиданиями почти всех героев — кроме, может быть, безнадежно самодовольного Серебрякова.
Одну пару Чехов устранил вовсе — Федор Иванович и Юля вычеркнуты из состава действующих лиц. Никакого благополучия нет во взаимоотношениях Елены Андреевны и Серебрякова: раньше она уходила от него и затем возвращалась. В «Дяде Ване» нет возвращения, так как нет и ухода. Елена Андреевна все так же покорно, безнадежно, скучно существует подле него. В конце пьесы супруги даже не разговаривают друг с другом, да и о чем тут говорить? Ничем кончилась и тайная любовь Сони к Астрову. Уезжая, он говорит ей на прощание, что увидятся они не раньше лета: «Зимой едва ли... Само собою, если случится что, то дайте знать — приеду». Иначе говоря, если он и покажется тут, то лишь по вызову, как доктор.
В «Лешем» в расстановке действующих лиц был «парный» принцип: герои сначала ссорились, враждовали, а затем мирились и соединялись.
В «Дяде Ване» — наоборот: принцип несовпадений, несогласованности в отношениях героев.
Осип Дымов писал: «Соня любит Астрова, но Астров влюблен в профессоршу, но профессорша уезжает с мужем, но муж любит искусство, но он ничего в нем не понимает, и на этого бездарного сухого человека должен всю жизнь работать умный безответный дядя Ваня, который любит профессоршу, которая любит Астрова и т. д. Напрасно бы Вы искали выхода из заколдованного круга»1.
Очень тонкое замечание... Впервые этот принцип сердечных несогласований, «заколдованного круга», безнадежных увлечений Чехов осуществил в «Чайке». И, думается, перед нами еще одно — косвенное — доказательство того, что «Дядя Ваня» был написан не в 1890 году, не сразу после «Лешего», а после «Чайки», то есть в 1896 году.
И в этом, наверное, разгадка близости друг другу двух чеховских пьес.
«Недавно, во время чтения «Чайки» и «Дяди Вани», — писал Чехову студент Московского университета Б. Петровский, — меня поразило неожиданно тонкое сходство между некоторыми действующими лицами и такие черты, на которые я раньше нигде не встречал указаний и которые я сам не замечал. <...> Я пришел к заключению, что Треплев, дядя Ваня и Сорин по существу своей натуры и характера суть один и тот же человек, в юношеском, среднем и старческом возрасте»2.
Что касается именно этого наблюдения, о нем можно спорить. Однако замечание о некотором скрытом, незаметном сходстве двух пьес, на наш взгляд, имеет основание. Не случайно, современники Чехова ставили их рядом.
«Эти две вещи, — писал Чехову В.М. Соболевский, — продолжают господствовать в репертуаре не только театра, но вообще умственного обихода интеллигенции» (28 марта 1900 года)3.
«Говорят, напр., что «Дядя Ваня» и «Чайка» — новый род драматического искусства, в котором реализм возвышается до одухотворенного и глубоко продуманного символа. Я нахожу, что это очень верно говорят», — обращался Горький к Чехову в письме (декабрь 1898 года)»4.
Этого «нового рода драматического искусства», трагизма будней, печальных жизненных несоответствий, несовпадений, всеобщего неблагополучия, — всего этого не было у Чехова в 1890 году, когда он писал свой роман о хороших людях.
Примечания
1. Дымов О. Чехов. К годовщине смерти. — «Театр и искусство», 1910, № 27.
2. ОР ГБЛ, 331.55.30.
3. Записки отдела рукописей ГБЛ. Вып. 8, с. 61.
4. М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, высказывания, с. 28.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |