Вместе с новым поворотом в развитии сюжета менялись и характеры, судьбы героев. Важная перемена: в «Лешем» главные персонажи — Войницкий, Хрущов, Соня — даны без изменений. Они входят и уходят, в общем, одними и теми же. В «Дяде Ване» проступило новое измерение — развитие характеров; герои живут, меняются, душевно стареют на наших глазах.
В «Лешем» дядя Жорж признавался: «Все старо. Что было в прошлом году, то и теперь. Я, по обыкновению, много говорю и мало делаю».
То есть — все как было.
В «Дяде Ване»: «Все старо. Я тот же, что и был, пожалуй, стал хуже, так как обленился, ничего не делаю и только ворчу, как старый хрен».
Вот это — «пожалуй, стал хуже» — и отличает дядю Ваню от Жоржа. Не в том смысле, что дядя Ваня хуже, а в том, что он меняется, его натура, характер — в движении1.
Хрущов в «Лешем» — этакий лесной рыцарь без страха и упрека. Он бодр, деятелен, полон энергии. Его и Соню часто охватывает веселье, они хохочут, порой без особого повода. Романтические, «рыцарские» черты неожиданно оборачивались какой-то пошловатостью. Образ двоился.
Вот, как появлялся Леший в начале пьесы: поздоровавшись со всеми, он говорил:
«Хрущов. Великолепная сегодня погода, и аппетит у меня адский... Постойте, я водки выпью... (Пьет.) С новорожденным! Пирожком закушу... Юлечка, поцелуйте этот пирожок, он станет вкуснее...
Та целует.
Mersi».
В «Дяде Ване» действие начинается с разговора Астрова и старой няньки Марины. Астров спрашивает ее, сильно ли он изменился.
«Марина. Сильно. Тогда ты молодой был, красивый, а теперь постарел. И красота уже не та. Тоже сказать — и водочку пьешь.
Астров. Да... В десять лет другим человеком стал. А какая причина? Заработался, нянька. От утра до ночи все на ногах, покою не знаю, а ночью лежишь под одеялом и боишься, как бы к больному не потащили. За все время, пока мы с тобою знакомы, у меня ни одного дня не было свободного. Как не постареть? Да и сама по себе жизнь скучна, глупа, грязна... Затягивает эта жизнь».
Сопоставляя появления Лешего в двух пьесах, видишь, как изменилось развитие действия: в него включился ход времени, мы ощутили самый процесс «затягивания» человека жизнью.
В Хрущове из «Лешего» было много декларативного, наивно-романтического. Словно чувствуя это, автор уснащал его речь всякого рода шуточками вроде: «Юлечка, поцелуйте этот пирожок...»
В Астрове нет этого разнобоя высокого и низкого. И, казалось бы, романтические восклицания связываются с общим снижением образа человека, которого затягивает жизнь.
В «Лешем» Хрущов восклицал: «Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью от сознания, что я помогаю богу создавать организм».
В «Дяде Ване» Астров берет «высокие ноты», но сразу перебивает себя, снижает патетику. И те же слова о березке звучат уже в ином контексте: «Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью, и я... (Увидев работника, который принес на подносе рюмку водки.) Однако... (пьет) мне нора. Все это, вероятно, чудачество, в конце концов. Честь имею кланяться!»
Там, где Хрущов был романтичен, приподнят, — Астров чудаковат. Это его чудачество, странноватая смесь патетики и усмешки в свой собственный адрес — все это результат серьезной переработки «Лешего», получившей, как мы помним, отражение в черновых заметках 1896 года в записной книжке. Мы еще раз убеждаемся, что записи эти, в частности о чудаках («Чудаки казались ему прежде больными, а теперь он считает, что это нормальное состояние для человека — быть чудаком»), связаны не просто с правкой корректуры, а с более глубинной работой над пьесой. Обратим внимание и на такую особенность черновой записи — в ней тоже движение времени, эволюция характеров, то есть те особенности, которые отличают «Дядю Ваню» от «Лешего». Можно сказать, что само построение записи о чудаках: «...казались ему прежде... а теперь он считает» — несет в себе важную структурную особенность пьесы — движение, эволюцию характеров.
Интересно сравнить, как односторонне романтически, «крылато» звучали слова Хрущова: «В человеке должно быть все прекрасно» — в «Лешем» и как обогатилась интонация этого высказывания в «Дяде Ване».
Хрущов влюблен в Соню, он возмущается Еленой, скрывающей порочность под прекрасной внешностью.
«Великолепная моя, — говорит он Соне, — я многого не понимаю в людях. В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли... Часто я вижу прекрасное лицо и такую одежду, что кружится голова от восторга, но душа такая черная, что не затрешь ее никакими белилами... Простите мне, я волнуюсь... Ведь вы мне бесконечно дороги...»
По сравнению с этим монологом — ясным до однотипности — соответствующее высказывание Астрова в «Дяде Ване» неизмеримо сложнее и богаче.
В разговоре Астрова и Сопи речь зашла о Елене Андреевне.
«Астров. В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Она прекрасна, спора нет, но... ведь она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своею красотой — и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие... Ведь так? А праздная жизнь не может быть чистою.
Пауза.
Впрочем, быть может, я отношусь слишком строго. Я не удовлетворен жизнью, как ваш дядя Ваня, и оба мы становимся брюзгами.
Соня. А вы недовольны жизнью?
Астров. Вообще жизнь люблю, но нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу...»
Вместо однолинейного хода мыслей в первом случае — сложные переходы: от рассуждения об истинной красоте — к признанию своей раздраженности, брюзгливости и переход к мысли о недовольстве жизнью. И снова мы ощущаем процесс развития характера («...становимся брюзгами»).
В том же направлении перерабатывает автор разговор Елены Андреевны и Сони о Лешем. В первом случае она говорила Соне: «Оба вы чистые, смелые, честные». Такие слова в «Дяде Ване», конечно, уже невозможны. Елена Андреевна говорит Соне об Астрове: «Он пьет, бывает грубоват, — но что за беда? Талантливый человек в России не может быть чистеньким. Сама подумай, что за жизнь у этого доктора! Непролазная грязь на дорогах, морозы, метели, расстояния громадные, народ грубый, дикий, кругом нужда, болезни, а при такой обстановке тому, кто работает и борется изо дня в день, трудно сохранить себя к сорока годам чистеньким и трезвым...»
«Оба вы чистые, смелые, честные» — «талантливый человек в России не может быть чистеньким» — в этих двух разных редакциях высказывания Елены Андреевны хорошо проявлено глубокое различие обрисовки характеров в двух пьесах. «Чистые» герои — в «Лешем» и все менее «чистенькие», затягиваемые уездной, обывательской жизнью люди в «Дяде Ване», показанные с реалистической достоверностью.
Примечания
1. Вместе с тем отметим, что дядя Ваня освободился от некоторых неприятных черт Жоржа: тот часто вел себя бестактно — высмеивал дневник Сони, который прочитал без разрешения; его отзывы о знакомых полны раздражения и предубежденности (например, о Хрущове — «узкий человек», «глупый Леший» и многое другое).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |