Путь «Чайки»

У «странной» пьесы «Чайка» сложилась столь же странная сценическая судьба. Как известно, она началась с катастрофического провала 17 октября 1896 года на сцене Александринского театра в Петербурге. Чехов присутствовал на репетициях, многое ему не нравилось, настораживало, но такого беспримерного скандала, такого глумления и беснования публики, шиканья и хохота он представить себе не мог.

После провала на какое-то время он порывает с драматургией. «Ах, зачем я писал пьесы, а не повести! — вырывается у него в письме А.С. Суворину от 7 декабря 1896 года. — Пропали сюжеты, пропали зря, со скандалом, непроизводительно».

Однако вот что интересно: провал «Чайки» на Александринской сцене был беспримерным, невообразимым, но — неполным. На репетициях, а затем на следующих после премьеры спектаклях резко выделилась своей проникновенной игрой Вера Комиссаржевская, исполнительница роли Нины Заречной. За два дня до премьеры Чехов писал брату Михаилу Павловичу из Петербурга: «Комиссаржевская играет изумительно» (15 октября 1896 года). Постановщик Е. Карпов вспоминал, что Чехов говорил ему до первого спектакля «Чайки»: «Она так играет Нину, словно была в моей душе, подслушала мои интонации... Какая тонкая, чуткая актриса... И какой свежий, жизненный у нее тон... Совсем особенный»¹.

Премьера «Чайки» два года спустя на сцене Художественного театра (17 декабря 1898 года) была триумфальной, но — опять-таки неполной. Многие рецензенты писали о неудаче исполнительницы роли Нины Заречной — М.Л. Роксановой. После спектакля, устроенного в Москве специально для Чехова, он в письме М. Горькому (9 мая 1899 года) резко отозвался об игре Роксановой — Заречной («Сама Чайка играла отвратительно, все время рыдала навзрыд»).

В этом парадоксальная особенность появления чеховской «Чайки» на сцене — неполнота провала пьесы, как и неабсолютность ее торжества. В двух премьерах, столь контрастных, проявился своеобразный принцип неполноты сценического воплощения «Чайки». На новых и новых подмостках пьеса оказывалась недостижимой для полного, целостно-успешного осуществления. В разных постановках она оборачивалась новыми сторонами. Странно перемещались фасад и фон. На первый план выходили второстепенные персонажи, будто тлеющие огоньки, малые роли неожиданно разгорались, привлекая к себе чуть ли не главное внимание зрителей.

В постановке «Чайки» на сцене Художественного театра 1960 года (режиссеры В. Станицын, И. Раевский) на первое место выдвинулся образ Сорина — в превосходном исполнении М. Яншина.

Актриса Т. Лаврова, выступившая в этом спектакле в роли Нины Заречной, обнаружила талант, искренность, но общее впечатление от ее исполнения было довольно сумбурным: она то и дело прибегала к эмоциональному «курсиву», подчеркиванию. А всякий нажим в чеховской роли ведет к однолинейности, тут он еще более опасен, чем в других случаях.

Зато в «Чайке» О. Ефремова на сцене «Современника» та же Лаврова бесспорно выдвинулась на первое место, исполняя роль Полины Андреевны, жены управляющего.

Не стану оценивать каждый спектакль отдельно. Меня интересует общая черта сценического осуществления «Чайки» — те резкие переакцентировки в соотношении персонажей, в которых объективно проявлялась особенность новаторского построения пьесы.

В 1969 году Борис Ливанов снова поставил «Чайку» на сцене Художественного театра. В целом это была неудача. Но героиней спектакля стала Маша — И. Мирошниченко. Именно ее игра захватила своей ненарочитой, естественной выразительностью.

А в постановке «Чайки» Г. Опоркова на сцене Ленинградского театра имени Ленинского комсомола (1973) центральным действующим лицом стала Аркадина в исполнении Л. Малеванной. Иногда кажется: как может стареющая Аркадина, да еще нередко в исполнении престарелой актрисы, состязаться с молоденькой Ниной Заречной? Но когда роль Аркадиной исполняет Л. Малеванная, молодой сопернице приходится туго. Столько энергии, напора, уверенности в себе, столько не побежденного годами веселого женского азарта, пламенного самолюбия в игре Л. Малеванной, что вся конструкция пьесы вдруг начинает переворачиваться. Никто из других исполнительниц ей противостоять не в силах.

Напрашивается возражение: в постановке каждой пьесы есть свои удачи и просчеты. Однако, когда речь идет о сценической судьбе «Чайки», мы сталкиваемся не только с разного рода актерскими попаданиями или промахами. Наряду с этим дает себя знать резкое перемещение опорных пунктов структуры пьесы, сдвиги центров, драматургических узлов, неожиданные выходы на первый план того, что раньше скрывалось в тени.

Возникает совсем не академическая мысль о некоей идеальной театральной сборной исполнителей «Чайки». Нина Заречная — В. Комиссаржевская, Треплев — Вс. Мейерхольд, Сорин — М. Яншин, Аркадина — Л. Малеванная, Полина Андреевна — Т. Лаврова и т. д. К этой мысли можно отнестись юмористически, но рождается она неслучайно. Представление о «Чайке» на высшем сценическом уровне перекрывает деление на отдельные театры. И тогда рождается мысль: пьеса, которую Чехов писал для определенного театра, оказывается шире возможностей одного театра. Она взывает к театру в целом. И сегодня, спустя столько лет после рождения пьесы, почти целый век, она возбуждает представление о новом театре, который вобрал бы в себя открытия и завоевания разных театральных коллективов. К этой мысли приходят самые разные люди.

«По моему мнению, эта пьеса Чехова, — говорил о «Чайке» режиссер и актер Юрий Завадский, — как и некоторые другие драматические произведения, по-настоящему до сих пор не сыграна, так как театр не достиг еще необходимой человеческой и актерской значительности»².

Это мнение высокого профессионала. С ним перекликается высказывание читателя. В «Литературной газете» (1977, 17 авг.) была напечатана статья Евг. Богата «Я думаю, я хочу понять...». В ней приводились письма молодой читательницы Ольги Господиновой.

«Ты любишь «Чайку»? — спрашивает она в одном из писем. — Если ты любишь ее, никогда не смотри эту легкую красивую фантазию в театре. Моя мечта рассыпалась при виде неестественно играющих актеров, серого, как из комиссионного магазина, чучела чайки и бурых декораций. Я не хочу никого винить, я только думаю, что иногда человеческая фантазия бывает такой изящной, легкой и мудрой, что ее нельзя воплотить во что-то материальное».

Так что же, «Чайка» вообще сценически невоплотима? Думать так — значит терять веру в театр. Пьеса эта взывает к театру в целом, к театру, который вобрал бы в себя открытия и завоевания разных коллективов и сумел бы создать целостное, совершенное воплощение «странной» чеховской пьесы.

Примечания

1. Карпов Е.П. Комиссаржевская на сцене Александринского театра. — В кн.: В.Ф. Комиссаржевская. Письма актрисы. Воспоминания о ней. Материалы. М.—Л., «Искусство», 1964, с. 216.

2. Завадский Ю. «Чайка» А.П. Чехова. — В кн.: Завадский Ю. Об искусстве театра. М., ВТО, 1965, с. 190.