Микросюжеты

Далеко ушел автор «Трех сестер» от первых своих пьес, от «Иванова», где рассказ о надорвавшемся рабочем Семене служил иллюстрацией к печальной участи главного героя.

Микросюжеты — маленькие истории, случаи, анекдоты, иносказания — в «Трех сестрах» сложнее, в них — большая гамма переходов от трагического к смешному, к «рениксе».

Вершинин рассказывает: «На днях я читал дневник одного французского министра, писанный в тюрьме. Министр был осужден за Панаму. С каким упоением, восторгом упоминает он о птицах, которых видит в тюремном окне и которых не замечая раньше, когда был министром. Теперь, конечно, когда он выпущен на свободу, он уже по-прежнему не замечает птиц. Так же и вы не будете замечать Москвы, когда будете жить в ней. Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его».

Микросюжет слит с главным сюжетным мотивом. Связан он и со сквозным скрытым мотивом — люди и птицы. Мы видели, что действующие лица по контрасту сталкивались с образом улетающих птиц: они порываются улететь, но какая-то непонятная сила приковала их, заколдовала. Словно они в заключении. И, конечно, образ министра в тюрьме усиливает это ощущение «заключенности» действующих лиц.

Два микросюжета — анекдотические случаи, рассказанные Кулыгиным. Это человек оживленный, жизнерадостный. Причем все эти качества лишь подчеркивают его непроходимую скуку, банальность, приверженность форме, стереотипу.

Идет разговор о ссоре Тузенбаха и Соленого.

«Чебутыкин. Не знаю. Чепуха все.

Кулыгин. В какой-то семинарии учитель написал на сочинении «чепуха», а ученик прочел «реникса» — думал, по-латыни написано. (Смеется.)»

Кулыгин говорит об ученике, не узнавшем своей, русской «чепухи» и принявшем ее за латинское слово, — об этом он рассказывает в ответ на слова Чебутыкина: «Чепуха все». Микросюжет вырастает, как новый побег развивающегося микромотива. И в то же время он шире, он отбрасывает отсвет на все происходящее в пьесе, на все это «недосовершающееся» действие.

Второй рассказ Кулыгина — совсем другой тональности: «Судьба у людей разная...» — замечает он. И, чтобы подтвердить эту немудреную прописную истину, продолжает: «Тут в акцизе служит некто Козырев. Он учился со мной, его уволили из пятого класса гимназии за то, что никак не мог попять ut consecutivum. Теперь он ужасно бедствует, болен, и я, когда встречаюсь, то говорю: «Здравствуй, ut consecutivum». «Да, — говорит, — именно, consecutivum...» — а сам кашляет...»

Зачем все это рассказал Кулыгин? Дальше он неожиданно сворачивает на себя: «А мне вот всю мою жизнь везет, я счастлив, вот имею даже Станислава второй степени и сам теперь преподаю другим это ut consecutivum».

Кулыгин говорит о бедняке Козыреве для того, чтобы сказать главное: «Мне вот всю мою жизнь везет, я счастлив...» Он отталкивается от этого случая с ut consecutivum, чтобы порадоваться: я «...сам теперь преподаю это ut consecutivum».

Здесь интересно не только то, что рассказывает герой, но и то, в каком объеме, в каких границах он сам это понимает.

«Реникса» говорила о неузнанном смешном, скрытой «чепухе».

Ut consecutivum — о непонятом бедствии окружающих нас людей: мы не можем постичь его, потому что больше всего радуемся своему благополучию.

И последний микросюжет.

«Маша. <...> (Указывает себе на грудь.) Вот тут у меня кипит... (Глядя на брата Андрея, который провозит колясочку.) Вот Андрей наш, братец... Все надежды пропали. Тысячи народа поднимали колокол, потрачено было много труда и денег, а он вдруг упал и разбился. Вдруг, ни с того, ни с сего. Так и Андрей...»

Четыре микросюжета, о министре и птицах, о «рениксе», об ut consecutivum и о разбившемся колоколе — еще один уровень, на котором происходит борьба сквозных мотивов: улетающие птицы — и бессильные вырваться на волю люди; скрытая чепуха, «реникса»; непонятые беды окружающих нас людей; надежды героев, разбивающиеся, как колокол — «вдруг, ни с того, ни с сего».