Построение пьесы «Вишневый сад» во многом определяется контрастом начала и конца. В первом действии — приезд, все встречаются друг с другом. В четвертом — разъезд, все расстаются.
Первое действие. Лопахин: «Пойдем встречать. Узнает ли она <Раневская> меня?» Встреча с домом. Аня: «Ты, мама, помнишь, какая это комната?» Варя — Ане: «Душечка моя приехала!» Дуняша: «И не узнаешь вас, Яша». Любовь Андреевна: «Спасибо тебе, Фирс, спасибо, мой старичок. Я так рада, что ты еще жив». Лопахин: «Простите, Шарлотта Ивановна, я не успел еще поздороваться с вами». Трофимов: «Любовь Андреевна!.. Я только поклонюсь вам...»
Четвертое действие. Яша: «Простой народ прощаться пришел». Лопахин: «Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье». Трофимов — Лопахину: «Позволь мне дать тебе на прощанье один совет...» Лопахин — Трофимову: «Прощай, голубчик. Спасибо за все». Дуняша: «Хоть бы взглянули разочек, Яша. Вы уезжаете... меня покидаете...» Любовь Андреевна: «Прощай, милый дом, старый дедушка». Гаев: «Все нас бросают, Варя уходит...» Шарлотта: «Надо уходить...» Пищик: «Будьте счастливы... Бог поможет вам...» Гаев: «Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать...» Аня: «Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!» Любовь Андреевна: «В последний раз взглянуть на стены, на окна...» Фирс: «Заперто. Уехали... Про меня забыли...»
В начале семья собиралась после пятилетней разлуки. В конце все разъезжаются, кто куда. Раневская с Яшей — в Париж, Гаев — служить в банке, Аня — готовиться к экзамену в гимназии, Петя будет продолжать скитаться. Шарлотта остается в ожидании, что ей найдут место. Пищик побежал раздавать долги своим многочисленным кредиторам.
Парадокс: Епиходов, этот невезучий человек, «двадцать два несчастья», кажется, единственный, кто хорошо устроился — его взял к себе на службу Лопахин.
Сюжет «Вишневого сада» связан не только с продажей имения, но и с распадом семьи его владельцев. И этот распад поэтически усилен контрастом с началом пьесы, когда все съезжались в одно место, к родному очагу, к дорогим стенам.
Казалось бы, можно сделать вывод: автор «Вишневого сада» рисует разрыв семейно-родовых связей и вообще контактов между людьми. Но сказать так — значит уловить лишь одну сторону того сложного целого, каким предстает «Вишневый сад».
Герои пьесы действительно расстаются. Но их прощание друг с другом не безоговорочно. Аня говорит Любови Андреевне, матери, уезжающей в Париж: «Ты, мама, вернешься скоро, скоро... не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги...»
На протяжении всей пьесы Трофимов спорил с Лопахиным, а расставаясь, говорит: «Как-никак, все-таки я тебя люблю...»
За восклицанием Ани: «Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!» следует фраза Трофимова: «Здравствуй, новая жизнь!..»
Так по-разному тема прощания и разрыва человеческих связей опровергается «антитемой» — непрерывающихся контактов между людьми, скрытой общности человеческих судеб.
А.П. Скафтымов, автор одной из лучших работ о последней чеховской пьесе, пишет:
«Динамическое строение пьесы, то есть поступательное движение по актам, развертывается: 1) по линии непрерывного усиления общей стихийной расходимости между всеми действующими лицами и 2) по линии нарастания чувства общей неудовлетворенности жизнью и параллельного нагнетания страстных желаний лучшего будущего»1.
В этом смысле особую роль играет «звук лопнувшей струны», который дважды раздается в пьесе.
Во втором действии идет по-чеховски несогласованный, неконтактный разговор. Каждый говорит так, будто он глухой и не слышит реплики другого:
«Аня (задумчиво). Епиходов идет...
Гаев. Солнце село, господа.
Трофимов. Да».
Это трофимовское «да» особенно характерно. Слова Гаева о том, что солнце село, не нуждаются в подтверждении. Трофимов говорит «да» не Гаеву, а, скорее, какой-то своей мысли. Во всяком случае, думает он сейчас не о том, что Епиходов идет, а солнце село.
Затем Гаев ни с того ни с сего начинает декламировать: «О, природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием...», его просят замолчать.
«Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный».
Можно спорить и по-разному истолковывать этот таинственный, символический звук. Но одно нельзя отрицать: после словесного разнобоя, мозаики неконтактных реплик вдруг наступает какая-то всеобщая тишина, раздается звук, заставляющий всех вздрогнуть и заговорить об одном — о том, что это и где прозвучало.
Иначе говоря, в звуке лопнувшей струны есть что-то объединяющее героев.
Это странный звук: Лопахин говорит, что «где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья». Значит, звук идет из-под земли. А Чехов пишет в ремарке: «...точно с неба...». Отсюда — ощущение всеохватности звука.
Он повторится снова в самом конце. И опять автор подчеркнет: «Слышится отдаленный звук, точно с неба...»
Поэтому неверно было бы сказать так: пьеса «Вишневый сад» кончается тем, что все уехали, а Фирса забыли и он не то помирает, не то замирает. Поэтически пьеса завершается тем, что над Фирсом, над всеми персонажами, что раздается «точно с неба».
Это же двуединство контрастных тенденций проступает в диалоге.
Когда Раневская говорит Фирсу: «Я так рада, что ты еще жив», он отвечает: «Позавчера», а Гаев поясняет:
«Он плохо слышит». Однако дело не в том только, что Фирс плохо слышит, а в том, что, как мы видели, все персонажи плохо слышат друг друга2.
И когда на слова Лопахина: «Да, время идет» — Гаев, как мы помним, отвечает: «Кого?» — перед нами то же самое фирсовское «позавчера».
Лопахин признается Раневской: «...я забыл все и люблю вас, как родную... больше, чем родную». Она отвечает, но только не ему: «Я не могу усидеть, не в состоянии...»
«Позавчера»...
Дуняша в восторге восклицает, обращаясь к Яше: «Я страстно полюбила вас...» Он говорит, зевая: «Да-с...
По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная». Но если бы он этого и не говорил, одно только «да-с», столь контрастирующее по тону с Дуняшиной страстностью, вполне выдает его безразличие. В этом «да-с» так же мало утвердительности и согласия, как в трофимовском «да», произнесенном в ответ на слова о том, что Епиходов идет, а солнце село.
Лопахин, измученный бездеятельностью Раневской и Гаева накануне предстоящих торгов, спрашивает в упор: «Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!»
Кажется, не ответить нельзя и диалог сейчас состоится. Но Любовь Андреевна неожиданно спрашивает: «Кто это здесь курит отвратительные сигары...» Она говорит так, будто и не слышала слов Лопахина, но тот не унимается: «Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!» И Гаев, зевая, спрашивает: «Кого?»
Чеховский диалог — это настойчивое «дайте же мне ответ!», остающееся безответным.
Лопахин приходит в отчаяние: «Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву.) Баба вы!
Гаев. Кого?»
Эрик Бентли пишет в своей книге «Жизнь драмы»: «В драме каждая реплика имеет такую длительность, которая требуется. Все действующие лица не только умеют полностью выразить то, что они хотят сказать, но и знают, когда им пора остановиться и уступить место другому персонажу, которому пришла очередь говорить. Одним словом, персонажи драматического произведения идеальные собеседники»3.
Это верно — если говорить о ком угодно из драматургов, кроме Чехова. Его персонажи как будто разучились говорить, стали «идеальными несобеседниками».
Любовь Андреевна начинает речь о том, что глубоко спрятано в ее душе и каждую минуту о себе напоминает: «Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.
Гаев (в глубоком раздумье). Дуплет в угол... Круазе в середину...»
Бильярдные термины, произнесенные в «глубоком раздумье», — пример того, как сложен чеховский диалог. Словесные непопадания, разнобой, «неответы» и «антиответы», вся эта несуразная мозаика реплик, все, что, пользуясь словом Фирса, «враздробь», — лишь первый слой, за которым скрыт второй, внутренний. И на этом глубоком уровне герои гораздо более контактны. Так и в последнем случае: Гаев не ответил сестре, произнес свои обычные бильярдные словечки, но он думает о том, что она сказала.
Нельзя представлять так, что в пьесе «Вишневый сад» собраны одни только одинокие, разрозненные, неконтактные люди. В третьем действии, в напряженный момент ожидания известий о торгах, Любовь Андреевна говорит Трофимову: «Здесь мне шумно, дрожит душа от каждого звука, я вся дрожу, а уйти к себе не могу, мне одной в тишине страшно».
В «Вишневом саде» о многих из персонажей можно сказать: он наедине с собой, но совсем «уйти к себе» от людей не может, ему одному страшно.
Шарлотта в начале второго действия жалуется: «Так хочется поговорить, а не с кем... Никого у меня нет».
В разговоре Андрея с Ферапонтом мы убеждались: неконтактность героя, его обреченность на одиночество соединялась с его непримиренностью, если можно так сказать, тоской по истинному диалогу.
Так и здесь, в «Вишневом саде». Разобщенность героев то и дело преодолевается их общностью — взаимопониманием, например, Раневской и Гаева, Ани и Пети Трофимова.
Однако дело не только в этом. Разрозненным, как будто распадающимся, разъезжающимся кто куда героям «Вишневого сада» противостоит еще одно важное начало пьесы: ее строй, скрытая гармония, поэтическая музыкальность.
Мы с детства воспитаны на непреложном тезисе о единстве и соответствии друг другу содержания и формы. Однако единство это — понятие непростое. Оно вовсе не значит, что содержание и форма безобидно, идиллически совпадают. На самом деле они находятся в драматическом взаимодействии, и часто именно кажущееся несовпадение их оказывается важным средством выразительности.
К Чехову это относится, как ни к кому из драматургов. Дисгармонии в отношениях между людьми противостоит гармонический строй его произведений. Принципу «кто куда» — совсем иная форма, построенная на едином ритме, на непрерывных перекличках, совпадениях, «рифмовках» разных частей и мотивов. И все это ведет нас к образу автора, тоскующего о гармонически прекрасной жизни.
Примечания
1. Скафтымов А. О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» А.П. Чехова. — В кн.: Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей, с. 364.
2. «Диалогическая ткань пьесы характеризуется разорванностью, непоследовательностью и изломанностью тематических линий», — пишет А.П. Скафтымов в упоминавшейся статье «О единстве формы и содержания в «Вишневом саде» (там же, с. 359).
3. Бентли Э. Жизнь драмы. М., «Искусство», 1978, с. 75.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |