Фамилии персонажей — одна из выразительных художественных деталей. Как отмечал Ю. Тынянов, «...в художественном произведении нет неговорящих имен. В художественном произведении нет незнакомых имен. Все имена говорят. Каждое имя, названное в произведении, есть уже обозначение, играющее всеми красками, на которое оно только способно» [5, 27]. Вывод очевиден: для художественного произведения имена небезразличны.
Имя персонажа — одно из средств, создающих художественный образ. Оно может характеризовать социальную принадлежность персонажа, содержать характеристические черты личности.
Об именах героев литературных произведений написано немало работ. Но, как отмечает В. Никонов, «...об именах персонажей пишут много и плохо. Берутся за это, в большинстве не понимая трудностей» [3, 234]. Исследуя антропонимию чеховских произведений раннего периода, мы в полную меру осознали справедливость этого замечания. И все же сочли нужным внести свою, пусть незначительную лепту в разработку этой проблемы.
Для Чехова фамилии персонажей всегда составляли одну из существенных забот. Он зорко приглядывался к семейным именам современников, записывал звучные, характерные имена в своих тетрадях: Зигзагин, Ослицын, Дербалыгин, Рыцеборский и т. п. Он вслушивается, прикидывает — к какому из его будущих героев могло бы подойти то или другое наименование. Да и сам он не чуждался называться придуманными именами. В своих письмах друзьям называл себя то графом Черномордиком, то Аркадием Тарантуловым (позднее эти фамилии он «подарит» своим литературным героям), а то и Шиллером Шекспировичем Гете. А ранние произведения подписывал различными псевдонимами: Г. Балдастов, Лаэрт, дон Антонио Чехонте, Рувер и, наконец, знаменитый Антоша Чехонте.
Свой интерес к поиску интересных фамилий Антон Павлович передал герою рассказа «Perpetuum mobile», доктору Свистицкому, который «...лежал на диване и, от нечего делать, читал в «Календаре для врачей» фамилии петербургских и московских докторов, стараясь отыскать самую звучную и красивую» [8, т. 2, 328].
В нашей работе по анализу антропонимов, взятых их произведений А.П. Чехова (1880—1887), мы воспользовались классификацией «говорящих» фамилий литературных героев, предложенной Б. Унбегаумом [6, 188—195] фамилии, характеризующие профессиональную деятельность персонажей; фамилии, указывающие на социальное положение; фамилии, отображающие моральные качества литературных героев; причудливые фамилии.
Хорошо зная с детства жизнь купцов, лавочников, Антон Павлович в своих ранних рассказах обыгрывал их наименования. Он создал ряд правдоподобных наименований представителей торгового люда. Например: Грешкин, Пятирылова, Размахалов, Кашалотов, Кричалов, Лубцоватский (прозрачное образование от «лупцевать»), Висляев (В. Даль: висляй «праздный шатун, повеса») и другие. Фамилии, как видим, действительно «говорящие» и не требуют комментариев. Среди фамилий этой группы не все, конечно, нелицеприятные, есть и такие, которые только несколько снижают образ литературного персонажа (Хихикин, Ескимосов, Переулков, Водянкин...), есть и нейтральные (Луков, Гусин, Солодовников...).
Не был обойден вниманием писателя и артистический мир. Он придумал немало сценических псевдонимов для своих персонажей — актеров и актрис. Но поскольку настоящие артистические псевдонимы являлись искусственными, то выдуманные Чеховым не выглядят слишком неправдоподобными. Например: Светловидов, Виоланский, Семирамидина, Милославский... Хотя необходимо отметить, что и здесь он награждает своих героев «говорящими», зачастую не очень благозвучными именами. Вот некоторые из них: Прилипчина, Балабайкин, Размахайкин, Свирипеева и т. п.
Чехов, зная об увлеченности артистов выбирать в качестве псевдонимов двойную (аристократическую!) фамилию, тонко подметил стилистический контраст между паспортным именем и сценическим: «Брама-Глинский (так он зовется по театру, в паспорте он значился Гуськовым) отошел к окну... и стал глядеть на улицу» [8, т. 4, 347]. Но если Брама-Глинский звучит по-аристократически, Дольская-Каучукова с небольшой долей иронии, то такие двойные фамилии, как Кишкина-Брандахлыцкая (В. Даль: брандахлыст «жидкий, плохой суп»), Щипцов-Закоулкин, Фениксов-Дикобразов, звучат безуважительно, приниженно. Фамилия Воробьев-Соколов (комик) построена по принципу сближения противоположностей.
Интересны фамилия, имя и отчество трагика из рассказа «Юбилей» — Тигров Василиск Африканыч, где Тигров от крестильного имени Тигрий, Василиск от греч. «зверь» и этимологически ясное отчество Африканыч (от крестильного имени «Африкан»).
Большое количество антропонимов представителей высшего и среднего командного состава указывает на их нравственную и профессиональную несостоятельность. Например: Скотов, Крокодилов, Раздавилов, Вывертов, Брындин (В. Даль: брындать «бить баклуши»), Дубякин, Шмыгалов (В. Даль: шмыга «шатун, повеса») и т. п. Или им придаются такие фамилии, как Запупырин, Зюмбумбунчиков, Финтифлеев, Фонтрябкин, Стремоухов и т. п., которые снижают образ человека, призванного служить во славу Отечества. Есть ряд небезынтересных наименований, отличающихся своей искусственностью, неправдивостью, похожестью на семинарские: Пепсинов (пепсин «фермент желудочного сока»), Кардамонов (кардамон «пряное растение»), Обтемперанский (темперамент?).
Особо надо отметить тот факт, что Чехов придавал стилистическую выразительность не только русским фамилиям, но и иностранным, в большинстве случаев немецким. Только один раз в рассказе «Исповедь, или Оля, Женя, Зоя» он дает перевод фамилии устами героя произведения: «Она теперь замужем за вашим соседом Карлом Ивановичем Ванце (a propos: по-немецки Ванце значит... клоп. Не говорите этого Жене, она обидится)» [8 т. 1, 135]. В остальных случаях, если читатель незнаком с немецким языком, необходимо воспользоваться словарем, чтобы разобраться в антропонимической фантазии Чехова. Например: фон Бурст (die Burste «щетка»), Киршмахер (die Kirsche «вишня» и der Macher «изготовитель»), Тирборк (das Tier «зверь» и borgen «брать взаймы»), Ферфлюхтершвайн (die Flucht «бегство», das Schwein «свинья») и т. п.
В некоторых пародийных произведениях А. Чехов использует испано-португальские антропонимы. Но придумывает их так, чтобы российский читатель, не знающий соответствующих языков, понял авторский антропонимический юмор. Приведем несколько фамилий из рассказа «Жены артистов. (Перевод... с португальского)»: дон Барабанта-Алимонда, Петрученца-Петрурио Петр, Дубадолла Свист, Тараторионе-Бурдажио и т. п.
В сатирической обрисовке всегда заметную роль играли фамилии действующих лиц, подбираемые с расчетом на разоблачение и осмеяние. И Чехов широко и постоянно пользовался этим приемом художественной типизации, что позволяет сгруппировать персонажей не только по профессиональному или национальному признакам, но и по морально-нравственным. Мы выделили несколько групп действующих лиц.
По принципу деспотизма: Укусилов, начальник железнодорожной станции; Людоедов-Хватов, урядник; Змиежалов, законоучитель; Тарантулов, учитель математики; Залихватский, полицмейстер; Потрошилов, купец; Пришибеев, унтер-офицер и т. п.
Группа, выражающая общую умственную и нравственную ограниченность: Балбинский, прокурор; Шельма, староста; Мошенников, присяжный поверенный; Льстецов, акцизный; Идиотов, автор «Самоучителя пламенной любви, или «Ах, ты, скотина!» и т. п.
В основу собственных имен А. Чехов зачастую берет физические или физиологические признаки, создающие неприятное впечатление, снижающие персонаж в глазах читателя или делающие его смешным: Замухришин, «помещик из оскудевших, маленький старичок с кислыми глазками»; Чертолобов, доктор; Гнилодушин, «ваше высокоблагородие»; Тупоносов, чиновник; Невиннова, девица и т. п.
В отдельную группу можно выделить сановных лиц. Писатель наделяет их именами, которые сами по себе или в сочетании с высоким титулом (граф, князь) производят просто комическое впечатление и низвергают носителя такой фамилии с официального пьедестала. Например: Канителин (князь), Дырина (графиня), Дублеве (граф), Шкаликов (граф), Запискина (княжна), Фингалов (князь), Рубец-Откачалов (граф), Хронская-Запятая (княжна) и т. п.
Выразительным может стать имя и с бесцветным этимологическим значением его лексической основы, если возникает несоответствие между ним и персонажем. Слова зельтерская вода, тюльпан, кринолин, лимонад и другие не вызывают неприятных ощущений. Но фамилии чеховских персонажей Зельтерский, Тюльпанский, Лимонадов, Кринолинов резко снижают образы действующих лиц.
Нельзя обойти вниманием и фамилии, отличающиеся своей причудливостью. Они весьма разнообразны, что в большинстве случаев указывает на их искусственность. Чехов был большим мастером по части их придумывания. Например: Фантасмагорский, Уехал, Обшиавишили, Бланманже (желе из сливок), Бабельмандебский (морской пролив), Антр-Ну-Суади (фр. «между нами будь сказано»), Длячегов и т. п.
Видимо, самой невероятной из причудливых фамилий была фамилия подруги институтки Наденьки N — Пешеморепереходященская. Может быть, по своей причудливости ее превзошла бы фамилия Трифона Семеновича из рассказа «За яблочки». Но Чехов ее зашифровал, оставив только ряд намеков на то, какой она должна быть. Приведем частично чеховский пассаж. «Фамилия Трифона Семеновича длинна, как слово «естествоиспытатель», и происходит от очень звучного латинского слова, обозначающего единую из многочисленнейших человеческих добродетелей... Трифон Семенович — препорядочная-таки скотина... он, наверное, не рассердится... за то, что я его длинной фамилии по миру не пустил, а ограничился на этот раз только именем и отчеством...» [8, т. 1, 39]. Есть над чем поломать голову любителям шарад.
Подобного рода игра автора с читателем, приглашающего последнего принять посильное участие в придумывании фамилий литературным персонажам, наблюдается и в рассказе «Осенью». Один из его героев, рассказывая историю падения на «дно» жизни своего бывшего барина, винит в происшедшем жену этого помещика, сбежавшую к полюбовнику, «к аблакату». «Марьей Егоровной, подлая, прозывалась, а фамилия такая чудная, что и не выговоришь» [8, т. 2, 240].
Необходимо отметить, что Чехов в своих произведениях редко обыгрывает устами героев их собственные фамилии. Мы обнаружили, помимо вышеприведенного примера еще два. В рассказе «Мелюзга» главный герой чиновник Невыразимов Иван Данилыч, сочиняя то ли поздравительное письмо, то ли донос и мечтая о повышении по службе, сетует: «С моей осанкой недалеко уйдешь! И фамилия преподлейшая: Невыразимов! Одним словом, брат, положение безвыходное». Да и выразить в письме-доносе свои мысли он не может. «Донести = то можно, да как его сочинишь! Надо со всеми экивоками, с подходцами... А куда мне! Такое сочиню, что мне же потом и влетит. Бестолочь...». [8 т. 3, 210—212] В рассказе «Пустой случай» ситуация с фамилией противоположная. В коротком разговоре с незнакомыми людьми главный конторщик при экономии госпожи Кандуриной, помимо того, что он представился: «...я — Гронтовский...», еще два раза с явным удовольствием произнес свою фамилию. И автор — рассказчик замечает: «Он наслаждался своим снисходительным тоном, любезностью, манерами и с особенным чувством произносил свою звучную фамилию, которую он, вероятно, очень любил» [8, т. 5, 300—301]. Во всех остальных произведениях автор никак не комментирует имена своих персонажей, отдавая приоритет в этом читателям.
Чехов в период Антоши Чехонте находимся настолько сильно под влиянием придумывания фамилий, что в двух его произведениях они занимают центральное место, оттесняя на второй план и сюжет, и действующих лиц. В рассказе «Лошадиная фамилия» на две фамилии действующих лиц — Булдеев и Овсов придумано сорок, прямо или косвенно связанных с лошадьми. Да еще восемь так и остались в вариантах этой чеховской юморески. Другое произведение — «Страшная ночь». Здесь весь комизм положения основан на игре загробными фамилиями и загробной топонимикой. Герой рассказа Панихидин живет у Успения-на-Могильцах в доме Трупова. У него есть друг Упокоев, квартирующий в доме купца Черепова, что в Мертвом переулке, а также приятель Погостов, который живет в доме статского советника Кладбищенского. Общий знакомый этих господ — Челюстин.
Во многих случаях А. Чехов не ограничивается только подачей фамилии персонажа для его характеристики, а показывает, что действия героя вполне соответствуют его наименованию. Вот, например, Запойкин из рассказа «Оратор», который «может говорить когда угодно: спросонок, натощак, в мертвецки пьяном виде, в горячке» [8, т. 5, 379]. Или Брыкович, «ныне живущий без дела у своей богатой супруги», из рассказа «Жилец». Он «задыхался от негодования и злобы» на свою жену. «Ему хотелось браниться, кричать, топать ногами...»
Таковы выразительные параллели между этимологическим значением имени и характером его носителя. Очень редко встречается обратное соотношение, когда фамилия героя контрастирует с его внешностью или поведением. Характерен в этом отношении рассказ «Закуска», в котором А. Чехов применил оба эти приема художественной стилистики. Прекрасновкусов аппетитно вкушает отличную закуску, приготовленную, кстати, не для него. А вот и его приятель — «маленький чахлый человечек...». «Рекомендую! — сказал Прекрасновкусов, указывая на чахлого человечка. — Илья Дробискулов!» [8, т. 2, 127].
Суммируя все вышеизложенное, мы видим что Чехов был блестящим мастером художественной антропонимии. Имена собственные занимают почетное место в словарном богатстве его произведений, являются одним из существенных элементов раннего творчества.
Краткий антропонимический анализ произведений раннего Чехова (1880—1887), проведенный нами, дал самое общее представление об искусстве великого русского писателя характеризовать персонаж и свое отношение к нему одним словом, что наиболее заметно в выборе его фамилии. В то же время выбор имени — одно из средств краткого, сжатого художественного повествования. Множество эпизодических лиц теснится на чеховских страницах. Появляясь на короткое время, не участвуя зачастую в основном действии, а порой просто упоминаемые другими персонажами, они даны одним — двумя штрихами или наделены только фамилией. Так возникает портрет, миниатюрный, но чрезвычайно выразительный. Фамилия вполне заменяет пространную характеристику и нагромождение подробностей.
Анализируя антропонимику чеховских произведений, можно прийти к однозначному выводу: в короткий срок Чехов пришел от юмористического стиля к сатире, к постоянному развитию и углублению сатирического начала в своем творчестве.
В заключение хочется отметить, что в процессе работы над данной темой нами составлены алфавитные указатели фамилий (около 1400) и имен (около 1400) по первым шести томам Полного собрания сочинений А.П. Чехова.
Литература
1. Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1—4 / В. Даль. — М., 1989—1991.
2. Немецко-русский словарь. — М., 1974.
3. Никонов, В. Имя и общество / В. Николаев. — М., 1974.
4. Никонов, В. Словарь русских фамилий / В. Николаев. — М., 1993.
5. Тынянов, Ю. Архаисты и новаторы / Ю. Тынянов. — Л., 1929.
6. Унбегаум, Б. Русские фамилии / Б. Унбегаум. — М., 1989.
7. Успенский, Л. Слово о словах. Ты и твое имя / Л. Успенский. — Л., 1962.
8. Чехов, А. Полное собрание сочинений: Т. 1—6 / А. Чехов. — М., 1989—1991.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |