Одна из важнейших ролей священника заключается в том, чтобы предстать свидетелем разговора человека с Богом. Совершая покаяние священнослужителю, человек тем самым открывается Богу. В произведениях А.П. Чехова персонаж-священнослужитель, как правило, не выступает в роли свидетеля, а сам становится исповедующимся в разговоре. Это напрямую связано с образом чеховского священнослужителя, который представлен у писателя рефлексирующей личностью.
В произведениях А.П. Чехова священнослужитель сам становится исповедующимся лицом, при этом в роли собеседника-слушателя выступает либо другой священнослужитель, либо мирянин. Однако А.П. Чехов трансформирует в ситуации исповеди не только объектно-субъектные отношения, но и другие признаки исповеди, так как сам разговор происходит спонтанно и реализуется во внецерковном пространстве. В таком контексте имеют значения фрагменты диалогов отца Анастасия и дьякона Любимова из рассказа «Письмо», преосвященного Петра и отца Сисоя из рассказа «Архиерей», отца Якова и чиновника Кунина из рассказа «Кошмар».
По определению М.В. Михайловой, под исповедью в первую очередь следует понимать «рассказ, высказывание, признание, свидетельство, когда человек может поведать нечто другому, разделить с ним свое знание, ведение» (Михайлова, 1997, с. 10). Одной из форм исповеди выступает бытовая исповедь (или разговор по душам), которая, по А.С. Пригариной, «представляет собой откровение, обращенное, как правило, к другому, обычно близкому, человеку и содержащее в себе элементы покаяния» (Пригарина, 2011, с. 14). По А.Д. Степанову, исповедь приносит говорящему освобождение, а наряду с этим и целый ряд иных чувств, одно из которых — облегчение (http://my-chekhov.ni/kritika/problem/content.shtml). Совершение человеком неверного действия пробуждает в нем негативные чувства и эмоции, вследствие чего у него возникает желание исповедаться, то есть «выговориться, объяснить причины совершенного поступка, найти понимание и одобрение окружающих» (Пригарина, 2011, с. 13). По А.С. Пригариной, исповедальная интенция, выступающая центральным компонентом исповеди, оказывается намного шире порождающего ее жанра и, претерпевая некоторые модификации, приобретает специфические формы реализации вне религиозного контекста: «человек прибегает к исповеди и вне стен храма и вообще вне рамок религиозного дискурса» (там же). Таким образом, так как разговор чеховского священнослужителя с собеседником происходит вне церковного пространства, то есть в рамках бытового дискурса, их откровения обусловливаются исповедальной интенцией.
А.С. Пригарина выделяет ряд подтипов реализации исповедальной интенции: а) осознание человеком своих чувств, своего отношения к кому-либо или чему-либо, с одновременной оценкой самого себя (возможно раскаяние); б) признание совершенной ошибки; в) желание установить причины совершенного поступка; г) угрызения совести, раскаяние, желание исправить ошибку (Пригарина, 2011, с. 13).
Так, отец Анастасий из рассказа «Письмо» в разговоре с дьяконом Любимовым осознает свои ошибки и признает греховность своей жизни, ее обреченность (см.: Приложение 2, пример № 62).
Глагол понимаю апеллирует к осознанию греха (от понять — «уяснить себе, уразуметь смысл чего-н., начать понимать, постигнуть» (БТС, 2008, с. 645) и понимать — «обладать пониманием чьих-н. действий, намерений, чьего-н. внутреннего мира» (БТС, 2008, с. 601)); глагол потерял — к причине греха (от терять — «переставать обладать чем-н., лишаться чего-н.» (БТС, 2008, с. 801)) и запутался (от запутаться — «вследствие чего-н. оказаться в затруднительном положении, из которого трудно найти выход; сбиться с правильного пути, ведя рассеянную, разгульную жизнь» (БТС, 2008, с. 312)); а желание, чтобы люди простили, указывает на раскаяние и стремление исправить ошибку, несмотря на то, что ему нет спасения.
Священнослужитель нуждается в исповедальном слове тогда, когда он пребывает в определенном нездоровом состоянии — физическом или психическом. В этом случае порыв к откровенности, к раскрытию своего переживания перед собеседником обусловливается либо душевными терзаниями, либо физическими муками, либо жизненными обстоятельствами.
Чеховские священнослужители, находясь в таком состоянии, задаются вопросом о своем религиозном предназначении и ставят под сомнение верность выбранного ими пути священнослужителя. Так, преосвященный Петр из рассказа «Архиерей» в предсмертном состоянии говорит отцу Сисою:
«Какой я архиерей? — продолжал тихо преосвященный. — Мне бы быть деревенским священником, дьячком... или простым монахом... Меня давит всё это... давит...» (Чехов, т. X, с. 199).
Ставит под сомнение свой сан и отец Яков из рассказа «Кошмар» в разговоре с чиновником Куниным (см.: Приложение Б, пример № 63).
Таким образом, своеобразная исповедь священнослужителей помогает понять их отношение к своему призванию служить Богу. На преосвященного высший церковный статус давит, то есть мучит, гнетет его. Угнетать — значит «мучить, терзать, удручать, создавая тяжелое, подавленное настроение» (БТС, 2008, с. 891), то есть отягощать сознание, душу чем-либо удручающим, печальным. Отец Яков мечтает о низшей ступени в церковной иерархии, в то время как его сан доводит его до отчаяния. Отчаяние — это «состояние крайней безнадежности, упадка духа вследствие горя, неприятности» (БТС, 2008, с. 598). Таким образом, несмотря на искреннюю веру в Бога, священнослужители страдают от непонимания того, нужно ли было им принимать сан. Осмысление своего существования в религиозном мире приносит им горе и печаль, является причиной их душевных терзаний, коррелирующих с физической болью (для преосвященного Петра) и с бедностью (для отца Якова).
В разговоре с Куниным отец Яков сознательно рассказывает правду, обличает свои переживания для того, чтобы не только оправдаться, но и облегчить душу, то есть найти утешение. Раскрывая свои переживания перед Куниным, отец Яков определяет причину своих действий и поступков (см.: Приложение Б, пример № 64). Гордость не позволяет отцу Якову показывать людям свою бедность. В целом же гордость, присущая его натуре, и бедность, которую он испытывает, заставляют его чувствовать угрызения совести:
«Совестно! Боже, как совестно! Не могу, гордец, чтоб люди мою бедность видели!» (Чехов, т. V, с. 70).
Кроме того, отец Яков испытывает чувства самоосуждения и вины:
«Вы... вы изумляетесь, и все изумляются. Жадный поп, алчный, куда он деньги девает? Я и сам это чувствую, что жадный... и казню себя, осуждаю... людям в глаза глядеть совестно... Вам, Павел Михайлович, я по совести... привожу истинного бога в свидетели...» (Чехов, т. V, с. 69).
Глаголы казню (от казнить — причинять «кому-н. нравственное страдание, мучить, наказывать» (БТС, 2008, с. 411)), осуждаю (от осудить — «признать предосудительным что-н., выразить строгое неодобрение кому-н. или чему-н.» (БТС, 2008, с. 554)), устойчивое сочетание в глаза глядеть совестно указывают на психическую составляющую состояния священнослужителя. Он ощущает чувство вины за свою вынужденную алчность, признает эту вину и, как следствие, переживает чувство стыда перед другими людьми: совестно — «о сознании неправоты, об ощущении стыда, испытываемом кем-нибудь» (БТС, 2008, с. 743). В данном случае исповедальная интенция реализуется в виде раскаяния. Раскаяние основано на оценке самого себя как объекта, униженного в своем несчастном положении.
В то же время чувства, характеризующие негативные психические состояния, болезненные эмоции, то есть угрызения совести, чувства стыда и вины, коррелируют с чувством долга и ответственности. Отец Яков говорит о том, что он должен помочь отцу Авраамию (см.: Приложение Б, пример № 65).
Модальность в выражении не могу я допустить выражает обязательство отца Якова перед другим человеком, зависящим от него. Говоря об этом, он апеллирует к греху — наказуемому свыше отступлению от морали. Здесь отец Яков осознает свое отношение к отцу Авраамию и определяет его как обязанность. В то же время свое чувство к попадье он характеризует жалостью и состраданием, а также сочувствием, которое совмещается с чувством ответственности за свою семью. При этом священнослужитель продолжает реализовывать исповедальную интенцию в форме раскаяния и закрепляет за собой чувство вины (см.: Приложение Б, пример № 66).
Как утверждают богословы, в некоторых случаях чувство вины присутствует из-за потребности в раскаянии. Таким образом, реализация исповедальной интенции в виде покаяния отца Якова перед совершенно незнакомым человеком продиктована сильнейшим чувством вины, то есть эмоционально-психологическим фактором.
Значимым является то, что священнослужители, находясь в вышеописанных состояниях и раскаиваясь, нисколько не сомневаются в своей вере, не отступают от Бога. Однако отец Яков говорит о вере в аспекте отношения к тяжелому социальному положению человека: он недоумевает, говоря о своих переживаниях по поводу увиденной им докторши (см.: Приложение Б, пример № 67).
Нагромождение речи словами с семой «вера» имеет свой смысл. По Л.Б. Савенковой, использование таких слов и устойчивых выражений в определенном контексте является «указанием на реальность факта» (Савенкова, 2009, с. 251). Здесь такой факт служит причиной для осознания священнослужителем своего отношения к условиям жизни, для оценки положения человека в обществе.
По А.Д. Степанову, «свобода слова говорящего дополняется в исповеди и свободой реакции адресата» (http://my-chekhov.ru/kritika/problem/content.shtml). Поэтому исповедальная интенция священнослужителя не предполагает какой-либо ответной реакции собеседника. Так, дьякон Любимов игнорирует речь отца Анастасия, никак не комментируя ее. Он думает о своем сыне и написанном ему письме:
«Дьякон, не выпуская из рук письма, заходил из угла в угол. Он думал о своем сыне» (Чехов, т. VI, с. 163).
В разговоре с архиереем отец Сисой уходит от ответа и разговора в целом, используя нечленимые синтаксические конструкции, свидетельствующие о том, что он в этой ситуации не может проявить свои священнические обязанности, то есть поддержать отца Петра, помочь ему облегчить духовные муки:
«Что? Господи Иисусе Христе... Вот так... Ну, спите себе, преосвященнейший!.. Что уж там! Куда там! Спокойной ночи!» (Чехов, т. X, с. 199).
Отец Петр немногословен, его реплику, обращенную к отцу Сисою, можно назвать криком души. Архиерей говорит о том, что он хотел бы прожить простую жизнь (сельского священника, дьячка), а не быть преосвященным. Его реплика «выглядит как отчаянная попытка найти хоть какое-нибудь понимание» (Лелис, 2012, с. 451). Однако он остается неуслышанным и непонятым даже Сисоем, который проявляет заботу о нем и искренне переживает.
Реакция Кунина на речь отца Якова описана А.П. Чеховым более детально: он отвечает священнослужителю, причем в его репликах представлено сначала неприятие, затем сочувствие (см.: Приложение Б, пример № 68).
Таким образом, исследование показывает, что священнослужители в разговоре с другими персонажами различными способами реализуют исповедальную интенцию. Исповедальное слово необходимо священнослужителю для того, чтобы не только «излить душу», но и раскаяться, указывая на причины своей греховности. Признание своего греха — одно из важных положений в христианстве. Это если и не доказывает, что А.П. Чехов «был религиозным писателем» (Sherbinin, 1997, с. 291), то, определенно, помогает увидеть авторские репрезентации христианских ценностей.
Причины тех или иных действий и мыслей священнослужителей, о которых они говорят, могут быть различны: сомнения в своем служении, сане и обязанностях; особенности характера — психические качества; социально-бытовой фактор. Британский исследователь S. Theriault пишет, что А.П. Чехов «избегал изображать мысли своих героев, вместо этого позволяя настроению или чувству персонажей передать их внутреннее состояние» (Sawyer A. Theriault, 2009, http://www.inquiriesjoumal.com).
В данном случае чеховские священнослужители раскрывают свои чувства и состояния в определенной ситуации. Ситуацией, обстоятельством для исповедальной интенции служит либо плохое физическое состояние, либо эмоциональный всплеск, сильное волнение, либо простое желание выговориться, быть выслушанным.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |