Антон Павлович Чехов родился 17 (29) января 1860 года в Таганроге, в купеческой семье. Его дед за двадцать лет до того выкупился на волю из крепостных у помещика Черткова, отца известного толстовца, и постарался «вывести в люди» своих детей. Отец Чехова, Павел Егорович, был уже купцом третьей, а потом и второй гильдии, содержал бакалейную лавку в Таганроге. На вывеске лавки значилось подобие чеховской усмешки над провинциальной безвкусицей: торгуют здесь «чаем, сахаром, кофе и другими колониальными товарами». Крепостными были предки Чехова и со стороны матери, Евгении Яковлевны, они выкупились еще раньше, в 1817 году.
Уклад в семье родителей был патриархальный. Отец — человек деспотического нрава («за битого двух небитых дают»), неуравновешенный, поборник старых порядков, согласно которым надо повиноваться власти, уважать наставников, учителей, тех, кто богат и имеет деньги. Павел Егорович мало занимался торговлей и заставлял своих сыновей отсиживать в лавке «для хозяйского глаза», обязывал их петь в церковном хоре, вставать на рассвете к заутрене, исполнять все церковные обряды. Все это для детей было истинным проклятием. В своих воспоминаниях старший брат, Александр Чехов, может быть, несколько сгущая краски, приводит слова Антона: «В детстве у меня не было детства». Невыносимо унизительными были физические расправы с детьми, порки, чего Антон Павлович всю жизнь не мог простить отцу. Душой семейства была мать, Евгения Яковлевна. Семья была большой, и мать хорошо различала особенности каждого из ее детей: старших — Александра, Николая, Антона и младших — Ивана, Марии, Михаила.
Отец Чехова был наделен некоторыми талантами, самоучкой освоил игру на скрипке, занимался живописью. Артистический его склад передался детям, которые любили разыгрывать домашние сценки, пародировать друг друга, давать смешные прозвища. Антон пристрастился к театру и на домашних спектаклях на квартире у приятеля по гимназии Дросси в «Ревизоре» играл городничего, в «Лесе» — Несчастливцева.
Брат Александр со временем сделался литератором, был образован, но, наследовав некоторые дурные черты отца, позднее спился, загубил свой талант. Николай был весьма одаренным художником, но рано умер от чахотки. Рисовала и музицировала Мария Павловна. Она окончила высшие женские курсы профессора истории Герье в Москве; ее подруги устраивали веселые вечеринки в доме, на них бывали многие поклонники таланта ее брата. Писателем, юристом сделался младший брат, Михаил. Одаренность переходила и дальше: сын Михаила Павловича также был художником, а сын Александра Павловича, Михаил Александрович, — выдающимся актером Московского Художественного театра, великолепно игравшим роли Хлестакова, героев шекспировских трагедий и в кинофильме «Человек из ресторана» (он автор книг «Путь актера», «О технике актера»).
Чехов должен был, по его словам, выдавливать из себя «по капле кровь раба», преодолевать деспотизм и ложь гимназического воспитания. Те порядки, которые изобразил Чехов в рассказе «Человек в футляре», наблюдались в Таганрогской гимназии, где он учился в 1869—1879 годах. Взят с натуры и один из реальных прототипов образа Беликова — инспектор Дьяконов, живший под девизом «как бы чего не вышло». И благодаря подобным воспитателям Таганрогская гимназия напоминала арестантские роты особого рода, в которых господствовали такие усердные исполнители предписаний начальства, как изображенный в «Палате № 6» Никита, больничный сторож, систематически избивавший больных. Директор Рейтлингер, тупой исполнитель циркуляров тогдашнего министра просвещения мракобеса Д.А. Толстого, разогнал преподавателей, от которых можно было чему-то научиться. Чехов не блистал успехами в учебе: в третьем и пятом классах просидел по два года. Ясно, что тут дело было в системе обучения и воспитания. Духовное созревание Чехова шло помимо гимназии.
Всмотримся во внутренний мир юного Чехова. Какие суждения можно вынести из скудных сведений о нем?
Полное отвращение к религиозной догматике, отеческим предписаниям чтить власть над собой, слепо верить авторитету. Только в одном из самых ранних писем, от 7 декабря 1876 года, к двоюродному брату в Калугу, бывшему несколько старше его, чувствуется сковывающий чопорный тон; тон, внушенный отцовским воспитанием. Антон в вычурных выражениях извиняется перед «любезнейшим Братом» Михаилом Михайловичем: «Я имел честь и удовольствие на днях получить Ваше письмо. В этом письме Вы протягиваете мне руку брата; с чувством достоинства и гордости я пожимаю ее, как руку старшего брата. Вы первые намекнули о братской дружбе, это с моей стороны дерзость. Обязанность младшего просить старшего о таком предмете...» Но вскоре в переписке Чехова начисто исчезает эта домостроевская вежливость, и слог его искрится непосредственностью, иронией, озорством. Он выговаривает своему старшему брату Александру о царящем в его семье деспотизме, напоминавшем замашки их отца; младшему брату Михаилу, вздумавшему было подписаться в одном из писем в духе рабского самоуничижения, Антон ответил: «...зачем ты величаешь особу свою «ничтожным и незаметным братишкой»? Среди людей нужно сознавать свое достоинство». Особый сердечный тон установился у Антона с сестрой Марией, они скучали друг без друга. Он прозвал ее по-домашнему — Ма-Па.
Духовный авторитет Антона в семье вырос и был всеми родными признан, когда отец, разорившись, должен был бежать от кредиторов из Таганрога в Москву (апрель 1876 года), где учились его старшие сыновья — Александр и Николай. Вскоре в Москву уехала и Евгения Яковлевна с младшими детьми — Марией и Михаилом. А в Таганроге с делами и кредиторами, продажей домашних вещей, без крова и средств к существованию остались Антон и Иван. Главная тяжесть пала на шестнадцатилетнего Антона, которому надо было закончить гимназию, получить аттестат. Антон зарабатывал на жизнь уроками и даже посылал кое-какие рубли в Москву, так как отец долго не мог найти заработка. Вот в это-то время вполне проявились главные черты характера Чехова: его мудрая сдержанность, трезвость, умение вести себя с достоинством, вызывать к себе уважение. Собственно, за эти качества в людях он будет бороться всю жизнь и как писатель. Это определит во многом и темы его творчества.
Но обратимся к письмам юного Чехова, соберем по крупицам некоторые данные, из которых были бы видны его любознательность, его ирония. Последняя особенно проявлялась, как уже говорилось, в чудачествах, во взаимном комиковании между братьями в таганрогский период. И снова в письме к двоюродному брату, которое мы приводили, находим любопытное напоминание о себе, наряду с поклонами родне приписка: «Скажите им, что на Юге есть у них брат, который собирает коллекцию разнородных писем». Не есть ли это собирание «коллекции разнородных писем» первой игрой стилями рождающегося писателя Чехова? Ведь известно, что ранний из напечатанных его рассказов, «Письмо к ученому соседу» (1880), — пародия на стиль писем дедушки Егора Михайловича и дяди Митрофана Егоровича, отчасти и на стиль отца Павла Егоровича. Высмеяно было потихоньку среди детей и «Расписание делов и домашних обязанностей для выполнения по хозяйству семейства...», которое Павел Егорович вывесил в московской квартире. Это был образчик педантизма и тугодумия, которые Антону казались дурным сном из далекого прошлого.
А игра стилями уже начиналась в письмах самого Чехова, все более совершенствуясь и принимая самые разные формы. То брату Александру 9 марта 1876 года он пишет из Таганрога на примитивном языке, заканчивая русский текст латинскими буквами (потом пойдет в ход медицинская латынь). То Михаилу 1 января 1877 года наряду со всякими отчетами и предположениями зарисовывает комическую сценку препирательств со своим учеником: «Убирайтесь спать, надымил чертову пропасть. К свиням, к свиням! Спать!» А в другом письме к тому же адресату сделана шутливая приписка на обороте: «Милостивому государю Михаилу Михайловичу г-ну Чехову в собственные руки (не очень нужное)». Докладывая двоюродному брату Мише, почему он не может приехать повидаться, Чехов острит: «Министр финансов объяснит тебе причину». Начинается в письмах 1877 года и манипуляция с чеховской фамилией, которая приведет к псевдониму «Антоша Чехонте». Пока это фраза о «нашем мудром Чоховском поколении». Дед писался «Чех», но между собой Чеховы себя называли еще и Чоховыми, и в Таганроге некоторые их так и звали, а калужская родня и звалась и писалась Чоховыми. Но под пером Чехова это уже была игра стилями. Она допускалась даже в письме к отцу и матери от 20 июня 1878 года, в котором шутливо удостоверялось, что все сообщенное «дозволено цензурой», и в перечне цензоров числятся папа Лев XIII, Бисмарк, Осман-паша; вписывались хорошо известные в семье выражения Евгении Яковлевны, когда она была недовольна Павлом Егоровичем.
В обидно безликом гимназическом аттестате зрелости Чехова есть любопытная фраза о том, что «любознательность у него была по всем предметам одинаковая». Можно ли от этой фразы сделать хоть какой-нибудь переход к тому, что читал Чехов-гимназист? В биографиях почти всех писателей обычно названы любимые их книги. Кое-какой перечень прочитанного Чеховым мы составляем по его письмам и воспоминаниям о нем. Тут и «Космос» В. Гумбольдта, своего рода кладезь научных сведений об окружающей природе, который советовал читать брат, студент-«естественник», Александр. Положим, от «Космоса» еще есть какая-то нить к медицине, которую изберет потом Чехов в Московском университете. «Космос» — тип литературы, популярной среди «семидесятников», склонных к точным наукам, — но от «Космоса» до писательства еще далеко. Впрочем, и от медицины не близко. Можно оценить и чтение романов Виктора Гюго, но они могли казаться по манере несколько устаревшими трезвому уму Чехова, хотя и таили в себе важные гуманистические мотивы. «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу не исторгала у него слез, и он читал роман «с научной целью». Это — удивительное заявление: изведать все, в том числе и такое, что порождает «неприятное ощущение, которое чувствуют смертные, наевшись не в меру изюму или коринки».
Понравились ему «Дон-Кихот» Сервантеса, статья Тургенева «Дон-Кихот и Гамлет». И это уже не случайность. Идеи этих вещей мы обнаружим в первой драме Чехова «Безотцовщина», и, в сущности, они пронизают все творчество Чехова. Прочел он к «нескучное путешествие» — «Фрегат «Палладу» Гончарова, и это также будет иметь прямое отношение к его творчеству: Чехов перечитает эту книгу Гончарова перед своей поездкой на остров Сахалин.
В виде весьма вероятного допущения исследователи указывают еще на то, что Чехов усиленно штудировал Белинского, Писарева, Добролюбова. Можно безошибочно предположить, что Чехов читал этих критиков и ему нравился тип «нигилиста». Образ «положительно трезвого естественника», чуждого сантиментов Базарова, с его аналитическим умом и стойкостью, нравился Чехову и повторился потом в Дымове («Попрыгунья») и в образе других героев.
Есть еще достоверное свидетельство в воспоминаниях одного таганрогского гимназиста, что Чехов читал популярных тогда Бокля и Шопенгауэра. Последние два имени обрисовывают любопытную амплитуду философских интересов Чехова. Бокль, английский историк, занимался в своих сочинениях вопросом о правомерности прилагать к истории человечества методы естественных наук, подчиняя духовные действия физическим влияниям, и, таким образом, отрицал свободу действия человека и его индивидуальность. Этот вопрос действительно занимал позднее Чехова как медика и как писателя. Немецкий философ-идеалист Шопенгауэр, наоборот, проповедовал свободу воли, которая носит у него отвлеченный характер, но сообщает логическую упорядоченность объективному миру, пребывающему в хаосе. Герои произведений Чехова любят рассуждать на эти темы («Огни» и др.). Но все же Чехова нельзя отождествлять с его героями. Нужно еще науке выяснить, где «пребывает» сам Чехов в то время, когда его герои ведут разговоры и споры на эти важные темы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |