Годы жизни в Мелихове среди народа стали годами полного расцвета таланта Чехова как великого русского писателя, наследника и продолжателя лучших традиций нашей литературы, как писателя-новатора, проложившего новые пути в развитие русского реализма.
И не случайно, что именно в конце 80-х годов и начале 90-х годов, в период своей творческой зрелости, Чехов читает и перечитывает почти всю русскую классическую литературу XIX века. «Читаю пропасть», — пишет он из Мелихова. Его отзывы о писателях-классиках: Пушкине, Гоголе, Лермонтове, Тургеневе, об отдельных произведениях — это прежде всего отзывы писателя-профессионала, который внимательно изучает творчество своих великих предшественников, старается вникнуть в сущность их писательского метода, с тем чтобы достойно продолжить и развить их лучшие традиции в своем творчестве.
Большой интерес в этом плане представляют отзывы Чехова о Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Тургеневе:
«...лермонтовская «Тамань» и пушкинская «Капитанская дочка», не говоря уж о прозе других поэтов, прямо доказывают тесное родство сочного русского стиха с изящной прозой...» (18 января 1888 года).
«...как непосредственен, как силен Гоголь и какой он художник! Одна его «Коляска» стоит двести тысяч рублей. Сплошной восторг, и больше ничего. Это величайший русский писатель... Буду читать нашим вслух...» (начало мая 1889 года).
«...Каждую ночь просыпаюсь и читаю «Войну и мир». Читаешь с таким любопытством и с таким наивным удивлением, как будто раньше и не читал. Замечательно хорошо» (25 октября 1891 года).
И вот отзывы непосредственно мелиховского времени:
«Насколько я могу судить по Гоголю и Толстому, правильность не отнимает у речи ее народного духа» (23 марта 1892 года).
«Боже мой! Что за роскошь «Отцы и дети»! Просто хоть караул кричи. Болезнь Базарова сделана так сильно, что я ослабел и было такое чувство, как будто я заразился от него. А конец Базарова? А старички? А Кукшина? Это черт знает как сделано. Просто гениально» (24 февраля 1893 года).
Первые русские демократы — Белинский и Чернышевский — были для Чехова теми великими именами, которые определили собой целые эпохи русской истории.
Чехов любил и хорошо знал литературу. С требовательностью взыскательного художника относился он к своей литературной деятельности. Литературная работа приносила ему огромное творческое удовлетворение и была его большим общественным делом. «Литературе я обязан счастливейшими днями моей жизни и лучшими симпатиями», — писал он 21 января 1895 года.
В 90-е годы Чехов особенно глубоко чувствует свою кровную связь с родиной, с народом.
В Мелихове А.П. Чехов много писал. Старожилы Мелихова вспоминают о том, что часто до глубокой ночи горел свет в кабинете Антона Павловича.
В деревне и в чеховском Доме тишина — все давно спят. И только в кабинете Антона Павловича на его письменном столе горит керосиновая лампа; а еще чаще — две свечи: он любит работать при свечах.
Антон Павлович сидит у стола или шагает по комнате из угла в угол. На столе рукопись начатого рассказа: небольшие листки, обычно в одну восьмую листа, исписанные мелким, изящным чеховским почерком. На таких именно листках написаны рассказы «Ариадна», «Ионыч» и многие другие.
Рядом с рукописями — миниатюрная карманная записная книжка. Живя в Мелихове, Чехов всегда имел ее при себе и записывал в нее мысли и впечатления, которые могли послужить материалом для работы.
В записную книжку Чехов кратко, предельно лаконично записывал сюжеты многих своих будущих произведений. Так были записаны «Человек в футляре», «Анна на шее», «На подводе» и другие. В иных случаях это некоторые мысли писателя, положенные им позднее в основу его рассказов. Здесь же встречаем и фрагменты отдельных характерных разговоров, заинтересовавших автора; записи отдельных слов и выражений, фамилии будущих действующих лиц и т. д.
Чехов очень дорожил своей записной книжкой. Сделанные карандашом, наспех, на ходу записи писатель потом, сидя уже спокойно у себя за письменным столом, обводил аккуратно чернилами, чтобы запись не стерлась, иногда переписывал заново, ставил свои пометки — своеобразные шифры, — которые помогали писателю найти нужную запись. Использованные записи тщательно зачеркивались.
Через записную книжку писателя прошли почти все произведения, созданные им в мелиховский период.
В мелиховский период была закончена работа над книгой «Остров Сахалин», созданы: «Палата № 6» (1892), «Человек в футляре» (1898); написан большой цикл произведений, посвященных русской деревне: «Мужики» (1897), «На подводе» (1897), «По делам службы» (1899), «Новая дача» (1899); повесть «Три года» (1895); рассказы: «Бабье царство» (1894), «Случай из практики» (1898), «Ионыч» (1898), «Крыжовник» (1898); пьесы: «Чайка» (1896) и «Дядя Ваня» (1897).
В основу многих этих произведений легли впечатления мелиховской жизни.
Годы, проведенные А.П. Чеховым в Мелихове, совпали с периодом бурного развития капитализма в России, с тем переломным периодом, когда, по определению В.И. Ленина, «...старое бесповоротно, у всех на глазах рушилось, а новое только укладывалось...»1
Либерально-народническое представление о деревне, широко отраженное в русской литературе 80-х и 90-х годов, переживало кризис. Работы В.И. Ленина, посвященные анализу экономического положения деревни, и в особенности гениальный труд «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» (1894), нанесли сокрушительный удар народническим представлениям о русской деревне.
Проблема народа — центральная проблема русской общественной жизни — приобретала в 90-е годы особую актуальность и связывалась с революционным движением. Голод 1891—1892 годов еще более обострил вопрос о положении крестьянина в России.
Как подлинно великий художник, Чехов не мог не отразить важнейших социальных проблем своего времени.
С большой художественной убедительностью Чехов показывает вырождение старых народнических идеалов, пошлость мещанского, обывательского существования, разоблачает буржуазный либерализм и все формы проповеди примирения с действительностью: и толстовское учение о непротивлении, и крохоборство малых дел, и трусливую психологию человеков в футляре. Он вскрывает иллюзорность буржуазной теории постепенного прогресса, опрокидывает народнические представления о русском крестьянстве.
В творчестве Чехова мелиховских лет нашел свое отражение и общественный подъем 90-х годов, когда, по определению В.И. Ленина, «старинные формы труда рушились с громадной быстротой»2. «Этот экономический процесс, — писал В.И. Ленин, — отразился в социальной области «общим подъемом чувства личности», вытеснением из «общества» помещичьего класса разночинцами, горячей войной литературы против бессмысленных средневековых стеснений личности...»3
Этими настроениями пронизаны произведения Чехова, над которыми он работал в первый год своей мелиховской жизни: «Остров Сахалин» — итог наблюдений писателя над бытом ссыльно-каторжных на Сахалине — и рассказ «Палата № 6», законченный в Мелихове.
Рассказ «Палата № 6» знаменует начало этого нового этапа в творчестве Чехова.
Образ провинциального города, созданный в рассказе, с тюрьмой и больницей становится обобщенной картиной русской дореволюционной действительности, зажатой тисками самодержавия, а больничная палата психиатрического отделения — символом самодержавно-бюрократического строя. Обличительный талант Чехова достиг в рассказе высокой идейной и художественной силы. В образе доктора Рагина Чехов рисует типичного обывателя, отгородившегося от жизни удобной идеалистической философией «презрения глупой суеты мира». Обывательской философии Рагина, которая практически вела к примирению с действительностью, к оправданию ее пороков, в рассказе противопоставлен бунт больного Громова, страдающего манией преследования, страстно восстающего против мерзостей жизни, «...я реагирую! — говорит Громов. — На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью».
Под влиянием обличительных речей Громова Рагин также начинает замечать жизненные противоречия. Но прозрение Рагина приходит слишком поздно: его протест, не подкрепленный борьбой, так же как и одинокий бунт Громова, не выдерживает столкновения с пошлостью. Рагин раздавлен этой страшной силой.
Торжествует обыватель, который не хочет видеть правду жизни, трусливо опасаясь потерять свое обывательское спокойствие. Обыватель объявляет Рагина, так же как раньше Громова, сумасшедшим и помещает его в палату № 6.
Рассказ стал гневным обличением бюрократической России, звал к активной борьбе с самодержавием. Царская цензура не заметила обличительной направленности рассказа. Но в России уже был читатель, который понял его подлинный политический смысл. Этим читателем был В.И. Ленин. В воспоминаниях А.И. Ульяновой-Елизаровой приведен отзыв В.И. Ленина о рассказе «Палата № 6»: «Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6»4.
В произведениях мелиховского периода нашли свое идейное и художественное завершение все основные темы чеховского творчества, сливавшиеся в сознании писателя в одну большую и волнующую тему России.
Несравненный художник жизни, Чехов изображал обыкновенную жизнь обыкновенных людей во всей ее сложности и противоречивости, в постоянном сплетении великого и малого, смешного и трагического. От его внимательного взора ничто не ускользало. И, кажется, нет почти ни одного явления в русской жизни, ни одной социальной группы, которую бы Чехов не отобразил в своих произведениях. Рисуя обычную, будничную жизнь простых людей, Чехов проникал в самую сущность явлений и создавал художественные образы огромного общественного значения.
Жизнь в Мелихове и непосредственное общение с народом не только обогатили Чехова новыми впечатлениями, но и помогли ему осмыслить и обобщить огромный запас его жизненных наблюдений. Мелиховская действительность входила в творческое сознание Чехова не отдельными фактами и эпизодами, а всей той правдой русской жизни, которую писатель выразил в обобщенных художественных образах своих произведений 90-х и начала 900-х годов.
Творчески преображая действительность, писатель брал из нее только то, что отвечало его замыслу. «Я умею писать только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично», — говорил Чехов в одном из своих мелиховских писем.
Талант Чехова и острое чувство нового помогли писателю выделить из множества явлений и фактов типические, найти внутреннюю связь между ними и создать на основе разрозненных фактов типические образы большого идейного и художественного значения.
Мелиховские впечатления в творчестве Чехова сказались в острой постановке социальных, морально-этических и философских проблем, в художественной разработке темы народа и, в первую очередь, в изображении русской дореволюционной деревни.
Тема деревни стала большой темой в творчестве Чехова 90-х годов. Писатель подошел вплотную к этой теме, внимательно изучив деревенскую жизнь, прекрасно разобравшись в социально-экономическом положении крестьянства. Чехов и раньше изображал отдельные эпизоды из деревенской жизни, давал образы крестьян, картины природы. Но жизнь в Мелихове заставила его по-новому подойти к изображению деревни. В Мелихове он узнал жизнь крестьянства во всем ее многообразии и противоречиях, вплотную столкнулся с процессом классового расслоения в деревне, с пролетаризацией крестьянства.
Только опираясь на действительность и трезво оценивая ее, писатель-демократ за отдельными фактами этой действительности увидел те социальные явления, которые происходили в деревне, и прежде всего неизбежность разорения крестьянства в условиях капитализма.
Говоря о творческом, «беллетристическом», по выражению Чехова, значении Мелихова, сам писатель прежде всего связывал его с повестью «Мужики». Здесь, в Мелихове, Чехов увидел «тяжкий труд, от которого по ночам болит все тело, жестокие зимы, скудные урожаи...» Примечательно и то, что Чехов заканчивал повесть во время работы по переписи, когда он ходил по избам в Мелихове и, как говорил он сам, «стукался головой о притолоки».
Можно думать, что в «Мужиках» отразилась зима неурожайного 1892 года: «О, какая суровая, какая длинная зима!
Уже с рождества не было своего хлеба, и муку покупали... В хлеву день и ночь раздавалось мычанье голодной коровы, надрывавшее душу у бабки и Марьи. И, как нарочно, морозы все время стояли трескучие, навалило высокие сугробы; и зима затянулась...»
Страшная картина деревенского пожара в повести «Мужики» также возникла из мелиховской действительности: пожары были частым бедствием Мелихова. «На одной из крайних изб, на соломенной крыше стоял огненный, в сажень вышиною, столб, который клубился и сыпал от себя во все стороны искры, точно фонтан бил. И тотчас же загорелась вся крыша ярким пламенем и послышался треск огня.
Свет луны померк, и уже вся деревня была охвачена красным, дрожащим светом; по земле ходили черные тени, пахло гарью... все запыхались, не могли говорить от дрожи, толкались, падали и, с непривычки к яркому свету, плохо видели и не узнавали друг друга. Было страшно. Особенно было страшно то, что над огнем, в дыму, летали голуби и в трактире, где еще не знали о пожаре, продолжали петь и играть на гармонике, как ни в чем не бывало».
В нищем Мелихове массовым явлением был уход крестьян в город на заработки, и об этом Чехов пишет в своей повести: «Всех жуковских ребят, которые знали грамоте, отвозили в Москву и отдавали там только в официанты и коридорные (как из села, что по ту сторону, отдавали только в булочники), и так повелось давно, еще в крепостное право... и с того времени деревня Жуково иначе уже не называлась у окрестных жителей, как Хамская или Холуевка».
Живя в Мелихове, Чехов не только непосредственно сталкивался с этими фактами, но и хорошо знал дальнейшую печальную судьбу многих мелиховских крестьян, невольно ставших горожанами. Об их судьбах писатель рассказал, создавая в повести образ Николая Чикильдеева, его жены Ольги и дочери Саши. Жители Мелихова легко узнают в повести «Мужики» свою деревню, вспоминают описанные в ней события. В Мелихове действительно существовали и трактир и слобода Холуевка.
Вошли в повесть и многие другие факты из жизни мелиховской деревни: в Мелихове до сих пор еще живут потомки крестьян с прозвищами Леонычевы, Матвеичевы, Ефимычевы. Уездный город, который упоминается в повести, — это город Серпухов, где в те времена действительно было двадцать семь церквей и два монастыря.
О том, что многие картины деревенской жизни, данные в «Мужиках», вырастали из мелиховских впечатлений, свидетельствует записная книжка Чехова. Вот некоторые записи:
«Бабушка высекла внучку Машу. Маша потихоньку (из мести) налила ей в суп молока, чтобы она оскоромилась (был великий пост), и потом воображала, как бабушка горит за это в аду. Бабка целый день ругается, ругает зятя, бедного, которого «взяли в дом».
Вторая запись:
«Изба. Девочка в валенках, на печи. Отца нет дома. Кошка.
— А кошка у нас глухая.
— Отчего?
— Так. Побили».
Включенная в повесть, эта маленькая сценка предельно раскрыла Николаю Чикильдееву и его жене тяжелую картину крестьянской жизни. «Николай и Ольга с первого взгляда поняли, какая тут жизнь, но ничего не сказали друг другу; молча свалили узлы и вышли на улицу молча».
Почти дословно перешла в повесть из записной книжки Чехова и гневная, обличительная характеристика деревенских кулаков, в основе которой также лежали мелиховские впечатления: «Кто кабак держит и спаивает народ? Мужик. Кто растратил школьные деньги? Мужик. Кто в собраниях говорит против мужиков? Мужик».
Выхваченные из действительности, сохранившие еще биение живой жизни, эти записи также вошли в повесть «Мужики». Но значение их неизмеримо глубже и шире: за этими отдельными фактами стояла та большая правда крестьянской жизни, которая и составила содержание повести.
В жизни крестьян, пишет Чехов, «в течение лета и зимы бывали такие часы и дни, когда казалось, что эти люди живут хуже скотов...» Пьянство, драки отравляли жизнь деревни. «Да, жить с ними было страшно», — пишет Чехов. Но в этих «страшных мужиках» писатель сумел увидеть людей, почувствовать их большую, искалеченную социальным строем душу и встал на защиту человеческих прав и человеческого достоинства: «...они люди, они страдают и плачут, как люди, и в жизни их нет ничего такого, чему нельзя было бы найти оправдания».
А окружающая прекрасная природа говорила о том, «какая была бы прекрасная жизнь на этом свете, если бы не нужда, ужасная, безысходная нужда, от которой нигде не спрячешься!» Но, «стоило теперь только оглянуться на деревню... и очарование счастья, какое чудилось кругом, исчезло в одно мгновение».
Героиня повести, уходя из деревни после тяжелой голодной зимы, чувствует себя навсегда связанной с деревней, уносит в своем сердце любовь к крестьянам, горячее сочувствие и сострадание к ним.
Повесть заканчивается светлым, радостным, весенним мелиховским пейзажем, желанием «лететь вместе с птицами» в поисках счастья, которое должно быть в жизни каждого человека.
Появление повести «Мужики» вызвало большую тревогу в цензуре. Исполняющий обязанности цензора доносил в цензурный комитет: «В первой половине апрельской книжки «Русской мысли» в цензурном отношении особенного внимания заслуживает статья А.П. Чехова «Мужики». В ней слишком мрачными красками описывается положение крестьян, проживающих в деревнях». В ответ на это донесение из цензурного комитета последовал краткий, но выразительный ответ: «Исключить страницу 193. Чехова при несогласии арестовать». Эта страница была вырезана и заменена новой, с изъятием не пропущенного цензурой текста.
«Мужики» произвели огромное впечатление на читателей-современников. Вокруг повести разгорелась острая полемика международниками и марксистами, которая нашла отражение в журналистике 90-х годов. Марксистская критика отмечала большое общественное значение повести, дававшей новое, глубоко правдивое освещение жизни деревни.
«Мужики» Чехова, быть может, самая глубокая из разработанных им тем. Это — критика нашего народнического понимания желательных порядков русской, деревни. Я не удивляюсь тому, что критики «Русского богатства» напали на них с озлоблением. Они метили не в бровь, а прямо в глаз», — вспоминает современник Чехова, М.М. Ковалевский.
«...твои «Мужики» — величайшее произведение в целом мире за многие последние годы... Удивительно высок и целен твой талант в «Мужиках»... И везде несравненный трагизм правды, неотразимая сила стихийного, шекспировского рисунка; точно ты не писатель, а сама природа... Я чувствую в «Мужиках», какая погода в тот или другой день действия, где стоит солнце, как сходит спуск к реке. Я все вижу без описаний, а фрак вернувшегося «в народ» лакея я вижу со всеми швами...» — писал А.П. Чехову артист Малого театра А.И. Южин.
Мелиховские впечатления настолько глубоко вошли в творческое сознание писателя, что продолжали жить в его произведениях и после отъезда писателя из Мелихова.
Через три года после «Мужиков», в 1900 году, Чехов, только что переехавший из Мелихова в Ялту, пишет вторую большую повесть о деревне — «В овраге».
По воспоминаниям мелиховских старожилов, в повести «В овраге» описаны соседние с Мелиховом фабричные села — Угрюмово и Крюково.
«Село Уклеево лежало в овраге, так что с шоссе и со станции железной дороги видны были только колокольня и трубы ситценабивных фабрик.
В нем не переводилась лихорадка и была топкая грязь даже летом, особенно под заборами, над которыми сгибались старые вербы, дававшие широкую тень. Здесь всегда пахло фабричными отбросами и уксусной кислотой, которую употребляли при выделке ситцев», — пишет Чехов в повести.
В селе Угрюмове в 90-е годы действительно жил трактирщик, пустивший в народ фальшивые деньги. Были у него и снохи — Аксинья и Олимпиада. Старожилы рассказывали, что бездетная Аксинья, видя, что свекор с любовью относится к маленькому сыну Олимпиады, боялась, что старик оставит ему наследство, и обварила мальчика кипятком.
Современник Антона Павловича Чехова С.И. Щукин приводит слова писателя о том, что в повести «В овраге» он описывает ту жизнь, «какая встречается в соседних губерниях», и что «купцы Хрымины есть в действительности, только на самом деле они еще хуже». Мелиховские мотивы повести узнал и доктор П.И. Куркин: «Не могу, не считаю нужным скрывать от Вас, дорогой наш Антон Павлович, того очарования, которое испытывают все при ознакомлении с вашим последним очерком «В овраге». Мне, кроме того, все время чуялся местный колорит Крюкова и всего того уклада жизни...»
В этой повести Чехов изображает деревню на том новом историческом этапе, который характеризуется развитием кулачества. Чехов показывает классовое расслоение деревни, вскрывает экономическую сущность кулачества, его моральное разложение.
В кулацком мире нет правды. Здесь царят злоба, жадность, преступления, постоянная, ничем не прикрытая звериная вражда из-за собственности. «Богато живут, только страшно у них... И-и, как страшно!» — так характеризует жизнь в доме кулака Цыбукина его невестка Липа.
Чехов ярко рисует звериную сущность капитализма — процесс уничтожения сильным более слабого. На смену кулаку Цыбукину приходит еще более жестокий и злой хищник-эксплуататор — его невестка Аксинья. Чехов показывает, что богатство, накопленное обманом, так же фальшиво и неполноценно, как фальшивы серебряные рубли Анисима.
Подлинную ценность представляют богатства человеческой души. Обладателями этих сокровищ являются простые люди из народа. Чехов умел находить прекрасное в обыкновенном, чувствовал высокую моральную красоту простых людей-тружеников. К ним в повести относятся младшая невестка Цыбукина, Липа, и ее мать бобылка. По своему душевному складу они являются полной противоположностью Цыбукиным.
Липа — стойкая, мужественная, сильная благородством своей души, своей способностью любить и прощать, умением радоваться жизни и строить эту жизнь своим трудом — противопоставлена насквозь фальшивому и преступному миру хищников. Липа — подлинная героиня рассказа. В ее лице Чехов дал образ русской женщины из народа, раскрыл черты русского характера, красоту и величие русской народной души.
В повести Чехов прямо ставит острый социальный вопрос: «Кто же старше? Купец первой гильдии или плотник?» — и дает на него очень точный ответ: «Кто трудится, кто терпит, тот и старше». Липа и ее мать прислушивались к спору о том, «кто старше». И им,«которые родились нищими и готовы были прожить так до конца, отдавая другим все, кроме своих испуганных, кротких душ... примерещилось на минуту, что в этом громадном таинственном мире, в числе бесконечного ряда жизней и они сила, и они старше кого-то...»
Выразителем нравственной силы народа является и старик крестьянин, случайно встреченный Липой. Его образ вырос в типический, обобщенный образ народа. Старик горячо верит в то, что в жизни победит хорошее. Источником этого оптимизма является его слитность с родиной. Мудрыми, сердечными словами старик утешает Липу в ее материнском горе. «Жизнь долгая, — говорит он, — будет еще и хорошего, и дурного, всего будет. Велика матушка Россия!.. Я во всей России был и все в ней видел, и ты моему слову верь, милая. Будет и хорошее, будет и дурное... Вот и помирать не хочется, милая, еще бы годочков двадцать пожил; значит, хорошего было больше. А велика матушка Россия!»
Очень значительным в творческом пути Чехова является рассказ «Дом с мезонином», написанный в Мелихове в 1896 году. В этом рассказе Чехов с позиций писателя-демократа вскрывает всю несостоятельность попыток улучшения жизни народа полумерами, не изменяющими существа социально-экономических отношений.
В рассказе «Дом с мезонином» Чехов ясно говорит, что в капиталистическом обществе помощь народу «малыми делами», ставшая самоцелью, уводит от решения коренных социальных вопросов. Он показывает, как считающая себя передовой Лида Волчанинова увлекается народными аптечками, библиотечками, учит неграмотных крестьян и этими мелкими делами, по существу, отодвигает от себя вопросы кардинального переустройства жизни. Чехов обнажает лживость этой обывательской самоуспокоенности. «Народ опутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи, а лишь прибавляете новые звенья...» — говорит Чехов устами героя рассказа.
При существующих условиях, пишет Чехов, «мужицкая грамотность, книжки с жалкими наставлениями и прибаутками и медицинские пункты не могут уменьшить ни невежества, ни смертности так же, как свет из ваших окон не может осветить этого громадного сада...»
Чехов развертывает в рассказе широкую демократическую программу переустройства жизни, основанную на труде, на поднятии общей культуры народа, а не только на элементарной грамотности. Он зовет к широкому проявлению духовных способностей человека. «Нужны не школы, а университеты», — пишет Чехов. Рассказ «Дом с мезонином» свидетельствует о том, как в эпоху увлечения «малыми делами» Чехов, опираясь на мелиховские впечатления, сумел разглядеть фальшивую, оппортунистическую сущность этой мещанской философии.
Социальная тема рассказа переплетается с лирической темой. Мечту о счастье, о красоте жизни Чехов выразил в истории любви художника к Мисюсь. Их молодую и еще не окрепшую любовь безжалостно растоптала сухая и черствая, ограниченная Лида. Ей противопоставлен в повести поэтический образ Мисюсь — олицетворение красоты, молодости, счастья. Концовка рассказа «Мисюсь, где ты?» соединяет мечту художника о встрече с любимой девушкой с мечтой о торжестве правды и подлинной красоты жизни.
Герои повести «Моя жизнь» Мисаил Полознев и Маша Должикова не удовлетворены обывательской жизнью провинциального городка. В поисках новых форм жизни они убеждаются в несостоятельности народнических представлений о деревне, ощущают иллюзорность буржуазной теории прогресса и приходят к правильному выводу о том, что «тут нужны другие способы борьбы, сильные, смелые, скорые! Если в самом деле хочешь быть полезен, то выходи из тесного круга обычной деятельности и старайся действовать сразу на массу!»
Но этих новых путей борьбы за жизнь — «сильных, смелых, скорых», путей революционной борьбы, не знали герои Чехова, как не знал их и сам писатель, стоявший в стороне от революционного движения своего времени. Мисаил Полознев и Маша Должикова, каждый по-своему, пытаются «перевернуть» хотя бы свою жизнь. Маша уходит в область искусства и уезжает в столицу. Мисаил Полознев, наоборот, стремится как можно ближе слиться с народом: он становится простым маляром, и в городе скоро привыкли к тому, что он стал рабочим, и не видят ничего странного в том, что дворянин носит ведро с краской и вставляет стекла. И даже мальчишки перестали обливать его водой и кричать ему вслед: «Маленькая польза!»
В повести отразились многие мотивы мелиховской жизни писателя: переезд ранней весной в запущенную усадьбу и устройство в ней, взволнованное отношение к природе, сложность взаимоотношений с крестьянами, постройка деревенской школы, торжество ее открытия и т. д. Можно предполагать, что, давая в повести глубоко проницательную характеристику крестьянина, Чехов опирался в основном на свои мелиховские впечатления: «Каким бы неуклюжим зверем ни казался мужик, идя за своей сохой, и как бы он ни дурманил себя водкой, все же, приглядываясь к нему поближе, чувствуешь, что в нем есть то нужное и очень важное, чего нет, например, в Маше и в докторе, а именно: он верит, что главное на земле — правда и что спасение его и всего народа в одной лишь правде, и потому больше всего на свете он любит справедливость», — говорит Чехов устами героя повести, Мисаила Полознева.
Прочтя повесть «Моя жизнь», И.Е. Репин писал Чехову 3 декабря 1897 года: «...вот что тронуло меня и произвело глубокое впечатление. Какая простота, сила, неожиданность; этот серый, обыденный тон, это прозаическое миросозерцание являются в таком новом, увлекательном освещении: так близка душе делается вся эта история! Действующие лица становятся родными, и жалко их до слез... И как это ново! Как организованно! А какой язык!..»
Очень значительной в произведениях Чехова мелиховского периода стала тема взаимоотношений народа и интеллигенции. В Мелихове Чехов хорошо узнал нелегкую жизнь сельской демократической интеллигенции. В его записной книжке встречается такая запись: «Небогатые врачи и фельдшера не имеют даже утешения думать, что служат они одной идее, так как все время думают о жалованье, о куске хлеба».
Эта запись почти дословно вошла в рассказ «На подводе»:
«Учителя, небогатые врачи, фельдшера при громадном труде не имеют даже утешения думать, что они служат идее, народу, так как все время голова бывает набита мыслями о куске хлеба, о дровах, плохих дорогах, болезнях».
Сельские учителя и учительницы, земские врачи составили ту большую группу обыкновенных русских людей, скромных тружеников, которые стали героями произведений Чехова. Работа каждого из них в условиях дореволюционной России граничила с подвигом. И Чехов рассказал о трудностях этой жизни — о непролазной грязи на дорогах, о морозах и метелях, о дикости деревенской жизни, о безысходной деревенской нужде, о равнодушии земства, о том, в каких исключительно трудных условиях, бытовых и моральных, приходилось работать.
Реальная, почти осязаемая действительность лежит в основе рассказа «На подводе», написанного в 1897 году.
О жизни сельской школы рассказывают письма учительницы А.И. Анисимовой к Антону Павловичу. В этих письмах говорится о тяжелых условиях работы сельского учителя, о тяге деревенских детей к учебе, о том, как искусственно тормозилось народное просвещение. «В Талежскую школу записалось уже 80 человек, — пишет Анисимова, — а распоряжение земства разрешает иметь в школе только 60 и дает одного учителя». Нужда, бедность, забитость дают себя чувствовать в каждой строчке ее писем. «Честь имею обратиться к Вам с покорнейшей просьбой прислать мне денег на дрова; присланных Вами не хватит на весь зимний сезон, потому что зима стоит ужасная...» — пишет Анисимова Чехову 12 февраля 1899 года.
Действительность, которую так уныло, «точно сова», по выражению А.П. Чехова, описывала Анисимова, творчески переосмысленная, преображенная писателем, стала волнующим рассказом о жизни сельской учительницы в дореволюционной России.
Перед нами в рассказе проходит однообразная, серая жизнь сельской учительницы, работающей без любви к делу, живущей без семьи, без близких, в полном одиночестве. Не забыта ни одна деталь, знакомая Чехову по письмам Анисимовой: ни просьбы о дровах, ни грубость сторожа, ни страх перед начальством. «Нужно собирать с учеников деньги на дрова, на сторожа и отдавать их попечителю и потом умолять его, этого сытого, наглого мужика, чтобы он, ради бога, прислал дров. А ночью снятся экзамены, мужики, сугробы. И от такой жизни она постарела, огрубела, стала некрасивой, угловатой, неловкой, точно ее налили свинцом, и всего она боится, и в присутствии члена управы или попечителя школы она встает, не осмеливается сесть и, когда говорит про кого-нибудь из них, то выражается почтительно: «они». И никому она не нравится, и жизнь проходит скучно, без ласки, без дружеского участия...»
Реализм Чехова, его мастерство создания типических образов особенно чувствуются в образе героини рассказа — учительницы Марии Васильевны. Несомненно, отдельные черты облика Анисимовой, ее судьба вошли в образ Марии Васильевны. На примере этого рассказа видно, как Чехов, идя от действительности, следуя своему правилу писателя-реалиста «процедить сюжет», освобождался от всего случайного и оставлял только то, что важно или типично. К этому приему художественной типизации Чехов прибегает уже на первом этапе работы, фиксируя в записной книжке свои наблюдения в виде сюжета для рассказа:
«Учительница в селе. Из хорошей семьи. Брат где-то офицером. Осиротела, пошла в учительницы по нужде. Дни за днями, бесконечные вечера, без дружеского участия, без ласки, личная жизнь погибает; удовлетворения нет, так как некогда подумать о великих целях, да и не видать плодов...»
Действительность в ее типических чертах уже в этой предварительной записи переходит в художественный образ.
Рассказ «На подводе» появился в печати в декабре 1897 года, когда Антон Павлович лечился за границей. М.П. Чехова писала Антону Павловичу о том впечатлении, какое произвел этот рассказ в Мелихове: «Твой чудесный рассказ «На подводе» прочитали и прослезились».
Некоторые факты из мелиховской жизни Чехова послужили сюжетами для его произведений. Так, в записной книжке Чехова описан случай из его земской врачебной деятельности, давший материал для рассказа «По делам службы» (1899): «Земец растратил и застрелился. Я со становым поехал вскрывать его. Приезжаем. Лежит на столе. Поздно. Отложили вскрытие до завтра. Становой уехал к соседу играть в карты. Я лег спать. Дверь то открывалась, то закрывалась опять. Казалось, что мертвец ходит».
В рассказе Чехов ставит вопрос о личной ответственности интеллигенции за то положение, в каком находится русская деревня; он глубоко возмущается равнодушием столичной буржуазной интеллигенции, для которой деревенская жизнь с ее большими и маленькими горестями кажется чуждой, мелкой и неинтересной. Он резко критикует тех, для которых «Родина, настоящая Россия — это Москва, Петербург, а здесь провинция, колония...»
Герой этого рассказа, честный труженик Лыжин, исполняющий должность судебного следователя, при каждой встрече с крестьянами испытывает внутреннюю неловкость за свое привилегированное положение. Он чувствует, что и самоубийство сломленного жизнью неврастеника Лесницкого, и мужицкое горе лежат на его совести, и приходится «мириться с тем, что эти люди, покорные своему жребию, взвалили на себя самое тяжелое и темное в жизни — как это ужасно!» И Лыжин начинает сознавать, что жизнь — «это части одного организма, чудесного и разумного, для того, кто и свою жизнь считает частью этого общего и понимает это», что в жизни «ничто не случайно», а «все полно одной общей мысли, все имеет одну душу, одну цель и, чтобы понимать это, мало думать, мало рассуждать, надо еще, вероятно, иметь дар проникновения в жизнь», что случайности в жизни существуют лишь для того, «кто и свое существование считает случайным».
В образе деревенского «соцкого», который зимой и летом ходит по деревням, исполняя безропотно часто бессмысленные поручения бюрократов-чиновников, Лыжину чудится будущий справедливый суд истории:
«Мы идем, мы идем, мы идем... Мы берем от жизни то, что в ней есть самого тяжелого и горького, а вам оставляем легкое и радостное, и вы можете, сидя за ужином, холодно и здраво рассуждать, отчего мы страдаем и гибнем, и отчего мы не так здоровы и довольны, как вы».
Местом постоянных социальных конфликтов становится новая дача (рассказ «Новая дача», 1899), выстроенная богатым инженером в живописной местности рядом с деревней. Здесь «не будут ни пахать, ни сеять, а будут только жить в свое удовольствие, жить только для того, чтобы дышать чистым воздухом». Слишком велика пропасть между новой дачей, построенной для отдыха богатой семьи, и голодной, обнищавшей, забитой нуждой и тяжелой работой бескультурной деревней. Никогда не найдут общего языка инженер из рассказа «Новая дача», его кроткая жена, изящная, подобная куколке их дочка с измученной тяжелой работой, неурожаями и моральным одиночеством бедняцкой семьей Лычковых. Напрасны будут все разговоры инженера с крестьянами, все его уступки, все подарки его жены; несправедливы будут и его упреки в неблагодарности. Невозможность взаимопонимания гораздо глубже: она лежит в социальном неравенстве.
Так писатель-демократ со всей остротой поднимает вопрос о социальных противоречиях, о неизбежности непримиримых социальных конфликтов.
В Мелихове написаны и произведения Чехова, в которых писатель разоблачает хищнический, паразитический характер капитализма и, как следствие этого, — кризис буржуазного сознания, опустошенность человеческой личности в собственническом обществе.
Героиню рассказа «Бабье царство» (1894) Анну Акимовну, владелицу крупной фабрики, вышедшую из рабочей среды, тяготит ее богатство. Ее миллионы камнем лежат на ней, осложняют ее взаимоотношения с людьми, заменяя живое дело пошлой и бездушной благотворительностью. «Она думала с досадой: ее ровесницы, — а ей шел двадцать шестой год, — теперь хлопочут по хозяйству, утомились и крепко уснут, а завтра утром проснутся в праздничном настроении... Только она одна почему-то обязана, как старуха, сидеть за этими письмами, делать на них пометки, писать ответы, потом весь вечер до полуночи ничего не делать и ждать, когда захочется спать, а завтра весь день будут ее поздравлять и просить у ней, а послезавтра на заводе непременно случится какой-нибудь скандал — побьют кого, или кто-нибудь умрет от водки, и ее почему-то будет мучить совесть; а после праздников Назарыч уволит за прогул человек двадцать, и все эти двадцать будут без шапок жаться около ее крыльца, и ей будет совестно выйти к ним, и их прогонят, как собак. И все знакомые будут говорить за глаза и писать ей в анонимных письмах, что она миллионерша, эксплуататорша, что она заедает чужой век и сосет у рабочих кровь».
Переживает душевный кризис и герой повести «Три года» (1895) — образованный, честный Алексей Лаптев, наследник богатых московских купцов Лаптевых. «Да, не принадлежи я к вашему именитому роду, будь у меня хоть на грош воли и смелости, я давно бы швырнул от себя эти доходы и пошел бы зарабатывать себе хлеб. Но вы в своем амбаре с детства обезличили меня! Я ваш!»
Обобщенное художественное изображение капитализма дано Чеховым в образе дьявола, «который по ночам смотрит» («Случай из практики»), «чудовища с багровым лицом» («Чайка»).
Можно полагать, что наблюдения над жизнью фабричных сел в Крюкове и Угрюмове дали Чехову материал для рассказа «Случай из практики» (1898). Однажды Чехову пришлось лечить молодую женщину, владелицу фабрики, заболевшую нервным расстройством. Эта жизненная ситуация послужила сюжетом рассказа.
В записной книжке Чехова читаем: «Фабрика. 1000 рабочих. Ночь Сторож бьет в доску. Масса труда, масса страданий — и все это для ничтожества, владеющего фабрикой. Глупая мать, гувернантка, дочь... Дочь заболела, звали из Москвы профессора, но он не поехал, послал ординатора. Ординатор ночью слушает стук сторожа и думает... «Неужели всю свою жизнь должен работать, как и эта фабрика, только для этих ничтожеств, сытых, толстых, праздных, глупых?» В рассказе Чехов углубляет социальную тему. Словами доктора, приехавшего лечить больную, Чехов правильно ставит диагноз непонятной болезни. Сущность ее писатель видит в паразитическом существовании. Словами доктора Чехов намечает и «курс лечения». «Для него было ясно, что ей нужно поскорее оставить пять корпусов и миллион, если он у нее есть...
И он сказал то, что хотел, не прямо, а окольным путем:
— Вы в положении владелицы фабрики и богатой наследницы недовольны, не верите в свое право... А для наших детей или внуков вопрос этот, — правы они или нет, — будет уже решен... Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят...»
Решение этого вопроса Чехов совершенно отчетливо связывал с тем временем, когда работать будет каждый человек. Рассказ заканчивается описанием летнего дня. Уезжая с фабрики. Королев «думал о том времени, быть может, уже близком, когда жизнь будет такою же светлою и радостной, как это тихое, воскресное утро...»
Мелиховские впечатления вошли в круг наблюдений Чехова над оскудением русского дворянства и помогли писателю завершить тему разорения дворянских усадеб в произведениях 90-х и начала 900-х годов.
Разорение дворянских гнезд с их отжившими формами полукрепостнического уклада становилось бытовым явлением в 80-х и 90-х годах. В частности, это сказывалось и в том, что родовые дворянские гнезда начинали тяготить самих хозяев и новое поколение помещиков, не будучи в состоянии изменить жизнь, всячески старалось вырваться из «родного угла», который стал уже чужим. В произведениях мелиховского периода писатель уделяет этой теме большое внимание, изображая различные стороны этого процесса.
Печать запустения лежит на старой помещичьей усадьбе в рассказе «Дом с мезонином», где от былого богатства сохранились только дом с мезонином, да темные аллеи в парке, да львы на воротах. Жизнь владельцев усадьбы строится по-новому: навсегда уходит отсюда прелестная Мисюсь; ее старшая сестра Лида становится учительницей и гордится тем, что «живет на собственные деньги».
Тоскует в деревне ставший по воле судьбы помещиком честный, трудолюбивый Алехин (рассказ «О любви»). По натуре это был кабинетный человек, «похожий больше на профессора или художника, чем на помещика». Чтобы выпутаться из отцовских долгов, он вел свое хозяйство на крестьянский лад, то есть работал сам, «сам тоже пахал, сеял, косил и при этом скучал и брезгливо морщился». А когда у него бывали гости, то хотелось, чтобы «гости говорили не о крупе, не о сене, не о дегте, а о чем-то, что не имело прямого отношения к его жизни».
Не любят свою усадьбу и живут в ней только по необходимости Аркадина, Сорин, Треплев (пьеса «Чайка»), Сорин, всю жизнь мечтавший жить в городе, стал помещиком поневоле. Аркадина бывает здесь наездами. Треплев живет в имении только из-за отсутствия денег. Бежит из богатой усадьбы своих родителей и становится актрисой Нина Заречная.
Десять лет жизни в усадьбе превратили Войницкого в «дядю Ваню», в приказчика у Серебрякова, обеднили и обесцветили жизнь Сони (пьеса «Дядя Ваня»).
Упадок и вырождение характеризуют жизнь когда-то богатой помещичьей усадьбы Дубечни, которую покупает инженер Должиков (повесть «Моя жизнь»).
Чехов видел, как в бывших помещичьих усадьбах, на старой крепостнической почве, словно плесень в старом доме, вырастала пошлость.
В рассказе «Печенег» (1897) Чехов, используя в качестве сюжета далекие воспоминания своей поездки на юг, в Донецкие степи, расширяет и углубляет ту тему, которая особенно остро встала перед писателем в мелиховские годы, — тему разоблачения крепостничества.
Но писатель-демократ изображает не поэтическое дворянское гнездо, а «печенегов хутор» — облупленный дом с прищуренными окнами, стоящий на степном припеке. Владелец хутора — бывший казачий офицер, человек без образования и культуры, «печенег», как образно охарактеризовал Чехов этого дикаря с психологией и замашками крепостника-помещика. В доме — забитая, всегда насмерть перепуганная жена, которую муж «не считает за человека», сыновья — типичнейшие недоросли, неучи. Вся жизнь в доме «томительно-душная, как ночь перед грозою». И приезжий, случайно попавший в эту домостроевскую усадьбу, торопится уехать, бросая на прощание хозяину обидные слова: «Вы, сударь мой, печенег!»
В рассказе, который носит выразительное заглавие «В усадьбе» (1894), Чехов рисует образ помещика Рашевича, человека с тяжелым характером, воспитанного в эпоху ломки крепостнических отношений. Он спокойно примирился с тем, что имение давно заложено, что проценты в банк не внесены уже два срока, что имеются большие недоимки. От всех этих неприятных забот он надеется избавиться, выдав дочь замуж и передав зятю все неприятные хлопоты по имению.
В глубине души он примирился и с тем, что «чумазый полез туда, куда его прежде не пускали, — в высший свет, в науку, в литературу, в земство, в суд». И, только следуя закоренелой дворянской привычке, а еще больше вследствие безделья и дурного, ворчливого характера, он любит много говорить о преимуществах «белой кости» и произносит горячие речи против «кухаркиных детей». При этом он способен для красного словца представить себя самого гораздо более ярым крепостником и человеконенавистником, чем он есть на самом деле. Все его разговоры были всего лишь пустым комедиантством, паясничаньем праздного, самодовольного эгоиста, на самом деле не имеющего никаких убеждений и никаких знаний.
Живя в Мелихове, Чехов вплотную столкнулся и с другой стороной этого процесса. Писатель видел и показал в своих произведениях, как в разорившиеся дворянские усадьбы входил новый хозяин — чиновник, купец, предприниматель, для которого имение было уже не родным углом, а прежде всего собственностью. Приобретение усадеб было самоцелью, «собственная усадьба», «собственный крыжовник» заслоняли от человека весь остальной мир, делали его рабом собственности.
В рассказе «Крыжовник» мы видим, как жажда собственности подменила живое участие в жизни убогой мечтой о собственном крыжовнике и превратила обыкновенного труженика в самодовольного, скотоподобного владельца усадьбы.
Все свои жизненные силы он отдал на то, чтобы добиться осуществления этой мечты. И он стал тем «счастливым» человеком, мечта которого осуществилась, но один взгляд на этого «счастливого» человека вызывал «тяжелое чувство, близкое к отчаянию». Собственная усадьба, которой человек отгородился от жизни, превратилась в те три аршина земли, которые «нужны трупу, а не человеку».
Чехов дает в рассказе беспощадный анализ противоречий существующего общественного строя: «Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье... и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания...» Рассказ заканчивается энергичным протестом против существующего порядка: «Ждать, когда нет сил жить, а между тем жить нужно и хочется жить!»
Писатель горячо отстаивает право человека на большую, многогранную, творческую жизнь. Своекорыстному, собственническому понятию счастья Чехов противопоставляет широкую программу творческого участия в жизни.
«Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа», — вдохновенно пишет Чехов в рассказе «Крыжовник».
Враг пошлости, Чехов «обладал искусством всюду находить и оттенять пошлость, — писал Горький, — искусством, которое доступно только человеку высоких требований к жизни, которое создается лишь горячим желанием видеть людей простыми, красивыми, гармоничными».
С большой жизненной правдой и художественным мастерством Чехов рисует «трагизм мелочей жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины».
В рассказе «Ионыч» (1898) Чехов опрокидывает общепринятый буржуазно-мещанский критерий положительного. Он показывает, что семья Туркиных, которая считалась в городе С. «самой образованной и талантливой», по существу является олицетворением самодовольной пошлости. Несколькими скупыми и сдержанными штрихами дает он уничтожающую сатирическую характеристику всем членам семьи, пользовавшимся в городе репутацией лучших представителей интеллигенции. Хозяин дома рассказывал гостям анекдоты, «острил, предлагал смешные задачи». Хозяйка, Вера Иосифовна, считавшая себя писательницей, читала гостям свой новый утомительный, скучный роман, читала «о том, чего никогда не бывает в жизни». На несколько минут она вынуждена была прервать это чтение: в городском саду по соседству хор пел популярную народную песню «Лучинушку», все невольно замолчали и слушали. «Эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни».
Так тонко, одной как бы мимолетно брошенной деталью Чехов вскрывает всю бездарность романа Туркиной, противопоставляя ей народное искусство, в котором была и подлинная правда и подлинная красота. Песню «Лучинушка» Чехов не раз слышал в Мелихове.
Дочь Туркиных. Екатерина Ивановна, также показывает гостям свои таланты: «Подняли у рояля крышку, раскрыли ноты, лежавшие уже наготове. Екатерина Ивановна села и обеими руками ударила по клавишам; и потом тотчас же опять ударила изо всей силы, и опять, и опять; плечи и грудь у нее содрогались, она упрямо ударяла все по одному месту, и казалось, что она не перестанет, пока не вобьет клавишей внутрь рояля. Гостиная наполнилась громом; гремело все: и пол, и потолок, и мебель... Старцев, слушая, рисовал себе, как с высокой горы сыплются камни, сыплются и все сыплются, и ему хотелось, чтобы они поскорее перестали сыпаться...»
И становится понятным, как в этой атмосфере провинциального города, где каждый день видишь и слышишь одно и то же — одних и тех же людей, одну и ту же плохую музыку, одни и те же рассказы и анекдоты, — молодой и, казалось, передовой доктор Старцев незаметно превращается в обывателя, в Ионыча. Сложный процесс духовной деградации Старцева — стремление к обогащению, к собственности — Чехов передает через одну деталь его быта. Когда Старцев приехал в город, он ходил «пешком, не спеша (своих лошадей у него еще не было)». Через два года «у него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке». А еще через несколько лет он «уезжал уже не на паре, а на тройке с бубенчиками... Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой. И Пантелеймон тоже пополнел...»
Так с предельным лаконизмом Чехов нарисовал законченный образ обывателя, у которого «уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее».
Жизнь в деревне, в непосредственной близости к народу внесла новые мотивы в тему разоблачения пошлости. Враг пошлости, Чехов во многих своих произведениях показал страшную ее силу. И только в одном случае пошлость оказалась бессильной и вынуждена была отступить перед величием и красотой народной крестьянской души. Пошлость не смогла отравить большое крестьянское сердце, согретое чувством большой любви.
В рассказе «На святках» (1899) Чехов с большим внутренним драматизмом описывает это столкновение душевной пошлости с душевной красотой. Неграмотные старики крестьяне просят трактирщика написать письмо единственной дочери стариков, Ефимье, уехавшей с мужем в Петербург. От непривычки писать и переводить на слова письма свои мысли и чувства старики, кроме традиционных деревенских поклонов, во всем полагаются на трактирщика. А он, не имеющий ни мыслей, ни чувств, не находит ни одного живого человеческого слова и заполняет письмо выписками из воинского устава.
«Это была сама пошлость, грубая, надменная, непобедимая, гордая тем, что она родилась и выросла в трактире...» — пишет Чехов. Казалось, что и здесь пошлость будет торжествовать и безнаказанно издеваться над чувством людей. Но Чехов разрешает это столкновение по-иному: дочь стариков, получив письмо, в волнении читает только первые строчки его, наполненные теплыми, торжественными словами приветов, и перед ней встает деревенская жизнь с ее родным углом, с ее тихими радостями.
Всем своим одиноким сердцем Ефимья тянется в деревню, к своим старикам, всеми своими мыслями и чувствами она с ними, в атмосфере родной семьи. Письмо достигает цели: минуя пошлость, оно соединяет разбросанные судьбой человеческие жизни радостью общения.
Социально-психологическая острота сюжета, жизненность художественных образов, глубина раскрытия противоречий жизни и вся большая моральная правда этого рассказа говорят о том, что в основе его лежало глубокое знание русской деревни и жизни народа.
Мелиховские впечатления вплелись и в рассказ «Человек в футляре» (1898), который своей темой и сюжетом не связан с деревенскими мотивами.
В мелиховском дневнике А.П. Чехова за 1896 год читаем: «С 15 по 18 августа у меня гостил М.О. Меньшиков... М. в сухую погоду ходит в калошах, носит зонтик, чтобы не погибнуть от солнечного удара, боится умываться холодной водой, жалуется на замирание сердца».
И в мелиховской записной книжке Чехова появилась следующая запись: «Человек в футляре, в калошах, зонт в чехле, часы в футляре, нож в чехле. Когда лежал в гробу, то, казалось, улыбался: нашел свой идеал».
Образ реакционного публициста Меньшикова наряду с другими впечатлениями писателя о жизни, «не запрещенной циркулярно, но и не разрешенной вполне», помог писателю обобщить типические явления русской жизни в конкретный художественный образ большого политического значения и создать один из самых сильных обличительных образов русской литературы.
Человек в футляре — обобщенный образ темных сил реакции, активно преследующих все новое, передовое. Не случайно широкое использование этого образа В.И. Лениным.
Напомню, что в этот рассказ, далекий от мелиховской действительности, Чехов включает чудесный мелиховский пейзаж тихой лунной ночи в деревне, о чем уже говорилось выше. Этим оптимистическим пейзажем, в котором слышится торжество жизни, ее мудрость и красота, Чехов опрокидывает убогую, трусливую и мрачную философию человека в футляре.
Страшную силу пошлости, которая губит настоящих, хороших людей, показал Чехов в рассказе «Попрыгунья» (1892), написанном накануне переезда в Мелихово. Мещанское высокомерие и тупой эгоизм убивают талантливого ученого, умного и чуткого Дымова. Слепым орудием этой пошлости стала жена Дымова, Ольга Ивановна. Живя обывательскими понятиями о достоинствах человека, она, мечтавшая всю жизнь о встречах с талантливыми людьми, проглядела, «пропрыгала» свое счастье и не заметила того, что подлинно великий человек был рядом с ней, был ее мужем, горячо и беззаветно любившим ее.
В образе Дымова Чехов воплотил свой идеал человека: «Это, если всех нас сравнить с ним, был великий, необыкновенный человек! Какие дарования! Какие надежды он подавал нам всем!.. А какая нравственная сила!.. Добрая, чистая, любящая душа... А работал, как вол, день и ночь...»
Чехов в корне развенчивает мещански-буржуазное представление о великом человеке и противопоставляет ему новый, демократический идеал человека, утверждая величие обыкновенных людей, сильных трудом своим, своей любовью к людям, своей органической связью с народом.
Чехов своими произведениями борется за полноценного человека, за то, «чтоб живой был, чтоб и радость была, и тоска была, и горе было...» Страстным, почти горьковским утверждением высокого назначения человека прозвучали слова Чехова, вычеркнутые цензурой из «Рассказа старшего садовника» (1894): «Веровать в бога не трудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев. Нет, вы в человека уверуйте!»
Мерилом великого в человеке писатель-демократ считает труд на благо человечества, труд во имя будущего.
«Если вы будете работать для настоящего, то ваша работа выйдет ничтожной; надо работать, имея в виду только будущее», — записывает Чехов в своей записной книжке.
Настоящее счастье «всегда жило будущим», — пишет Чехов. Жить во имя будущего, суметь внести в это будущее свой вклад — в этом и обязанность и подлинное счастье человека. «Счастье и радость могут получаться только при мысли о счастливом будущем, о той жизни, которая будет когда-то в будущем, благодаря нам», — так настойчиво повторяет свои мысли о счастье Чехов в записной книжке.
В творческом сознании Чехова понятие труда и понятие культуры сливались в одно неразрывное целое. «Праздная жизнь не может быть чистою», — твердо и убежденно заявляет писатель-демократ в своей пьесе «Дядя Ваня», утверждая неразрывную слитность этического и эстетического. Вдохновенным гимном труду звучат в этой пьесе слова доктора Астрова: «Человек одарен разумом и творческою силой, чтобы приумножать то, что ему дано...»
Творческий труд во имя будущего выделяет доктора Астрова из окружающей его среды, подымает его душевные силы, дает ему огромное удовлетворение. «Когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти, и что, если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я».
В этой же пьесе Чехов ставит вопрос о подлинном и мнимом величии человека, о подлинной и мнимой красоте. В угоду тупому ничтожеству — профессору Серебрякову, мнящему себя великим ученым, загублена жизнь обыкновенных хороших людей — Войницкого и Сони. Светская красавица, хищница по натуре, Елена Андреевна из прихоти разрушает дружбу Сони и Астрова, а возможно, и их неокрепшую еще любовь.
Устами доктора Астрова Чехов дает в этой пьесе свою знаменитую формулу гармонического человека: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Пьеса «Дядя Ваня» в какой-то степени вырастала из мелиховских впечатлений писателя, хорошо знавшего жизнь русской уездной интеллигенции. «Сцены из деревенской жизни» — так подчеркнул сам Чехов в подзаголовке название пьесы. Связь ее с жизнью одними из первых поняли и почувствовали те, кто прямо или косвенно дал писателю материал для пьесы. Так, доктор П.И. Куркин после первого представления «Дяди Вани» писал Чехову: «Перед нами с чрезвычайной живостью встала деревенская глушь с туземным и пришлым элементами, с тоской и скукой, охватывающими одинаково всех, как торжествующих в жизни, так и униженных. Наконец, последняя сцена. Ах, эта последняя сцена! Как хороша она! Как глубоко она задумана. Я особенно отметил эту сцену при чтении пьесы. И теперь, сегодня, целый день после того, как видел эту сцену, я не могу отделаться от очарования этой последней сцены... не могу работать над моими цифрами и докладами. Мне очень хотелось разобраться, в чем именно секрет очарования последней сцены... Дело, мне кажется, в трагизме положения этих людей, в трагизме этих будней, которые возвращаются теперь навсегда и навсегда сковывают этих людей. И дело еще в том, что очень талантливо здесь освещена жизнь и душа самых простых, самых обыкновенных людей. Все улицы переполнены этими простыми людьми, и частицу такого существа носит в себе каждый. При виде последней сцены, когда все уехали, когда наступили опять бесконечные будни, со сверчками, счетами и т. д., я почувствовал почти физическую боль — казалось, лично за себя. Кажется, что от меня все уехали, я сижу и щелкаю счетами».
Возможно, что некоторые черты творческой личности П.И. Куркина, типичного представителя передовой русской интеллигенции, вошли в образ Астрова. Куркин, самозабвенно изучавший лесное хозяйство Серпуховского уезда, внутренне близок Астрову. В пьесе «Дядя Ваня» фигурирует и картограмма лесного хозяйства Серпуховского уезда, составленная Куркиным. В центре этой картограммы Мелихово.
Следует отметить и еще одну деталь. Пьесе «Дядя Ваня» предшествует более ранняя пьеса Чехова — «Леший», написанная в 1889 году, а образу Астрова — образ Хрущева, «помещика, окончившего курс на медицинском факультете», как сказано в списке действующих лиц. В пьесе «Дядя Ваня» Чехов превращает помещика Хрущева в земского врача Астрова, делает его разночинцем.
Образ Астрова был близок и самому Чехову. В его уста писатель вложил многие свои мысли. Так, голос Чехова звучит в волнующем разговоре с Еленой Андреевной, где Астров рисует картину преобразования природы творческим трудом человека. Связь образа Астрова с самим писателем чувствовали и современники Чехова, знавшие его лично. Так, например, в письме учительницы соседнего с Мелиховом села Ермолова А.Д. Ильинской читаем: «Под Новый год я вас видела в ложе Станиславского в Художественном театре. По-моему, он во всем вас копирует в вашем «Дяде Ване».
Близкие к Антону Павловичу и его семье люди узнавали в некоторых образах пьесы членов чеховской семьи. Так, в образе Сони угадывалась трудолюбивая, деятельная хозяйка Мелихова Мария Павловна, посвятившая всю свою жизнь заботам об Антоне Павловиче. Подтверждает это и письмо Михаила Павловича: «Видел «Дядю Ваню»! Ах, какая это превосходная пьеса! Какой великолепный конец! И как в этой пьесе я увидел нашу бедную самоотверженную Машечку!..»
Кружок серпуховских любителей драматического искусства поставил пьесу «Дядя Ваня». Чехов сам читал ее будущим исполнителям. С большим волнением играла серпуховская интеллигенция эту пьесу. В телеграмме, посланной А.П. Чехову, серпуховские любители писали: «Ждем вас на один из наших спектаклей. Мы полны жизненностью типов, выведенных в «Дяде Ване», и счастливы их исполнить. Простите любителям дерзость постановки такой пьесы. Мы воспитались на ней и заставили публику задуматься».
А П. Чехов, живший тогда в Ницце, ответил следующей телеграммой: «Желаю успеха, сообщите результат».
В Мелихове была написана и пьеса «Чайка» — программное, новаторское произведение Чехова-драматурга, посвященное проблемам искусства. Соединяя в пьесе представителей различных направлений в искусстве, Чехов выступает сторонником идейного искусства, искусства, нужного народу. «Художественное произведение непременно должно выражать какую-нибудь большую мысль. Только то прекрасно, что серьезно», — говорит один из героев этой пьесы. Не случайно, что это несомненно авторское, чеховское утверждение в пьесе произносят не люди искусства — писатели, артисты — Треплев, Тригорин, Аркадина или Нина, а земский врач Дорн. Выступление Дорна в пьесе — это выступление читателя и зрителя. Чехов намеренно вводит в свою пьесу голос читателя и заставляет прислушаться к нему.
Этой идейной направленности не хватает ни писателю-реалисту Тригорину, который пишет жизнь только такой, какая она есть, ни декаденту Треплеву, ушедшему от действительности в мир призрачных образов и символов. Только Нина Заречная находит путь к настоящему искусству. Ценою тяжелых жертв и разочарований, неустанно работая над собой, она становится настоящей актрисой и чувствует, «как с каждым днем растут ее душевные силы».
Пьеса «Чайка» очень тесно связана с Мелиховом и сюжетом, и прообразами своих героев, и местом действия, и пейзажем, и целым рядом других, более мелких деталей. Когда в Мелихове в мае 1899 года гостила О.Л. Книппер, Антон Павлович подарил ей фотографию своего флигеля с надписью:
«Мой дом, где была написана «Чайка». Ольге Леонардовне Книппер на добрую память. А. Чехов. 5 май 99».
Бывавший в Мелихове Вл.И. Немирович-Данченко вспоминал, что «благодаря озеру и саду в лунные ночи и закатные вечера Мелихово было очень красиво и волновало фантазию. Здесь Чехов писал «Чайку», и много подробностей «Чайки» навеяно обстановкой Мелихова. По крайней мере, я не могу отделаться от впечатления, что сцена, которую устраивает Треплев, прошла на этой аллее, идущей к озеру, и «в доме играют», и «красная луна», и лото в четвертом действии».
В 1957 году автору этой книги довелось быть в Мелихове вместе с О.Л. Книппер-Чеховой. Ольга Леонардовна вспоминала свой первый приезд в Мелихово в 1899 году, когда Художественный театр уже поставил «Чайку». Флигель Чехова, в котором была написана «Чайка», и вся усадьба, восстановленная в том виде, в каком она была при жизни писателя, оживили в памяти Ольги Леонардовны картину далекого прошлого. Ольга Леонардовна говорила, что она так и ждет, что на дорожках мелиховского сада появятся герои пьесы «Чайка».
Чехов перенес в «Чайку» и те «пять пудов любви», которые дала ему царившая в Мелихове атмосфера общей романтической влюбленности. «Пишу пьесу, — сообщает он 21 октября 1895 года, — ...много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви».
Появившиеся недавно в печати воспоминания М.П. Чеховой и письма Л.С. Мизиновой подтверждают, что сюжетом пьесы Чехов взял не удачный роман Л.С. Мизиновой и И.Н. Потапенко. Сходство главных действующих лиц с их реальными прототипами было подчеркнуто писателем так прозрачно, что для всех близких Чехову было совершенно ясно, о ком идет речь. Очевидно, это было сделано писателем сознательно. Он высказал свое отношение к роману, который не только проходил у него на глазах, но и глубоко волновал его.
Чехов с большой душевной болью и сочувствием рассказал в «Чайке» печальную историю неудачной любви Л.С. Мизиновой и в образе Тригорина сурово осудил И.Н. Потапенко. Это сходство судьбы главных героев пьесы с судьбой их прототипов особенно ясно почувствовали прежде всего те, кто так или иначе послужил прообразами героев. Л.С. Мизинова писала Чехову 1 ноября 1896 года: «Да, здесь все говорят, что и «Чайка» тоже заимствована из моей жизни и еще что вы хорошо отделали еще кого-то». Чувствовал это и И.Н. Потапенко. Одно из своих писем к Чехову он не случайно подписал так: «Известный беллетрист». Это был явный намек на то, что он узнал себя в образе Тригорина.
Поставленная впервые на сцене Александринского театра в Петербурге в 1896 году и сыгранная в старой театральной манере, которая никак не передавала новаторских приемов Чехова-драматурга, пьеса не имела успеха.
На первом спектакле «Чайки» по приглашению Антона Павловича была и Л.С. Мизинова. Потрясенный провалом «Чайки», ни с кем не встречаясь, Чехов поспешил уехать к себе в Мелихово. Он просил близких, чтобы не было никаких разговоров о «Чайке». Единственный человек, которого Антон Павлович хотел видеть в эти дни в Мелихове, была Л.С. Мизинова. 18 октября 1896 года он писал Марии Павловне: «Когда приедешь в Мелихово — привези с собой Лику».
Через два года «Чайка» с большим успехом была поставлена на сцене Художественного театра. Л.С. Мизинова, жившая тогда за границей, прислала Чехову телеграмму: «Поздравляю, радуюсь от души колоссальному успеху вашей пьесы. Как жаль, что вы сами не были там».
В постановке Художественного театра Лидия Стахиевна смотрела пьесу «Чайка» много позднее, уже в 1900 году. Мария Павловна, бывшая вместе с ней в театре, писала Чехову: «На твои именины я водила Лику на «Чайку». Она плакала в театре, воспоминания перед ней, должно быть, развернули свиток длинный».
Из мелиховских впечатлений вырос в пьесе «Чайка» и трогательно-смешной образ Медведенко. Чехов, посетивший в ноябре 1894 года Талежскую школу, пишет: «Учитель получает 23 рубля в месяц, имеет жену, четырех детей и уже сед, несмотря на свои 30 лет. До такой степени забит нуждой, что о чем бы Вы ни заговорили с ним, он все сводит к вопросу о жалованье. По его мнению, поэты и прозаики должны писать только о прибавке жалованья...» Условия жизни талежского учителя воспроизведены в пьесе «Чайка» и звучат в ней не только жалобой робкого и забитого нуждой человека, но и суровым обличением бескультурья и невежества самодержавной России.
Медведенко противопоставлен в пьесе миру эгоистов и себялюбцев. Эту человечность образа, его глубокую жизненность отмечали и современники Чехова. Т.Д. Щепкина-Куперник так писала в 1898 году о Медведенко и его жене Маше в исполнении артистов Художественного театра: «Учитель, уходящий перед ужином в бурю к ребенку... ах, этот учитель! Он и, главное, жена его Маша были художественны, поразительны, играли, как большие артисты. Я видела в первый раз живую женщину на сцене. Не хватает слов выразить, до чего оба были жалки, трогательны, человечны».
«...отлично, тщательно срепетированная, любовно поставленная, обработанная до мельчайших подробностей, она производит дивное впечатление, — писал о «Чайке» И.И. Левитан. — Как бы тебе сказать, я не совсем еще очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожественные минуты, смотря на «Чайку»... От нее веет той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в нее. Хорошо, очень хорошо!»
Вряд ли стоит вне мелиховских впечатлений и последняя пьеса Чехова, «Вишневый сад», представляющая собой идейное и художественное завершение творческого пути писателя.
В Мелихове и по соседству с Мелиховом было много дворянских усадеб, которые, переходя из рук в руки, постепенно на глазах у Чехова приходили в упадок. Эти факты мелиховской жизни во многом дополнили и углубили прежние наблюдения писателя над этим явлением русской дореволюционной жизни.
Можно думать, что именно в Мелихове возник у Чехова и поэтический образ вишневого сада как символа жизни: на обложке записной книжки писателя, относящейся к мелиховским годам и датированной 1897—1904 годами, написано Чеховым: «Вишневый сад», а за этой записью следуют дневниковые записи мелиховского периода.
Вишневый сад, созданный трудом крепостных и поэтому казавшийся «страшным» в условиях революционного подъема, накануне первой русской революции 1905 года, осмысливается Чеховым по-иному и становится символом новой, молодой России; поэтический образ сада перерастает в пьесе в образ родины. «Вся Россия — наш сад», — говорит Чехов устами Пети Трофимова. Надо только коренным образом перестроить жизнь, надо решительно сказать: «Прощай, старая жизнь!», с ее обветшалыми формами, с ее «ионычами», «человеками в футляре», «печенегами», надо смело и радостно идти навстречу новому.
«Здравствуй, новая жизнь!» — таков идейный итог наблюдений Чехова над русской жизнью. Мелиховские впечатления в этом итоге занимают большое место.
Тема России объединяет произведения мелиховского периода в широкую картину русской дореволюционной действительности. И в творческом сознании писателя многие произведения этого периода являлись звеньями одного неразрывного целого, одной большой темой. Художественное решение этой темы в произведениях Чехова 90-х годов дало возможность Горькому еще в 1900 году назвать Чехова «умным другом России, другом, любящим ее и сострадающим ей во всем».
В своих произведениях Чехов показал всему миру русского человека, его талантливость, широту его характера, неустанные поиски правды и справедливости, любовь к труду, знанию и культуре.
Каждое произведение Чехова мелиховского периода проникнуто ощущением единства с народом. Отсюда та глубокая жизненная правда, которая живет во всех произведениях Чехова, созданных в эти годы Эту большую правду русской жизни почувствовали и оценили мелиховские крестьяне. «Есть правда в его книгах, — говорили они, читая его произведения. — Что и говорить, правда есть».
О том, как читали произведения Чехова простые люди, говорит сохранившееся в личном архиве Чехова письмо петербургской работницы, в котором она горячо благодарит писателя за его произведения. Вот это письмо: «Спасибо Вам, господин Чехов, за все, написанное Вами. Хочется мне Вам выразить это спасибо, чтобы Вы поняли, что оно пишется от всей глубины души, но, к сожалению моему, я не умею это сделать как бы хотелось. Да разве может обыкновенный человек выразить то, что чувствуешь при чтении Вашего произведения! Нет, нельзя словами выразить то, что испытываешь при чтении Вашего произведения, сколько познаешь хорошего и глубокого в Ваших рассказах и повестях! Когда читаешь что-нибудь из произведений Ваших, как-то забываешь самого себя, возвышается чувство к людям и ко всему, и вот в то время хочется до боли в сердце сказать спасибо Вам. Хотя, конечно. Вы привыкли к разным выражениям благодарности, и, наверно, Вас даже утомляют все эти послания. Но при всем этом сознании все-таки хочется написать и послать спасибо, потому что переполнена душа всем тем, что прочтешь и прочувствуешь, и невольно тянет сказать спасибо.
Шлет Вам благодарность за Ваши произведения не от праздности и ничегонеделания, а простая работница из фабричной семьи, которая не обладает свободным временем на образование, так что прошу не обратить внимание на недостатки письма и грамматические ошибки».
Письмо подписано только инициалами «В.К.», и дата на письме «1900.Х» проставлена уже рукой Антона Павловича.
Мелиховский период в жизни Чехова отмечен пристальным вниманием писателя к основным эстетическим проблемам своего времени.
Известное положение эстетики Чернышевского о связи искусства с действительностью стало основой творческого метода Чехова. «Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Ее назначение — правда безусловная и честная», — писал Чехов еще в 1887 году.
Однако Чехов относился резко отрицательно к писателям, которые пишут жизнь только такою, «какая она есть», к писателям, у которых «нет ни ближайших, ни отдаленных целей».
Свою программу художника-реалиста Чехов четко сформулировал в одном из писем мелиховского периода: «...писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими... имеют один общий и весьма важный признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель...»
Исходя из основных эстетических положений русских революционных демократов, опираясь на творческий опыт писателей-классиков, Чехов дает свое чрезвычайно точное и глубокое определение сущности реалистического искусства. Лучшие писатели этого направления, говорит Чехов, «пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас».
Вопрос об общественном значении искусства Чехов неразрывно связывал с коренными вопросами мировоззрения, с отношением к жизни, к людям и окружающей действительности. Литературная деятельность в сознании писателя становилась большим общественным делом, его борьбой за ту новую жизнь, которая, по глубокому убеждению Чехова, «непременно настанет».
Реализм Чехова в произведениях мелиховского периода достигает большой идейной и художественной силы и знаменует новый этап в истории русского реалистического искусства. «Дальше Вас — никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете», — писал Чехову М. Горький. «В русской литературе еще не было новеллиста, подобного Вам... Вы могучий талант», — говорил М. Горький в 1898 году.
«Чехов — это Пушкин в прозе», — так определил место Чехова в истории русской литературы Л.Н. Толстой.
Произведения, созданные писателем в мелиховский период его жизни, поставили имя Чехова в одном ряду с русскими писателями-классиками — Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым, Толстым, Горьким.
Примечания
1. В.И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 31.
2. В.И. Ленин, Соч., т. 1, стр. 394.
3. Там же.
4. Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, т. I, 1956, стр. 26.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |