В руках чеховской семьи быстро оживала мелиховская усадьба. «Это была настоящая «чеховская» усадьба: совсем не тургеневская — не старинный дом с колоннами, вековым парком и беседкой «Миловидой», не романтический уголок из «Фауста» или «Затишья»; нет, новый низкий дом без всякого стиля, всё нового поколения, и новые посадки, сделанные руками хозяина», — вспоминает Т.Л. Щепкина-Куперник.
В воспоминаниях художницы М.Т. Дроздовой, часто гостившей в Мелихове, также имеется описание чеховского дома и сада: «Дом Чеховых в Мелихове — одноэтажный, выкрашенный желтой охрой, уже потемневшей, с парадным ходом, застекленным цветными стеклами. По другую сторону дома находилась терраса, перед которой была расположена круглая клумба с резедой, душистым горошком, табаком. За большой клумбой были посажены полукругом любимые розы Антона Павловича, около самого балкона, по обе стороны крыльца, — две грядки гелиотропов, посаженных тоже по просьбе Антона Павловича. Дальше, за цветником, шла коротенькая, со скамеечками липовая аллея и ряд елей и сосен. Между флигелем и домом был разбит вишневый сад».
В саду на большом, ветвистом старом вязе, прозванном в шутку «Мамврийским дубом», была установлена большая скворечня с несколькими отделениями для скворцов. Это был целый птичий домик на несколько квартир, а на нем висела юмористическая вывеска: «Питейный дом».
Очень подробное описание чеховской усадьбы дает петербургский знакомый А.П. Чехова, редактор журнала «Осколки» Н.А. Лейкин, гостивший у Чехова в Мелихове в марте 1895 года: «Дом Чехова прекрасный, светлые комнаты, весь обновленный красками и обоями, просторный, с уголком для каждого члена семьи и даже с таким комфортом, которого в некоторых московских квартирах не найдешь. Приятно видеть, что наш брат писатель перестал наконец бедствовать (я говорю о даровитых) и пошел в гору благосостояния... После обеда повел меня Чехов осматривать постройки на дворе и службы. Службы ветхие, но стоит уже рубленая конюшня, хлев, сарай. Строится баня».
О хозяйственных достижениях Чеховых говорит шуточный инвентарь имущества мелиховской усадьбы Чеховых, составленный одним из постоянных гостей Мелихова, А.И. Иваненко. В этом инвентаре сказано, что «1 июня 1894 г. состоит налицо: веялка бутеновская, молотилка зубчатая, плуги». Далее сказано, что «по мелиховским дорогам на 1 июня 1894 года состязались следующие лошади:
Киргиз 8 лет. Перегонял курьерский поезд 100 рази сбросил владельца столько же раз. Получил высший приз!
Мальчик 5 лет. Дрессированная лошадь, изящно танцующая в упряжке.
Казачка 10 лет. Не выносит удилов, зануздывать следует обрывком веревки, иначе летит не разбирая дороги.
Кубарь 7 лет. Смирен и вынослив».
Перечислены в инвентаре коровы, овцы, свиньи, утки, а также голуби «коричневые с хохолком и белые с черными пятнами».
Известно, что А.П. Чехов очень любил собак. И в инвентаре А.И. Иваненко перечислены собаки:
«Дворовые:
Шарик.
Белолобый (вспомним написанный в Мелихове рассказ А.П. Чехова «Белолобый», 1895 год).
Арапка».
И любимцы А.П. Чехова таксы:
Хина Марковна, «отличается неподвижностью и тучностью. Ленива и ехидна».
Бром Исаевич, «отличается резвостью и ненавистью к Белолобому. Благороден и искренен» (неопубликованная рукопись. Музей А.П. Чехова в Мелихове).
В одном из своих писем Чехов пополняет этот своеобразный инвентарь новыми любопытными деталями: «У нас есть щенки Мюр и Мерилиз, баран и овца, кабан и свинья, и две телушки, из коих одна породистая — с широкой мордой и большими черными глазами. В отделениях, где помещается сей зверинец, необыкновенно уютно и тепло» (21 октября 1892 года).
В обстановке чеховского дома, по отзывам современников, не было ничего показного, лишнего, ни одной вещи, которая бы резала глаза, во всем чувствовалось благородство, простота, изящество, всюду был порядок и необыкновенная чистота.
В доме восемь комнат: кабинет Антона Павловича, его спальня, комнаты отца, матери и сестры, гостиная, столовая и проходная комната. Лучшая комната в доме — самая большая, теплая и светлая, с широким тройным окном и камином — кабинет А.П. Чехова. Он был изолирован, в него можно было войти прямо из прихожей. В кабинете стоял письменный стол, за которым Чехов работал, широкая тахта и небольшой переносный столик, который Антон Павлович переставлял то к окну, то к камину.
На столе, кроме исписанных изящным чеховским почерком страниц рукописи, над которой он работал, всегда лежали планы, сметы, чертежи школ, больниц, которые строились при участии Антона Павловича.
На стенах кабинета — этюды Левитана: «Дуб и березка», «Река Истра», «Мелихово», а также работы покойного брата Антона Павловича, талантливого художника Николая Павловича Чехова.
Вдоль стен кабинета шли полки с книгами по медицине и литературе.
Многие из тех, кто бывал в гостях у писателя, высказывали предположение, что мелиховский кабинет воспроизведен художником В.А. Симовым в его декорациях к четвертому акту пьесы «Чайка».
В мелиховской библиотеке Чехова была довольно широко представлена русская и иностранная литература.
«Читаю пропасть», — сообщает он в одном из своих писем. Внимание Чехова останавливают очерки писателя Н.Г. Гарина-Михайловского «Несколько лет в деревне». «Прочтите, пожалуйста, в «Русской мысли», март, «Несколько лет в деревне» Гарина, — пишет Чехов одному из своих знакомых. — Раньше ничего подобного не было в литературе в этом роде по тону и, пожалуй, искренности... Так верно, что хоть отбавляй».
Эти очерки затрагивали те вопросы деревенской жизни, которые волновали и Чехова, только что переехавшего в деревню.
Вторая дверь из кабинета вела в гостиную, где стоял длинный старинный рояль. Из гостиной двери вели в комнату Марии Павловны, на террасу, выходившую в сад, и в проходную комнату с итальянскими окнами из цветных стекол. Здесь висела большая литография с портрета А.С. Пушкина работы О.А. Кипренского; Чехову она очень нравилась. Комната так и стала называться «Пушкинской».
Из этой комнаты две другие двери вели — одна в прихожую, другая — в коридор, вдоль которого располагались спальня Антона Павловича, комната отца, столовая и комната матери. В столовой у Антона Павловича было свое излюбленное место — в конце стола, недалеко от двери, чтобы в любое время можно было незаметно, никого не беспокоя, уйти к себе в кабинет.
Все комнаты были очень удобными и уютными.
Комната отца писателя, Павла Егоровича, походила на монашескую келью, с иконами и лампадкой, и вся была пропитана запахом лекарственных трав. На столе у Павла Егоровича лежал его мелиховский дневник.
Комната матери, Евгении Яковлевны, — с ослепительной чистоты занавесками, швейной машиной, большим шкафом — прототипом того «многоуважаемого шкафа», о котором идет речь в пьесе «Вишневый сад», и сундуком, в котором хранилось все, что могло понадобиться хорошей хозяйке, какою была Евгения Яковлевна.
Комната Марии Павловны, с узкой белоснежной кроватью, уставлена цветами, а стены комнаты увешаны этюдами ее работы. На стене висел большой портрет А.П. Чехова работы брата, Н.П. Чехова.
«А.П. Чехов любил, чтобы все вокруг жили, работали, творили», — вспоминает частая гостья Мелихова, художница М.Т. Дроздова.
Об этом же говорит и другой гость Мелихова, доктор М.А. Членов: «Я не могу себе представить ни одного часа в течение его дня, когда он так или иначе не делал чего-либо... И при этом труд не был для Чехова чем-то случайным, вынужденным житейскими обстоятельствами... Нет, он был сам по себе целью и смыслом жизни... И этот глубоко культурный характер труда был ярко заметен не только во всей жизни Чехова, но и в самом его творчестве».
Эту же черту Чехова тонко почувствовал и оценил впоследствии М. Горький: «Я не видел человека, который чувствовал бы значение труда как основания культуры так глубоко и всесторонне, как Антон Павлович».
Чехов занимался посадкой цветов и деревьев. С особым увлечением разводил он фруктовый сад. «...питаю слабость к фруктовым деревьям», — писал он.
Обычно ранним утром он выходил в сад и подолгу осматривал каждое фруктовое дерево или розовый куст: то подрежет сучок, то поправит веточку, а то долго сидит у ствола и что-то наблюдает на земле, — вспоминает М.П. Чехов. Особенно любил Антон Павлович вишневые деревья. В его письмах неоднократно упоминается о том, что он сажает вишневый сад и выписал пятьдесят деревьев владимирской вишни.
«Вишен у нас так много, что не знаем, куда девать, — писал Чехов. — Крыжовник некому собирать. Никогда еще я не был так богат. Я стою под деревом и ем вишни, и мне странно, что меня никто не гонит по шее. Бывало, в детстве мне каждый день драли уши за ягоды».
По инициативе Антона Павловича в усадьбе и за ее пределами было посажено много деревьев, проложены новые аллеи. Из Москвы привозили семена ели, сосны, дуба и лиственницы. «Парк у нас вышел чудесный, — пишет Мария Павловна, — есть липовая аллея, и осиновая, и вразброс очень много всяких пород». «У всех Чеховых есть одно замечательное свойство — их слушаются цветы и растения, и все, что бы они ни посадили, принимается хорошо», — вспоминает Т.Л. Щепкина-Куперник.
Антон Павлович любил свой сад и гордился им. Каждую аллею, каждое дерево он показывал в особом освещении. «Вот эти сосны особенно хороши на закате, когда красные стволы, а дуб надо смотреть в сумерки», — говорил он. Совершенно исключительное тяготение было у него к цветам. Он с любовью ухаживал за ними. Он говорил: «Я, если бы не литература, мог бы быть садовником».
Он любил и знал цветы, как подлинный садовод. Вспомним изумительное, сделанное не только художником, но и большим знатоком-садоводом описание сада Песоцких в рассказе «Черный монах» (1894):
«Таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным, как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте. Весна была еще только в начале, и самая настоящая роскошь цветников пряталась еще в теплицах, но уж и того, что цвело вдоль аллей и там и сям на клумбах, было достаточно, чтобы, гуляя по саду, почувствовать себя в царстве нежных красок, особенно в ранние часы, когда на каждом лепестке сверкала роса».
Этот большой сад, обрызганный росой, звал перед смертью Коврин, звал вместе с ним «свою чудесную науку, свою молодость, смелость, радость, звал жизнь, которая была так прекрасна», — звал все то, что он потерял из-за своего равнодушия к людям, из-за своего преступного эгоизма.
В саду Песоцких внимание Коврина привлекает не декоративный, сделанный на «английский манер» парк, а тот огромный цветущий сад, где проходит жизнь, где «от раннего утра до вечера около деревьев, кустов, на аллеях и клумбах, как муравьи, копошились люди с тачками, мотыгами, лейками...», где природа и труд человека, соединенные вместе, приобретали чудодейственную, почти сказочную силу, и плодовый сад превратился в «целое учреждение, имеющее высокую государственную важность». Как все это близко самому Чехову, который с гордостью показывал каждый розовый куст, каждый тюльпан в своем саду и говорил, что для него нет большего удовольствия, чем выращивание цветов. «Я посадил в саду около сотни тюльпанов, лилий, нарциссов, гиацинтов, конкильи, ирис», — пишет он 21 октября 1893 года.
Больше всего Чехов любил розы. «Когда я получу гонорар за «Сахалин», то построю себе дом в лесу... Куплю тюльпанов и роз сразу на 100 рублей и посажу их около дома», — пишет он 18 августа 1893 года. Он не любил срезанных цветов и если срезал цветы, то только «спелые», то есть те, которые уже надо было срезать по правилам садоводства. И многие, получив от Антона Павловича цветы, недоумевали, почему эти цветы так скоро осыпаются.
Весну 1898 года Чехов проводил в Ницце. И вот однажды, когда в Мелихове бушевали последние зимние метели, семья Антона Павловича получила от него из Ниццы маленькую посылку с живыми фиалками и другими цветами. Однако цветы не вынесли зимней двухчасовой дороги в Мелихово, замерзли и превратились в ледяной комочек. Но внимание Антона Павловича очень тронуло всех домашних.
Можно думать, что именно в Мелихове из близкого общения писателя с природой, из его увлечения садами, цветами, посадками деревьев вырастает в творчестве Чехова самый сильный поэтический образ природы — образ сада как символа жизни. Этот образ проходит через многие произведения писателя 90-х и начала 900-х годов.
Необычным был и мелиховский огород Марии Павловны, называвшийся «Уголком Франции», где выращивались редкие для этой полосы культуры — артишоки, спаржа, томаты, баклажаны, дыни и арбузы. Это был своего рода опытный участок, и Чеховы, живя в Мелихове, пытались, как подлинные новаторы, внедрить новые культуры в обычное деревенское русское хозяйство.
Ранней весной в мелиховском доме появлялись пестрые каталоги растений для сада и огорода, пакетики с семенами. Мария Павловна любила всевозможные новые растения. В апреле на столах и окнах чеховского дома в ящиках под стеклом сквозила зелень. И вся семья с Антоном Павловичем во главе наблюдала за каждым ростком будущего сада и огорода. Осенью 1895 года Антон Павлович сообщал в письме к Н.А. Лейкину:
«Из бамий взошла только одна и та засохла. Тыквы ваши грандиозны, так что трудно поднять; посолили в них огурцы. Репа тоже большая, какой мы никогда не видели. Теперь я понимаю, почему на выставках вам дают медали. Сестра вас благодарит и низко кланяется. Лето вообще было удачное, у нас все дозрело, даже баклажаны, не говоря уже о томатах и кукурузе. Яблоки были обильные и великолепные. Розы цвели буйно все лето и цветут до сих пор».
«Все течение мелиховской жизни», по выражению Антона Павловича, запечатлено в бесхитростном дневнике П.Е. Чехова. Вел он свой дневник с бесстрастностью летописца, не различая важных и неважных событий: тут записи погоды, и ежедневный распорядок хозяйственных работ, и точная регистрация приездов и отъездов гостей.
Из дневника Павла Егоровича ясно чувствуется, что центром всей мелиховской жизни был А.П. Чехов. Факты из его жизни записываются в дневнике с особой тщательностью. Вот несколько отрывков, ярко передающих содержание и стиль этой «мелиховской летописи»:
«1895 год.
Январь 2. Снег идет. 8°. Привезли для кухни печь с трубами.
Т.Л. Щепкина-Куперник и И.И. Левитан приехали, когда мы уже спали.
3. Утром отправился на станцию Левитан с Романом.
4. Утром 6°. Мамаша уехала в С.-Петербург. Антоша в Москву.
Апрель 29. Днем 30+. Чай пили на террасе и ужинали. Левитан приехал. Амбар сделали.
30. Ясно. Мужики поехали за лесом Обедали, чай пили и ужинали на балконе.
Антоша, Левитан и Маша пошли в лес.
Гуляли до 10 часов вечера. Береза распускается.
Май 1. Антоша и Маша уехали в Серпухов вечером. Левитан уехал утром.
Май 2. Ночью дождик был. Пашут под овес. Вечером в саду соловей пел.
Август 31. Антоша малину обрезает. Яблоки собрали с деревьев. Полевые работы закончили. Урожай зерна хороший».
Имеется в дневнике Павла Егоровича и такая запись:
«1896 г. Август 30. Антоша проехал мимо станции Лопасня на курьерском поезде на юг».
В отсутствие отца записи в его дневнике вел Антон Павлович. Сохраняя стиль отца и слегка пародируя его, Чехов превращается иногда в веселого Антошу Чехонте, и тогда в строгом дневнике Павла Егоровича появляются юмористические записи, чередующиеся с деловыми и хозяйственными наблюдениями.
Например:
«1893 год.
Март. Баран прыгает, Марьюшка радуется.
15. Уехал в Москву П.Г. Чехов1. Днем привезли овес.
18. −1. Идет снег. Слава богу, все уехали и остались только двое: я и m-me Чехова.
19. −5. Приехали Маша и Мизинова. Ясный день. Привезли чечевицу и гречиху.
22. Слыхали жаворонка. Вечером прилетел журавль. Уехал Семашко.
23. +2. Мамаше снился гусь в камилавке. Это к добру».
Дневник отца был для Антона Павловича своеобразной летописью мелиховской жизни и тогда, когда он подолгу жил за границей, Павел Егорович посылал ему свои записи. Антон Павлович напоминает в одном из писем: «Давно уже папаша не присылал мне своего дневника» (4 февраля 1897 года).
Чехов очень скоро освоился в Мелихове и полюбил его. «Я привык и к полю, и к деревьям, и к людям, и чувствую себя дома», — писал он 15 мая 1892 года. И где бы он ни был — в Петербурге, в Крыму или за границей, — он всегда стремился домой, в Мелихово.
«В Петербурге скучно. Хочется в деревню», — читаем в письме от 30 декабря 1892 года.
«Так как мне здесь скучно, то приеду домой, вероятно, раньше», — пишет он из Ялты 27 марта 1894 года. А через несколько строк добавляет: «Видел скворцов, которые летели к нам в Мелихово». Эта фраза как нельзя лучше передает тоску Чехова по русской природе.
Неохотно, только из-за необходимости лечиться, Чехов уезжает в Ялту: «...от мысли, что я должен уехать, у меня опускаются руки и ничего не хочется делать» (12 августа 1898 гола).
Особенно неуютно он чувствует себя за границей. «Здесь работать можно, но чего-то не хватает, и когда работаешь, то испытываешь неудобство, точно повешен за одну ногу» (24 ноября 1897 года).
В письмах Чехова звучит тоска по родине, он все время рвется домой: «Не пора ли мне домой?..» (14 декабря 1897 года); «Заграница уже надоела, и давно хочется домой...» (15 января 1898 года); «Хочется в Россию» (6 апреля 1898 года). «Из Парижа на поезде молния в Петербург, оттуда домой на крыльях», — радостно сообщает он о своем отъезде из Ниццы 27 января 1898 года.
Т.Л. Щепкина-Куперник вспоминает, что Антон Павлович в Мелихове был совсем другой, чем в Москве. «Там в Москве... он — зритель, а не действующее лицо...» В Мелихове же он «играл активную роль, там все его интересовало... И никогда я там не видела того рассеянного, отсутствующего взгляда, какой ловила часто в Москве».
«Любил Антон Павлович свой мелиховский уголок и работал в нем тихо и спокойно», — вспоминает писатель В.А. Гиляровский.
Примечания
1. Имеется в виду Павел Егорович, но Антон Павлович для большей торжественности называет его Павлом Георгиевичем, так же как Евгению Яковлевну он ниже называет: «m-me Чехова».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |