Чехов утверждал, что «Россия — необычайно красивая и обольстительная страна, особенно для тех, кто родился и детство провел в деревне», что «русское лето лучше всего», что близость к природе является необходимым элементом человеческого счастья.
Жизнь в Мелихове давала Чехову возможность непосредственного общения с природой. И первые письма А.П. Чехова из Мелихова заполнены взволнованными описаниями природы:
«...в деревне теперь хорошо. Не только хорошо, но даже изумительно. Весна настоящая, деревья распускаются, жарко. Поют соловьи, и кричат на разные голоса лягушки. У меня ни гроша, но я рассуждаю так: богат не тот, у кого много денег, а тот, кто имеет средства жить теперь в роскошной обстановке, какую дает ранняя весна» (29 апреля 1892 года).
«...в природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своей поэзией и новизною все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава. День тянется, как вечность... Отсюда издали люди кажутся очень хорошими, и это естественно, потому что, уходя в деревню, мы прячемся не от людей, а от своего самолюбия, которое в городе около людей бывает несправедливо и работает не в меру. Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай», — пишет он 17 марта 1892 года.
«Как хорошо, что я уехал из города! — пишет он год спустя и дальше развивает свою мысль: — Гоните поэтов и беллетристов в деревню! Что им нищенствовать и жить впроголодь? Ведь для бедного человека городская жизнь не может представлять богатого материала в смысле поэзии и художества. В четырех стенах живут, а людей видят только в редакциях и в портерных».
Мелиховская природа не была ничем примечательна.
«Пейзажи у меня скромные, вековых кедров и бездонных оврагов нет, но пройтись и полежать на траве есть где», — писал Чехов 26 апреля 1892 года. «Пейзажи у меня скучные», — писал он в другом письме.
В мелиховском пейзаже Чехова больше всего пленяли простор и тишина, от которых он так отвык, живя в Москве. «Одиночества и тишины хоть отбавляй. Тепло, светло и просторно», — пишет он 16 апреля 1892 года. И главная прелесть мелиховской природы была действительно в широких просторах полей, в обилии лесов, в чудесных закатах, в необыкновенной тишине. Скромная красота природы средней полосы России заставляла писателя еще глубже почувствовать и философски осмыслить неуловимую связь природы с человеком, огромное значение ее в творческой жизни человека. «Север все-таки лучше русского юга, по крайней мере весною, — писал Чехов из Ялты в 1894 году. — У нас природа грустнее, лиричнее, левитанистее...»
Живя в Мелихове постоянно, Чехов имел возможность любоваться русскими далями, которые не только в разное время года, но даже в течение одного и того же дня менялись и каждый раз казались иными, изумляя неповторимым богатством своих красок, причудливым их сочетанием, игрой света и теней. По собственному признанию Антона Павловича, для него поля озимых и яровых имели не только хозяйственное значение: в этих полевых просторах вставала перед Чеховым его родина.
Чехов всегда очень глубоко и тонко воспринимал природу. Общение с ней доставляло ему огромное поэтическое наслаждение, рождало в его творческом сознании волнующие художественные образы. Любые изменения в природе влияли на его настроение.
«Когда погода не такая, какою ей подобает быть, я вял, как переваренная макарона, и не могу работать», — пишет он 26 марта 1893 года.
«Было холодно, все повесили носы, птицы улетели обратно на юг, и я не писал вам, чтобы не заразить вас своим дурным настроением. Теперь птицы вернулись, и я пишу» (31 марта 1892 года).
Особенно любил Чехов весну. Весеннее пробуждение природы повышало и творческое настроение писателя. «Приближается весна, дни становятся длиннее. Хочется писать», — сообщал он 19 января 1895 года.
«Через неделю уезжаю к себе в деревню встречать весну», — сообщает Чехов из Петербурга 14 февраля 1895 года.
«Весна! Не хочется уезжать из дому», — пишет он 11 марта из Мелихова.
«Вчера во весь день сияло солнце; было тепло. Утром я вышел в поле, с которого уже сошел снег, и полчаса провел в отличнейшем настроении: изумительно хорошо!» (6 апреля 1892 года).
Большое наслаждение доставляли Антону Павловичу перелеты птиц. Современники Чехова, бывавшие в Мелихове, вспоминают, что Антон Павлович даже во время работы подойдет к окну, улыбнется, увидев какого-нибудь щегла, радостно подзовет всех посмотреть. Эту любовь к птицам разделяли и все домашние. Евгения Яковлевна пишет в одном из своих мелиховских писем (8 апреля 1896 года): «Скворцы прилетели в пятницу 5-го числа, заняли два новых домика... Антоша и я слушаем, как они поют...» Словно о важных событиях, сообщает Антон Павлович о перелетах птиц и своим корреспондентам:
«У нас весна. Сбор всех частей. Шум. Скворцы наслаждаются семейной жизнью и поют гимны природе, анархисты же вороны стараются запустить лапу в их скворечники» (8 апреля 1894 года). «Вчера видел журавлей. Бедняги летят, несмотря на холод» (7 апреля 1895 года).
Любил Антон Павлович и наше короткое северное лето. Побывав не раз за границей и на юге России, он отдавал ему предпочтение.
«Не завидую ни вашему морю, ни свободе, ни хорошему настроению, какое испытывается за границею, — писал он одному из своих корреспондентов из Мелихова. — Русское лето лучше всего» (16 августа 1892 года). «Когда я летом или весной уезжаю за границу, то мне бывает жаль, что я не в России», — пишет он 10 августа 1896 года.
Зима в Мелихове также давала Чехову много новых, неизведанных ощущений. Вот что писал он в начале зимы 1892 года: «Сегодня я гулял в поле по снегу, кругом не было ни души, и мне казалось, что я гуляю по луне».
«Снег. Деревья голые... Но, как это ни странно, скуки совсем нет. Во-первых, просторно, во вторых, езда на санях... и... сколько мечтаний насчет весны!..» (21 октября 1892 года.)
«Днем валит снег, а ночью во всю ивановскую светит луна, роскошная изумительная луна. Великолепно» (22 ноября 1892 года).
О большой любви к природе говорят и записи, которые Антон Павлович делает в дневнике своего отца:
«1896 г.
Май 10. Вчера вылупились скворцы в скворечнях. Скворцы перестали петь. Цветут тюльпаны. Полдень + 25. Приехал Миша с женой. Вечером дождь.
Май 11. У: Пасмурно. П. — тоже +15. Сеют клевер. Приехал Ваня с семьей.
13. Утро ясное. 8 часов утра +20. Сев.-восточный ветер. П. — +27. Теплый, хороший день. Высаживали в грядки цветы. Вечером тихо, роса, луна».
В этих заметках Антон Павлович старается выдержать стиль отца и описывает тот же круг явлений: погоду, хозяйственные работы, приезды и отъезды и т. д. Но сразу же чувствуется разное восприятие этих фактов.
Антона Павловича прежде всего интересует сама природа, ее красота, неиссякаемая сила ее цветения. Павел Егорович смотрит на нее глазами земледельца, озабоченного хозяина:
«Рожь красуется. Слава богу, послал дождика. В поле повеселело. Теперь вполне можно надеяться на урожай. Очень хорошо. Начали пахать плугами под рожь».
Однако и Павел Егорович вовсе не был равнодушен к красоте природы, он по-своему понимал и любил ее. В тех его дневниковых записях, которые он посылал Антону Павловичу за границу, часто встречаются описания природы; видимо, они сделаны специально для Антона Павловича.
«6 октября 1897 г. Утро +5. Воскресенье. Выяснилось солнце. Представилась художественная картина: на вишнях листья темно-коричневые, на тополях и березах — светло-желтые, на сливах — железные. П. +20, в тени 12°. Небо безоблачное. Погода приятная».
11 марта 1898 г. Утром +4. Пасмурно. Тихо. В 10 часов небо прояснилось. Среди дня на севере +1, на юге +10. Грачи прилетели в Мелихово. Большой грач над кухней сидел и каркал, предвещая весну».
На основе дневника Павла Егоровича Антон Павлович, живя в Мелихове, систематически составлял метеорологические сводки погоды и посылал в Петербург в отдел сельского хозяйства и статистики министерства земледелия.
Антон Павлович любил работать и отдыхать на природе. Два занятия, которыми он увлекался, — рыбная ловля и собирание грибов, требовавшие уединения и тишины, — создавали необходимую обстановку для творческой сосредоточенности на лоне природы.
Мария Павловна вспоминает, что Антон Павлович всегда любил реки, озера и пруды, ему доставляло удовольствие выкупаться и покататься на лодке. Но самым любимым занятием его было удить рыбу. В Мелихове был слишком маленький пруд, но Антон Павлович рыбачил и здесь: ловил малюсеньких карасей, которых тут же отпускал обратно. Река от усадьбы была далековато, верстах в трех, туда нужно было ехать специально, поэтому в первое же лето Антон Павлович решил выкопать в усадьбе новый большой пруд. «С каким интересом мы следили за ходом работ! С каким увлечением Антон Павлович сажал вокруг пруда деревья и пускал в него тех самых карасиков, окуньков и линей, которых привозил с собой в баночке из Москвы», — рассказывает М.П. Чехов.
У этого пруда, который был расположен в стороне от дворовых строений, Антон Павлович мечтал построить для себя отдельный домик. «Здесь писать ему было бы отменно, — вспоминает современник Чехова П.А. Симанов. — Никто не мешал бы думать. А он все ходил, думал. Все-то думал».
Художник И.Э. Браз рассказывает, что в первый же день его приезда в Мелихово Антон Павлович повел его удить рыбу. «Пошли. Приходим. «Где же мы будем удить? — спрашиваю я Антона Павловича. — Ведь тут даже пруда нет». Чехов улыбается: «Какой же вы рыболов? Настоящему рыболову все равно — пруд или яма, была бы лишь рыба. А большая или малая — не имеет значения». Стали удить в этом горе-пруде. Чехов, как только поймает рыбу, сейчас же бросит ее снова в воду и опять принимается за ловлю».
Совершенно очевидно, что Чехова интересовал не столько самый процесс ужения рыбы, сколько тишина и уединение.
Собирание грибов также было любимым занятием Антона Павловича и всей семьи Чеховых. «Вы помчитесь по всему своему мирному и спокойному царству, в леса: Бавыкинские, Сазониху, Стружкино, во 2-й участок — и соберете там несчетное количество грибов: белых, груздей, рыжиков и шампиньонов и пр. и пр.», — писал А.П. Чехову А.И. Иваненко.
Раньше всех за грибами выходила Евгения Яковлевна, она собирала крупные белые грибы. Потом отправлялся Антон Павлович в сопровождении собак Хины и Брома. Грибы он собирал в наволочку из сурового полотна, на которой было вышито: «Спи почивай, нас не забывай». После всех за грибами шла Мария Павловна и приносила самые маленькие грибы, которых ни Евгения Яковлевна, ни Антон Павлович не заметили.
За воротами чеховской усадьбы была скамеечка, на которой по вечерам часто сидел Антон Павлович. Направо, уходя вдаль, шла дорога на станцию — старый Каширский тракт, красиво обсаженный огромными деревьями. Налево, в стороне от дороги, за деревьями, был «Дальний пруд», вырытый по инициативе Антона Павловича на том участке, где Чехов мечтал построить дом. Вдали виднелся перелесок — ольха, березки, кустарник.
Этот мелиховский пейзаж, с уходящими далеко к горизонту полями, с перелесками вдали, особенно любил Антон Павлович. И в его письмах неоднократно упоминается скамеечка за воротами.
«В деревне жить просторно, вольготно, можно и на лавочке за воротами посидеть и на траве полежать», — пишет Чехов 27 марта 1894 года.
«...никуда не хочется из дому. В доме тепло, а на дворе просторно; за воротами лавочка, на которой можно посидеть и, глядя на бурое поле, подумать о том о сем... Тишина», — пишет Чехов 24 октября 1892 года.
«...когда выйдешь за ворота, горизонт видно», — писал он в 1894 году.
На этой скамеечке, возможно, родились замыслы многих произведений Чехова мелиховского периода.
Леса, со всех сторон охватывающие Мелихово зеленым кольцом и уходящие вдаль синеющей полосой, удивительно разнообразны. Здесь растут все породы деревьев. Красивые березовые и дубовые рощи переходят местами в густые смешанные леса и перелески.
Освещенные солнцем лесные поляны и просеки необыкновенно живописны, особенно осенью.
«Какой чудный октябрь! В лесу просто очарование. Трудно сидеть в комнате...» — пишет Чехов 21 октября 1893 года.
«В лесу прекрасно, — пишет он 28 мая 1892 года, вскоре после переезда в Мелихово. — Помещики ужасно глупо делают, что живут в парках и фруктовых садах, а не в лесах. В лесу чувствуется присутствие божества... Лесные просеки величественнее, чем аллеи».
«...я возвращался поздно вечером на своей тройке. 2/3 дороги пришлось ехать лесом, под луной, и самочувствие у меня было удивительное, какого уже давно не было, точно я возвращался со свидания» (9 мая 1894 года).
У Чехова был свой лесной участок, который находился в нескольких километрах от усадьбы. Антон Павлович мечтал построить там хутор, «насажать роз». Он даже выбрал в лесу место для хутора: «Место глухое, страшное, поэтическое, и хутор выйдет сказочный. Буду в нем жить, колдовать и стрелять лосей» (13 мая 1892 года).
Деревья, небо, поля, леса, птицы, цветы всегда были для Чехова источником радости, вдохновения.
«Больше всего Чехов любил природу и лучше всего себя чувствовал на лоне природы, — вспоминал писатель И.Л. Щеглов, — наиболее жизнерадостные, наиболее тонкие, и поэтические из его писем вылились из-под его пера именно с этого вечно юного лона!»
Творческое преображение действительности, как основа писательского метода Чехова, определило и отношение Чехова к реальному пейзажу. Интересны в этом плане слова Чехова, приведенные одним из его мелиховских гостей в своих воспоминаниях:
«Прямо с действительности, кажется, не списываю, но иногда невольно выходит так, что можно угадать пейзаж или местность, нечаянно описанную», — говорил Чехов.
Мелиховский пейзаж, иногда несколько измененный, не только оживал прекрасными картинами русской природы на страницах многих чеховских произведений, но и играл большую роль в раскрытии их идейного и художественного замысла.
Ранняя мелиховская весна, когда погода быстро меняется и некстати дует «холодный пронизывающий ветер», по лужам тянутся ледяные иглы и снова пахнет зимой, а в лесу становится «неуютно, глухо и нелюдимо», вошла в рассказ Чехова «Студент». Герою рассказа, студенту Ивану Великопольскому, кажется, «что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, все сплошь утопало в холодной вечерней мгле... пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод; такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой».
Старожилы Мелихова легко отыскивают в пейзаже современного Мелихова ту низину луга, где во времена Чехова действительно были вдовьи огороды и где герой чеховского произведения рассказывал крестьянкам трогательную библейскую легенду об отречении Петра. Женщины плакали, и мысли студента принимали иное направление. «Прошлое, — думал он, — связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой... и чувство молодости, здоровья, силы... и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».
В рассказе «Страх» (1892) Чехов изображает лунную ночь в Мелихове — церковь «на краю улицы на высоком берегу» и видные сквозь решетки ограды луга и «яркий, багровый огонь от костра, около которого двигались черные люди и лошади. А дальше за костром еще огоньки: это деревушка... Там пели песню».
«Высокие, узкие клочья тумана, густые и белые, как молоко, бродили над рекой, заслоняя отражения звезд и цепляясь за ивы. Они каждую минуту меняли свой вид, и казалось, что одни обнимались, другие кланялись, третьи поднимали к небу свои руки...»
Следующую картину этой неспокойной лунной ночи Чехов переносит в свой мелиховский сад с небольшой горкой, с которой А.П. Чехов и его гости не раз любовались окрестными пейзажами. «Тут уж поднимался туман, и около деревьев и кустов, обнимая их, бродили те самые высокие и узкие привидения, которых я видел давеча на реке. Как жаль, что я не мог с ними говорить!
В необыкновенно прозрачном воздухе отчетливо выделялись каждый листок, каждая росинка — все это улыбалось мне в тишине, спросонок, и, проходя мимо зеленых скамей, я вспоминал слова из какой-то шекспировской пьесы: как сладко спит сияние луны здесь на скамье!»
Примером того, как вошел мелиховский пейзаж в произведения Чехова, может служить задуманная им в Мелихове трилогия, в которую вошли три рассказа: «Человек в футляре», «Крыжовник» и «О любви». Пейзаж объединяет в одно целое эти рассказы, внешне между собой не связанные, и определяет место каждого из них в развитии общей темы. Пейзаж играет здесь роль своеобразных лирических отступлений, которые помогают раскрыть основную идею трилогии — протест против мертвящих форм жизни, мечту о прекрасном будущем и горячую веру в то, что оно настанет.
Мягким лирическим пейзажем заканчивает Чехов первый рассказ из этого цикла — «Человек в футляре»:
«Была уже полночь. Направо видно было все село, длинная улица тянулась далеко, верст на пять. Все было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением, и что зла уже нет на земле и все благополучно».
Это типичный мелиховский пейзаж, который Чехов ежедневно видел; на фоне его рассказ о человеке в футляре, который из страха перед жизнью давил в ней все живое, звучит с необычайной силой, и мрачная фигура Беликова кажется еще более зловещей. Тихий, спокойный пейзаж усиливает обличительный пафос рассказа, приводит к бурному протесту, к сознанию того, что «больше жить так невозможно!»
Мягкой лирической картиной пасмурного летнего утра начинается второй рассказ цикла — «Крыжовник». Вчерашний протест против действительности сменяется оптимистическим ожиданием: «Еще с раннего утра все небо обложили дождевые тучи; было тихо, не жарко и скучно, как бывает в серые пасмурные дни, когда над полем давно уже нависли тучи, ждешь дождя, а его нет... Далеко впереди еле были видны ветряные мельницы села Мироносицкого, справа тянулся и потом исчезал далеко за селом ряд холмов, и оба они знали, что это берег реки, там луга, зеленые ивы, усадьбы, и если стать на один из холмов, то оттуда видно такое же громадное поле, телеграф и поезд, который издали похож на ползущую гусеницу, а в ясную погоду оттуда бывает виден даже город».
Эта картина, в которой старожилы легко угадывают окрестности Серпухова у села Мироносицкого, дает мыслям иное направление: «Теперь, в тихую погоду, когда вся природа казалась кроткой и задумчивой, Иван Иванович и Буркин были проникнуты любовью к этому полю и оба думали о том, как велика, как прекрасна эта страна».
Но это лирическое настроение скоро исчезает: «...минут через пять лил уже сильный дождь, обложной, и трудно было предвидеть, когда он кончится».
Найдя приют в соседней помещичьей усадьбе, сидя в уютной гостиной, Буркин и хозяин усадьбы Алехин под шум дождя слушают грустный рассказ Ивана Ивановича о чиновнике, который всю свою жизнь отдал на то, чтобы иметь собственный крыжовник. Это было убогое, жалкое счастье.
Рассказ заканчивается коротенькой фразой: «Дождь стучал в окна всю ночь». Обложной, унылый дождь звучит своеобразным грустным аккомпанементом к рассказу о гибели человеческой личности в капиталистическом обществе.
Солнечным, ярким и радостным пейзажем заканчивается рассказ «О любви». Выслушав трогательную своей простотой и искренностью историю неудачной любви помещика Алехина, гости вышли на балкон: «...дождь перестал и выглянуло солнце... отсюда был прекрасный вид на сад и на плес, который теперь на солнце блестел, как зеркало. Они любовались и в то же время жалели, что этот человек с добрыми, умными глазами, который рассказывал им с таким чистосердечием, в самом деле вертелся здесь, в этом громадном имении, как белка в колесе... и они думали о том, какое, должно быть, скорбное лицо было у молодой дамы, когда он прощался с нею в купе...»
Прекрасный сад и плес, залитый солнцем, звали на простор большой жизни, к большим, сильным, смелым чувствам, к той подлинной правде и свободе, которая спасет человека от власти собственности, от узкой, мещанской морали и позволит ему проявить лучшие качества своего свободного духа.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |