Вернуться к А.Г. Головачева. «Звук лопнувшей струны». Перечитывая вишневый сад

А.Ю. Сорочан. Чехов и тайны Египта (Еще раз о «звуке лопнувшей струны»)

Разгадыванием чеховских тайн наука занимается давно. И открытий все равно остается больше, чем ответов. Они множатся и множатся, пока мы перечитываем давно знакомые тексты. Но есть среди них совершенно особые загадки, принципиально неразложимые и не имеющие однозначного решения. И одна из главнейших в этом ряду — финальная ремарка «Вишневого сада»: «Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду стучат топором по дереву» (13, 254). Список литературы об этой фразе (фигурирующей и ранее — во втором действии) займет не одну страницу.

Но я, внося в это направление свой скромный вклад, не хотел бы идти от Чехова. Наоборот, автор пьесы — своего рода катализатор, в его тексте получает опосредованное отражение давно известная тема, к которой надо только найти корректный подступ. И тогда...

«Звук лопнувшей струны» невозможно воспроизвести и описать; за сто лет он стал неким мифом. Или был им изначально? Возможен и такой подход, если истоки чеховской ремарки обнаружить в седой древности. Но есть более очевидные взаимосвязи. И начнем мы с одной из них.

Чеховская пьеса появилась в 1903 году. А в 1897 году появилось второе издание «Истории искусств» П.П. Гнедича, в 1903 воспроизведенное практически без изменений тем же А.Ф. Марксом, который издавал Чехова. Факт, казалось бы, не особенно значительный. Да, Чехов Гнедича знал лично, читал его пьесы, но относился к ним иронично — как к «изящным вещицам» (П 7, 245). В этом отношении он сходился со всеми критиками сочинений Гнедича, обвинявшими литератора в иллюстративности, легковесности и «натурализме». Впрочем, были у Чехова и другие отзывы: «Я сему писателю очень сочувствую» (письмо В.А. Тихонову от 7 ноября 1889 г. — П 3, 282). А ведь с 1887 года начинается более тесное общение писателей: Гнедич пытается привлечь Чехова к сотрудничеству в журнале «Север». С этих пор он регулярно высылал Чехову свои сочинения — начиная с книги «17 рассказов» (3, 524). А уже шла работа над переизданием «Истории искусств».

Среди сочинений Гнедича «История...» — наиболее известное, сохранившее свое значение до сих пор. В популярном искусствоведении этот труд был огромным шагом вперед. Однако второе издание в данном случае следует воспринимать как отдельное произведение; Гнедич не просто дополнил книгу цветными иллюстрациями, он избавился от компилятивных фрагментов, дописал и переписал большинство глав. Поэтому вышедшая в 1897 году книга вызвала огромное количество похвальных отзывов и настоящую полемику в прессе о методах репрезентации истории искусств. Чехов несомненно был знаком с книгой; общий издатель, общий круг знакомых, общие эстетические ориентиры и широкая известность... Даже если об этих факторах не вспоминать, можно указать на одно более чем интересное — конечно, не совпадение, а доказательство. Приведу фрагмент из египетской главы первого тома «Истории искусств». Фрагмент весьма объемен, но вся сущность здесь — именно в восприятии целого: «К наиболее известным памятникам египетской пластики следует всеконечно отнести т<ак> н<азываемые> статуи Мемнона, воздвигнутые сорок веков назад и справедливо отнесенные греками к чудесам света... Хотя статуи эти были воздвигнуты за шестьсот лет до троянской войны, но греческая легенда не стесняясь уверяла, что это памятники знаменитого героя Илиона — Мемнона, пришедшего на помощь Приаму и бившегося со слепым Ахиллесом. Несмотря на полубожественное происхождение, — он был сыном Тифона и Эос (богини зари), — его убил Ахиллес... Рассказывали, будто неутешная мать заключила голос Мемнона в статую, поставленную в его отчизне, — и каждый раз, когда «встанет из мрака младая с перстами пурпурными Эос», или полымем раскинется по небу перед закатом, — от статуи несутся жалобные, печальные звуки. Конечно, это греческий миф, не более, — но тем не менее мы имеем достоверные свидетельства, что одна из статуй действительно при восходе и закате солнца издавала звуки, вследствие чисто физических причин. Страбон, посетивший Египет в самом начале нашей эры1, уверяет, что звук этот напоминает звук лопнувшей струны. Слава о поющем идоле распространилась по всему миру. Есть предание, что Камбиз, перепилив ее пополам ниже середины, сбросил верхнюю часть статуи вниз, ибо, по его мнению, «никто не должен петь», но ноги и трон по-прежнему пели. Впоследствии Септимий Север восстановил статую»2.

Ссылка на историю Страбона более чем значима; Гнедич, может быть, и компилятор, но компилятор талантливый, а в первом томе «Истории...» — еще и более-менее самостоятельный. Его очерки древнего искусства сохраняют значение до сих пор. И нет ничего удивительного, что популяризатор ссылается на «непопулярного» историка. Поясню — в 1870—80-х гг. московский профессор Ф.Г. Мищенко завершил переводы Геродота, Ксенофонта и Страбона. Первые два текста были изданы большими тиражами, с этими вариантами всеобщей истории были знакомы и гимназисты. У Чехова в рассказе «Из записок вспыльчивого человека» (1887) не слишком образованный герой апеллирует к намекам, имеющимся у Геродота и Ксенофонта (6, 293). В «Черном монахе» прямо цитируется фраза из Геродотова изложения истории Поликрата (8, 496). Однако о Страбоне нигде у Чехова даже не упоминается. Тому есть ряд причин — в 1879 году выпущенный томик «Географии» не получил широкого хождения и был известен разве что студентам университета. И доступна эта книга Чехову (как и всей русской общественности) могла быть прежде всего в изложении Гнедича, контакты которого в Московском университете подробно рассмотрены еще Шубинским в отрицательной рецензии на первое издание «Истории искусства» — в «Историческом вестнике»3.

Однако причиной невнимания к тексту был не только малый тираж и неточности Страбона. В университетской среде сразу же установилось противоположное отношение к Геродоту и Страбону. Первый — космополит, сочувствующий прогрессу и «варварским народам», второй — аристократ, «патриот». Это ясно сформулировано уже в курсе истории Древнего Востока Б.А. Тураева, а позднее, в XX веке, выражено исследователями с исчерпывающей полнотой4. Естественно, Чехову, как и студенческой аудитории, ближе первая, демократическая позиция. Но эпизод со звуком лопнувшей струны был только у Страбона... И здесь он — часть исторической концепции. Нашествие чуждых племен и чужих тиранов ведет к разрушению системы традиционных ценностей, к крушению привычного мира. И все же, по таинственным, мистическим причинам, остаются символы. Статуя продолжает издавать удивительный звук, хотя пришельцы и пытаются ее разрушить. В конце концов происходит возвращение к историческим традициям, жизнь вернется на круги своя...5 Об этом писал Страбон, «принятый на веру»6 историками.

Об этом же писал и Чехов. Модная египетская тематика (египтолог Макс Мюллер постоянно публиковался в русских журналах, «Ребус» и «Север» из номера в номер печатали материалы о тайнах египетских жрецов) из научной среды перешла в литературную. Появляются романы и путевые заметки Д.Л. Мордовцева, Л.Н. Шаховской, В.И. Крыжановской (Рочестер) и других, менее даровитых авторов. К «Египту» Шампольона-старшего добавляется «История фараонов» Бругш-бея. Развалины Мемфиса были постоянной темой в русской околоегипетской литературе. Так, у Мордовцева в очерке «Наши пирамиды» (1884, книжное изд. — 1891): «Перед нами в лощине лежал, поверженный вниз лицом, колоссальный истукан. До половины гигант этот врос в землю, жалкая картина человеческого величия... На лицо поля низвергнешься, и не поднимут тебя, и не соберут тебя. Езекииль, глава двадцать девятая»7.

В русле этого движения и чеховская реплика. Обращение к древней истории, как всегда у Чехова, не прямое. Такое опосредованное отношение к прошлому утвердилось в исторической прозе рубежа веков; выразилось оно в пьесе Чехова. Сокрытый вневременной смысл, вечное — важнее сиюминутного. Как колосса Мемнона, спилят вишневые деревья. Перс-узурпатор Камбиз поднимет руку на святыню, чтобы разрушить прекрасное и необъяснимое. Но читатели мудрого Страбона знают — придет (в 193 году, если быть точным) император Север, опрокинет власть коррумпированного Сената и восстановит древние традиции. Вера в сильную руку, конечно, не чужда автору «Географии». Но автор «Вишневого сада» думает не только об этом. Необратимых перемен нет; прекрасное останется — пусть только в человеческой памяти, его возможно вернуть, «насадив новый сад, роскошнее прежнего». Так оно и будет. Ведь ничто не ново под луной.

И все это помогает понять, что имел в виду драматург: «...должен быть слышен за сценой звук, сложный, коротко не расскажешь, а очень важно, чтобы было именно то, что мне слышалось» (13, 495). Что же ему слышалось? Может, то самое, что слышали печальные египтяне, наблюдавшие умирание привычного мира, уничтожение чудесного колосса? «Никто не должен петь» — но ноги и трон по-прежнему пели. И сад все еще плодоносил...

Примечания

Первая публикация: Чехов и тайны Египта (еще раз о «звуке лопнувшей струны») // Чеховские чтения в Твери: сборник научных трудов. Вып. 3 / Отв. ред. С.Ю. Николаева. Тверь: Золотая буква, 2003. С. 214—218.

1. Страбон (64/63 г. до н. э. — 23/24 г. н. э.), кроме 17-томной «Географии», создал и «Исторические записки», до нас недошедшие. «География» Страбона содержит множество свидетельств того, что автор сам посещал описываемые места. Путешествие в Египет, судя по всему, совершилось на рубеже эпох.

2. Гнедич П.П. История искусств: В 3 т. Т. 1. СПб., 1897. С. 23—24.

3. Исторический вестник. 1885. № 4. С. 218—223. Ср. позднейшую рецензию: П-ский. П. Гнедич. История искусств. СПб., 1897 // Исторический вестник. 1897. № 12. С. 1043—1044.

4. Борухович В.Г. Научное и литературное значение труда Геродота // Геродот. История. Л., 1972. С. 494—495.

5. В XX веке в исторической науке утвердилось следующее мнение по данному вопросу: статуя «пела», поврежденная землетрясением; именно восстановительные работы, проведенные Септимием Севером, отняли у каменного гиганта голос. Именно поэтому визитеры, побывавшие у колосса после Страбона, уже ничего не слышали.

6. Тураев Б.А. История древнего Востока. М., 1936. Т. II. С. 217.

7. Мордовцев Д.Л. Собрание сочинений: В 14 т. М., 1996. Т. 13. С. 311—312.