За год до сахалинского путешествия в нескольких номерах журнала «Северный вестник» был опубликован роман «Ученик» Поля Бурже, аристократа, эстета и сноба, вознамерившегося выступить против материализма и позитивизма, господствующих течений не только французской, но и всей европейской мысли того времени. Одна из центральных фигур романа — одинокий мыслитель Сикст, настолько разуверившийся в человечестве, чье поведение целиком обусловлено простейшими рефлексами, зависимостью от среды, наследственностью и прочими позитивными факторами, что ему доставляют удовольствие лишь посещения обезьяньего питомника, где он часами наблюдает за мартышками. При этом Сикст безраздельно властвует над умами молодежи, которая зачитывается им, принимая его чуть ли не за пророка новой, позитивистской эпохи. Смелые и оригинальные идеи Сикста, как кажется многим, позволяют вырваться из плена традиционной морали, избавиться от обветшалых догм, обрести свободу, независимость и право не считаться ни с какими авторитетами.
И вот главный герой романа Гален, поддавшись пагубному влиянию Сикста, с помощью «психологических опытов» соблазняет юную Шарлотту, которая влюбляется, отдается ему, после чего осознает, что стала жертвой обмана, совершила ужасную ошибку, доверившись Галену, и кончает жизнь самоубийством. Но и Галена настигает выстрел благородного мстителя, Сикст же, потрясенный всеми этими событиями, читает «Отче наш».
Такова сюжетная канва «Ученика», имевшего шумный успех в России. Суворину, прочитавшему роман, он, конечно же, очень понравился, поскольку издатель «Нового времени» с его консервативными убеждениями, слегка смягченными либерализмом, давно уже ждал чего-то подобного — если не у нас (вечно плетемся в хвосте у Запада), то в Европе. Легко себе представить, как, возбужденно расхаживая по кабинету и потрясая книжкой журнала, он, словно в назидание кому-то, восклицал тоненьким голоском с визгливыми старческими нотками: «Вот! Вот, милостивые государи! Вот наконец-то!» Наконец-то брошен вызов безверию и атеизму! Наконец объявлен крестовый поход этим модным течениям — материализму и позитивизму!
И тотчас решил написать Чехову, советуя немедленно прочитать роман и задуматься. А может быть, и одуматься, если плевелы зловредных воззрений дали ростки в душе. Об этом Суворин из деликатности, конечно, не написал, хорошо зная, что с Чеховым так нельзя, что он слишком независим и самостоятелен в своих суждениях, чтобы вытерпеть подобный нажим. Но в глубине души Суворин все же надеялся, что если у его младшего друга и были какие-то симпатии к материализму (по молодости с кем не бывает), то теперь они без следа исчезнут — рассеются, как дым, как облака.
Чехов прочел роман и ответил Суворину. Завязался спор: в последующих письмах тоже есть упоминания о романе, словно что-то недосказанное, но важное для обоих заставляет их вновь и вновь возвращаться к этой теме. Чехов защищает материалистическое направление, критикует роман, а заодно и высказывания о нем Суворина, однако будем осторожны: это не позволяет причислить его к ярым и безоговорочным сторонникам материализма вообще. Нет, это лишь высказывания по одному конкретному поводу — не более того. Изменится повод, и высказывания станут другими.
Кроме того, рассуждения Чехова — это именно рассуждения 1889 года. Предсахалинские. И это очень важно понять. Чехов рассуждает не как философ, а именно как врач, мысленно присоединяя себя к столь близкому ему типу врачей-подвижников, исследователей, экспериментаторов, отсюда его упоминания о микроскопах, зондах и ножах (хирургических). Не называя их конкретно, не ссылаясь на них, он явно говорит от имени этих врачей. Высказывает их точку зрения, которую сами они бы вряд ли когда-нибудь высказали.
Сквозь строки чеховского письма сквозит убеждение, что у врача, занятого своими исследованиями, да и любого экспериментатора, не может быть иного отношения к материи — той самой, с которой он каждый день имеет дело, поэтому и отрицать материализм на этом уровне бессмысленно. Впрочем, предоставим слово самому Чехову, который так оценивает роман Бурже: «Если говорить о его недостатках, то главный из них — претенциозный поход против материалистического направления. Подобных походов я, простите, не понимаю. Они никогда ничем не оканчиваются и вносят в область мысли только ненужную путаницу. Против кого поход и зачем? Где враг и в чем его опасная сторона? Прежде всего, материалистическое направление — не школа и не направление в узком газетном смысле; оно не есть нечто случайное, преходящее; оно необходимо и неизбежно и не во власти человека. Все, что живет на земле, материалистично по необходимости. В животных, в дикарях, в московских купцах все высшее, неживотное обусловлено бессознательным инстинктом, все же остальное материалистично в них, и, конечно, не по их воле. Существа высшего порядка, мыслящие люди — материалисты тоже по необходимости. Они ищут истину в материи, ибо искать ее больше им негде, так как видят, слышат и ощущают они одну только материю. По необходимости они могут искать истину только там, где пригодны их микроскопы, зонды, ножи... Воспретить человеку материалистическое направление равносильно запрещению искать истину. Вне материи нет ни опыта, ни знаний, значит, нет и истины».
Далее Чехов высказывается по поводу Сикста: «Быть может, дурно, что г. Сикст, как может показаться, сует свой нос в чужую область, имеет дерзость изучать внутреннего человека, исходя из учения о клеточке? Но чем он виноват, что психические явления поразительно похожи на физические, что не разберешь, где начинаются первые и кончаются вторые? Я думаю, что когда вскрываешь труп, даже у самого заядлого спиритуалиста необходимо явится вопрос: где тут душа? А если знаешь, как велико сходство между телесными и душевными болезнями, и когда знаешь, что те и другие болезни лечатся одними и теми же лекарствами, поневоле захочешь не отделять душу от тела».
Говоря о вскрытии трупа, Чехов явно ссылается уже на свой собственный врачебный опыт: пять лет назад он описывал такое вскрытие в одном из писем Лейкину. Таким образом, мы вновь убеждаемся, что перед нами рассуждения врача. Врача и если не спиритуалиста, то... спирита, поскольку Чехов, по его признанию, участвовал в спиритических сеансах и даже вызвал однажды дух Тургенева, предсказавшего ему, что его жизнь будет короткой. И этот спирит, вскрывая труп, задается вопросом о душе...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |