Теперь понятна строка в биографии, предназначенной для альбома выпускников. Он не помнит, почему выбрал медицину...
Это не отписка, хотя и может показаться, что он просто уклонился от вопроса, требующего слишком подробного и обстоятельного ответа, на который у него нет времени. А если и было бы, то в графу анкеты (а это по существу именно анкета) всего не впишешь — незачем и стараться. К тому же ответ потребовал бы пафоса, чего Чехов терпеть не может: уж что-что, а пафос ему совершенно чужд. Да и желания отвечать тоже нет, поскольку по натуре своей он скрытен и замкнут, избегает излишней откровенности, не любит выворачивать себя наизнанку. Не любит исповедоваться в том, что считает чем-то касающимся его лично, интимным и сокровенным, не предназначенным для посторонних, жаждущих удовлетворить свое праздное любопытство. Так?
Нет, причина все же не в этом.
Чехов действительно многого не помнит потому, что выбор не требовал от него напряженных, мучительных раздумий, не вызывал сомнений, метаний, боязни ошибиться и вообще не воспринимался как проблэма (так по-южнорусски произносил это слово Бердяев). Чехов вообще избегает проблэм — их ему заменяют поступки. Он не размышляет о просвещении и опасности эпидемий, а строит школы, причем за собственный счет, посылает книги в библиотеку Таганрога и как земский врач борется с холерой. Он не мечтает о дальних странах, а собирается и едет туда.
Так было и с выбором медицинского факультета. Собственно, сам он даже ничего не решал: кто-то словно бы решил за него. Кто-то решил, а ему оставалось думать, что иначе и быть не могло, настолько его выбор казался естественным и единственно возможным. Кроме того, этот выбор был настолько сцеплен с прочими обстоятельствами его жизни, что выделить его и поставить особняком совершенно невозможно. Чехов един и целен во всем.
Столь же понятны и советы родителей, посылаемые ему в письмах из Москвы, их усердные вразумления и наставления: «Ты просишь нашего совета в отношении себя, по какому факультету тебе идти, это ты хорошо делаешь, что спрашиваешь папашу и мамашу, чего братец твой Саша не сделал. А это дело важное, надо обсудить все хорошенько, чтобы после не раскаиваться... Из опыта видно нам, что медицинский факультет практичный и современный, скорей средства можно достать к жизни, что нам всем теперь необходимо... Насчет уроков в Москве будут и есть, было бы только желание и охота, сейчас можно найти по приезде твоем» (Павел Егорович, лето 1878 года).
И еще один совет, еще одно вразумление: «Иди по медицинскому факультету. Самое лучшее дело. Пожалуйста, уважь меня» (Евгения Яковлевна).
Вразумление столь же ценное, сколь и ненужное.
Наивные старики! Он, конечно, уже выбрал медицинский факультет. Выбрал и без них. Спрашивает же совета именно для того, чтобы уважить родителей, ублажить, сделать им приятное, дать почувствовать, что с ними считаются, их мнением дорожат. «Иди по медицинскому факультету» — они-то имеют в виду как раз специальность, надежный заработок, обеспеченную жизнь. Они даже не подозревают о том, что для него медицина — та область, где можно творить добро (по примеру доктора Гааза), а деятельность врача — бескорыстное, жертвенное служение, забота о ближнем, в том числе и о них, его престарелых родителях, их большой, шумной, бестолковой и заполошной семье.
Они-то надеялись, что все это воспитает в нем религия, к которой с детства его приучали. А оно вон как вышло: к религии он охладел, стал почти равнодушен, но зато воспитал себя сам, собственными усилиями, непрерывной нравственной работой над собой. И он не упрекает их за это, не таит на них обиду, а, напротив, выбирая медицину, позволяет им участвовать в его выборе и с наивным обольщением думать, будто они по-прежнему его воспитатели и наставники.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |