Заключение

Творческий диалог Чехова и Гауптмана, опирающийся на связи как генетического, так и типологического характера, представляет собой одно из наиболее значительных явлений в европейской культуре рубежа XIX—XX веков. Сравнительное изучение их драматургии плодотворно для более глубокого понимания не только двух выдающихся творческих индивидуальностей, но и происходивших в эту переломную эпоху сложных и многосторонних изменений.

Рождение на рубеже XIX—XX веков нового мироощущения, требующего от искусства новых форм художественного отражения мира и положения человека в нем, вызвало существенную перестройку жанровой системы драматурги, активизировало возникновение смешанных жанров, обострило проблему жанровой идентификации. В «новой драме», явившейся наиболее ярким и целостным феноменом драматургии этой переломной эпохи, практически отсутствуют пьесы чисто комедийного жанра.

В драматургии Г. Гауптмана комедиография составляет особый раздел и в целом представляет собой своего рода модель всей традиционной комедиографии, включая в себя ее основные разновидности. Пытаясь вовлечь комедию в общий процесс драматургического обновления, но без утраты ее жанровой специфики, Гауптман делал ставку на обращение к истокам жанра, возрождение его традиционных элементов и форм в противовес изменению как самого мира, так и мировосприятия и самосознания человека. Он пытался таким путем вернуть современную, дисгармоничную и кризисную, действительность к утраченной гармонии.

Драматургические эксперименты Гауптмана-комедиографа оказались непродуктивными, так как новой эпохе были чужды возрождаемые формы и принципы комизма, которые в свое время были рождены на совсем иной мировоззренческой основе. При всем том осуществляемые Гауптманом новации во многом созвучны с тоже не понятой современниками позицией Чехова-драматурга.

В отличие от комедиографии Гауптмана, чеховские комедии вошли в золотой фонд мировой драматургии, оставаясь, однако, до сих пор не понятыми в своем принципиальном качестве — комедийности. Комедии Чехова обладают безусловной спецификой по отношению не только к традиционной драматургии, но и к «новой драме».

Проведенное исследование позволяет рассматривать комедийность как сущностную характеристику пьес Чехова, которая определяет специфику его драматургических приемов и имеет онтологическую природу. Особенности, выделяющие Чехова в драматургии его эпохи, обусловлены складывавшейся у него принципиально иной онтологией, чем та, которая отражена как в европейской «новой драме», пересматривавшей классические традиции, так и в авангардной драме, нацеленной на безудержное экспериментаторство. Его творчество отражает последовательный отказ от традиционной антропоцентрической перспективы в пользу универсальной модели мира, гармонизирующей природно-культурное единство в движении времени.

В комедиях и трагикомедиях Гауптмана тоже проявляется обусловленное самой эпохой переосмысление антропоцентризма, но менее радикальное: у него в целом сохраняется тенденция к фокусировке на центральном герое и, шире, привычное вычленение человеческой судьбы из жизни мира. Чехов принципиально ломает жанровую традицию, вплоть до того, что посягает на жанровую первооснову комедии как жизнеутверждения: вместо победы над смертью у него появляется смерть героя в финале, тогда как у Гауптмана смерть главного персонажа определяет жанровое различие между комедией и трагикомедией. Чехов освещает в комедийном ключе то, что считалось драматическим или даже трагическим, когда в центре внимания и всей системы ценностей автора привычно находился человек и его отдельная судьба. Комедийному освещению подвергается то, что свидетельствует о неспособности персонажей к новому представлению о мире и о себе, к освобождению как от утешительных иллюзий, так и от трагического сознания. Изменение ракурса при взгляде на человеческую судьбу особенно рельефно выражено в тех пьесах, которые Чехов обозначил как комедии, и максимально проявилось в его последней комедии «Вишневый сад».

Сопоставление с Гауптманом, особенно в случае открытого разногласия («Три сестры» и «Девы из Бишофсберга»), позволяет лучше понять смысл чеховского драматургического новаторства, сконцентрированного в феномене комедийности и уже второе столетие представляющего непостижимую и притягательную загадку.