Речь, как видно уже по заглавию, пойдёт об одной реплике из «Вишнёвого сада», из первого действия, реплике, принадлежащей Любови Андреевне Раневской и сказанной в ответ на вопрос Симеонова-Пищика:
Пищик (Любовь Андреевне). Что в Париже? Как? Ели лягушек?
Любовь Андреевна. Крокодилов ела.
Пищик. Вы подумайте... [С XIII, 206]
Эта реплика отсылает, как отметила Н.А. Веселова [Веселова 2006: 235], к одной фразе из «Гамлета» Шекспира, фразе, которая в оригинале выглядит так: «eat a crocodile?». Вот содержащий эту фразу монолог заглавного шекспировского героя полностью (акт V, сцена 1, Гамлет обращается к Лаэрту после их драки в могиле):
Hamlet
'Swounds, show me what thou'lt do:
Woo't weep? woo't fight? woo't fast? woo't tear thyself?
Woo't drink up eisel? eat a crocodile?
I'll do't. Dost thou come here to whine?
To outface me with leaping in her grave?
Be buried quick with her, and so will I:
And, if thou prate of mountains, let them throw
Millions of acres on us, till our ground,
Singeing his pate against the burning zone,
Make Ossa like a wart! Nay, an thou'lt mouth,
I'll rant as well as thou.[William Shakespeare]
Дословный перевод второго и третьего стихов монолога Гамлета выглядит так: «Будешь плакать? будешь сражаться? будешь поститься? будешь терзать себя? // Будешь пить уксус? съешь крокодила?» В наиболее известных художественных переводах на русский язык начало этого монолога Гамлета передаётся довольно близко к тексту оригинала. Вот перевод Анны Радловой (1937):
Ну, чёрт возьми, что сделать ты готов?
Рыдать иль драться? Голодать? Иль грудь
Терзать? Пить уксус? Крокодила съесть?[Шекспир 1994: 630]
А вот перевод Бориса Пастернака (1940—1950-е годы):
Я знать хочу, на что бы ты решился?
Рыдал? Рвал платье? Дрался? Голодал?
Пил уксус? Крокодилов ел?..[Шекспир 1994: 144]
Разумеется, этих переводов Чехов знать не мог, но, конечно, знал другие. В его библиотеке во время создания «Вишнёвого сада» имелись переводы Николая Полевого (1837) в издании Суворина 1887-го года и Андрея Кронеберга (1844) в издании 1861-го года. Оба с пометами Чехова, но реплика с крокодилами там никак не была отмечена. Более того, в переводе А. Кронеберга крокодил вообще не упомянут:
Скажи, на что готов ты? Плакать? Драться?
Постить? Терзать себя? Пить острый яд?[Шекспир 1994: 304]
Чехову мог быть известен и перевод Петра Гнедича, опубликованный в журнале «Артист» (1892, № 19—21), но там помещены только первые три акта, то есть монолог Гамлета с фразой о крокодилах в том варианте отсутствует. Самое же близкое по времени к «Вишнёвому саду» — трёхтомное издание «Трагедии о Гамлете принце Датском» в переводе и с комментариями К.Р. (СПб., 1899—1901), пополнившее личную библиотеку Чехова в начале 1900-х годов [Головачева 2005: 242]. И хотя там нет ни одной чеховской пометы, всё же приведу рассматриваемый монолог полностью именно по этому переводу:
Проклятье! Покажи, чтоб сделал ты?
Рыдал бы? Бился? Голодал? Терзался?
Нил выпил бы до дна? Съел крокодила?
То сделаю и я. Пришёл сюда ты хныкать
Иль пристыдить меня, в могилу спрыгнув?
Как ты, готов живым я быть зарытым с нею.
Про горы ты болтал, — пусть миллионы акров
Земли валят на нас, чтоб в жгучей вышине
Наш холм спалил свою вершину, чтобы Осса
Пред ним казалась бородавкой! Ты ревёшь, —
Вопить могу и я.[Шекспир 1994: 465]
Впрочем, полагаю, для прояснения специфики фразы Раневской о крокодилах совершенно не принципиально, каким переводом «Гамлета» мог пользоваться Чехов, ведь во всех переводах (не считая перевода Кронеберга) фраза о поедании крокодилов передаётся примерно одинаково и более-менее строго следует оригиналу. Комментарий же к сегменту с крокодилами из этого монолога традиционно таков: «Среди знатной молодёжи того времени были модны «любовные обеты», заключавшиеся в том, например, чтобы пить уксус (для большей бледности лица) или поклясться съесть одного из тех крокодилов, чучелами которых аптекари украшали свои лавки. Гамлет иронизирует над высокопарными речами и неглубокими чувствами Лаэрта» [Шекспир 1994: 669—670]. Таким образом, значение фразы «eat a crocodile?» у Шекспира достаточно простое: в системе с другими фразами передать те — кстати, довольно разнообразные — действия, которые совершает влюблённый; а вместе с тем, и ироничное отношение Гамлета к такого рода действиям; ирония тут может быть вызвана как раз банальностью всего перечисленного: все влюблённые делают это, и часто делают это на показ, как, например, только что Лаэрт, прыгнувший в могилу своей сестры. Таким образом, фраза с крокодилом в «Гамлете» является способом показать ироничное отношение заглавного персонажа к банальным и показным проявлениям любовного чувства, а заодно показать — как бы от обратного — уникальность своей любви к Офелии.
Ну а теперь, кратко охарактеризовав возможный шекспировский источник реплики Раневской, обратимся собственно к «Вишнёвому саду». Обмен репликами между Раневской и Пищиком не имеет прямых привязок ни к тому, что происходило до этого (там Фирс вспоминает про сушёную вишню), ни к тому, что случится сразу после (Лопахин рассуждает о появившихся дачах и дачниках). То есть вся сцена — это разговор нескольких персонажей, где каждый высказывает то, что ему ближе. Пищик, как и всегда, что-то где-то о чём-то слышал (вспомним его знаменитое «Мне Дашенька говорила»); и на этот раз его обращённый к Раневской (согласно ремарке) вопрос связан с его же знаниями о Франции, которые сводятся к тому, что французы, парижане едят лягушек: «Что в Париже? Как? Ели лягушек?» Можно обратить внимание на то, как эта реплика Пищика структурирована — от вопроса общего в её начале к конкретному вопросу в конце; и именно конкретное требует конкретного ответа, тогда как общая часть («Что в Париже? Как?») скорее напоминает традиционное и риторическое: «Как дела?» И Любовь Андреевна отвечает именно на конкретную часть реплики Пищика, но отвечает не так, как следует отвечать на данный вопрос («нет» или «да», и если «да», то рассказать о том, как это — есть лягушек); и отвечает фразой с иным объектом: вместо лягушек появляются крокодилы. Интенция такого ответа, на первый взгляд, достаточно проста: вероятно, Раневская уже не первый раз слышит в России вопрос о том, ела ли она во Франции лягушек, а потому и отвечает с некоторым сарказмом, даже с вызовом, а в ещё большей степени — с шутливой иронией. Пищик же, как кажется, воспринял ответ всерьёз: «Вы подумайте...» То есть Пищик решил, что в Париже, действительно, едят крокодилов (почему бы и нет, раз уж, как известно, едят лягушек) и что Раневская приобщилась к этой доброй французской традиции. Но что же имела в виду Раневская, включив в свою насмешку над наивным соотечественником, вряд ли выезжавшим куда-то дальше Харькова, в качестве объекта именно крокодилов? Вернее, каково было авторское намерение относительно данного выбора?
Н.А. Веселова пишет: «Смысл шекспировской цитаты в «Вишнёвом саде» состоит в том, что Раневская не просто отшучивается от Пищика, но и с горечью намекает (разумеется, не Пищику, а самой себе, причём с оттенком упрёка) на степень отчаяния, до которой доходили её отношения с парижским любовником» [Веселова 2006: 235]. Действительно, учитывая значение крокодила в монологе из шекспировской пьесы, а точнее, известную цель поедания крокодилов молодыми людьми во времена Шекспира, можно дать очень простую трактовку ответа Раневской Пищику: тем самым Любовь Андреевна поведала собеседнику (впрочем, вряд ли способному понять этот скрытый смысл) о том, что она действительно делала в Париже: доказывала любимому человек свою любовь. Мы — читатели пьесы Чехова — позднее, во втором действии узнаём, что Раневская в Париже, действительно, любила. Любовь эта была, мягко говоря, не самая счастливая; любовь эта больше напоминала жертву со стороны Раневской. Вот часть монолога Любови Андреевны, где речь идёт как раз об этом: «...Муж мой умер от шампанского, — он страшно пил, — и, на несчастье, я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, — это было первое наказание, удар прямо в голову, — вот тут на реке... утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки... Я закрыла глаза, бежала, себя не помня, а он за мной... безжалостно, грубо. Купила я дачу возле Ментоны, так как он заболел там, и три года я не знала отдыха ни днем, ни ночью; больной измучил меня, душа моя высохла. А в прошлом году, когда дачу продали за долги, я уехала в Париж, и там он обобрал меня, бросил, сошелся с другой, я пробовала отравиться... Так глупо, так стыдно...» [С XIII, 220].
Конечно, в связи с репликой Гамлета, точнее, с её переводом у Кронеберга бросается в глаза то, что Раневская пробовала отравиться. Гамлет у Кронеберга в числе прочего говорит: «Пить острый яд?» В оригинале этой фразы нет — там речь идёт всё-таки об уксусе («Woo't drink up eisei?»). Ну, а реплику про крокодилов, напомню, Кронеберг и вовсе не стал переводить. Но дело не в этом. Дело в том, как оценивает свою любовь Раневская — прежде всего, как собственную готовность идти на всё ради любимого человека. Судите сами: три года на своей даче в Ментоне она, «не зная отдыха ни днем, ни ночью», ухаживала за больным возлюбленным; когда же была брошена им, то готова была свести счёты с жизнью. Ну чем не поедание аптечного крокодила?
Тут нельзя не указать и на то, что по ходу пьесы эволюционирует отношение Раневской к парижскому возлюбленному: сначала, в первом действии, это декларативное отторжение («С Парижем кончено» [С XIII, 206]), а в итоге, в действии третьем, Раневская решает: «Он просит прощения, умоляет приехать, и по-настоящему мне следовало бы съездить в Париж, побыть возле него. <...> ...он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство? И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю... Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу» [С XIII, 234]. Как видим, и после всего, что было, Любовь Андреевна готова на всё только ради любимого человека, готова, действительно, на жертвы. Только, разумеется, это жертвы особого рода, как раз такие, о которых и говорит шекспировский Гамлет. Гамлет говорит о них с иронией, Раневская, если и была способна на иронию относительно своей любви, то только в первом действии — например, тогда, когда отвечала на вопрос Пищика о лягушках. Потом же — во втором и третьем действиях — Любовь Андреевна вполне серьёзна: сначала в воспоминаниях о любовной драме, а затем в размышлениях о своём настоящем чувстве и о грядущем возобновлении отношений.
Так что же кроется в реплике Раневской «Крокодилов ела»? Думается, прежде всего, на самом внешнем уровне отношение Любови Андреевны к тому, чем она несколько лет жила в Париже. И осмысливая это, героиня пытается иронизировать касательно той жертвы, что она приносила во имя и ради своей любви; любви несчастной, отмеченной ссорами, изменами, разрывами, но — как выясняется уже потом — со стороны Любови Андреевны настоящей и продолжительной любви. Ироничным ответом Пищику на его не очень умный и не очень уместный вопрос Раневская одновременно и сказала сущую правду (в Париже она любила, приносила себя в жертву любви и любимому); и сыронизировала над этой правдой, над своей, как оказалось, бессмысленной жертвой; и скрыла от своего собеседника истину, ведь Пищик воспринял высказанную Раневской шекспировскую метафору в буквальном смысле, Раневская же, скорее всего, была уверена именно в том, что её собеседник воспримет фразу про крокодилов в прямом, а не в переносном значении.
Таким образом, получилось, что Любовь Андреевна, отвечая на конкретную часть вопроса Пищика («Ели лягушек?»), ответила со своей стороны в большей степени на общую часть («Что в Париже? Как?»). Другое дело, что Пищик воспринял этот ответ именно как ответ на свой вопрос о лягушках, и воспринял в буквальном смысле: Раневская лягушек не ела, но зато ела крокодилов. Таким образом, шекспировская цитата (а реплику Любови Андреевны можно расценивать именно как цитату из «Гамлета») получает различные значения у участников этого диалога: для Пищика, не распознавшего отсылку к Шекспиру, ответ Раневской прозвучал в прямом значении; Раневская же выдала метафору от Гамлета, тем самым в двух словах (буквально — в двух) рассказав о том, чем жила в Париже.
Впрочем, не стоит забывать ещё про одно значение, которое может быть актуально и для Пищика, и для Раневской, и, в особенности, для читателей и зрителей, значение, вытекающее из отмеченной ироничности ответа Любови Андреевны: её реплика о крокодилах может быть понята как шутка. Раневская пошутила в ответ на глупый вопрос Пищика, а тот понял ответ Раневской серьёзно, чем только усилил комический эффект всего эпизода в читательском и зрительском восприятии. Данная трактовка, отнюдь не отменяющая каких-либо других толкований, коррелирует с содержанием жанрового подзаголовка «Вишнёвого сада»: читателям и зрителям не позволяют забыть, что перед ними — комедия. А стало быть, фраза Раневской о крокодилах может считаться и одним из показателей жанровой природы пьесы.
В итоге получается, что шекспировская метафора в реплике Раневской может быть понята и как «свёрнутый» рассказ о жизни в Париже, и как шутка. Такое сочетание в пределах одной фразы указывает на то, сколь отлична комедия Чехова от привычного жанра комедии. Ну а то, что эта метафора-шутка Любови Андреевны была воспринята Пищиком в прямом значении, не только усилило комический эффект, но и в очередной раз продемонстрировало специфику чеховских драматургических диалогов, которые ещё иногда называют «глухими»: Раневская ответила на вопрос Пищика, но её интенция явно разошлась с тем, как этот ответ был понят собеседником; Пищик не только не понял всей той драмы любовной жертвы, что прочитывается через соотнесение с Шекспиром, но и не увидел во фразе Любови Андреевны даже доли шутки, восприняв эту реплику в самом прямом и серьёзном значении.
А в целом относительно реплики «Крокодилов ела» можно констатировать то, что, по наблюдению Л.Г. Петраковой, оказалось характерно для смысла более очевидных шекспировских цитат в репликах других чеховских персонажей — Треплева и Лопахина: «Шекспировские цитаты произносятся полушутя, но финал у Чехова трагичен. За видимой несерьезностью таятся глубоко скрытые переживания. Внешне комичное не отменяет трагической сущности героев, которую не способны постичь даже самые близкие люди. Цитаты Шекспира, даже произнесенные в шутку, отражают глубокий кризис персонажей, их разлад с самими собой, невозможность решения проблем» [Петракова]. Действительно, Раневская пошутила, но и призналась этой шуткой в том, сколь драматичны были те годы, что она провела в Париже; двумя словами смешно сказала о серьёзном. Но — не только. Как представляется, мои наблюдения в какой-то степени подтверждают вывод другой исследовательницы — М.М. Одесской; вывод о близости чеховской героини и шекспировского героя, близости Раневской и Гамлета: «В ситуацию Гамлета попадает и аристократка Раневская. Она, подобно Гамлету, чужестранка в своём отечестве. Она приезжает тогда, когда «время вывихнуто» и «дошло до своей точки», когда роли перераспределись и идиллия патриархальности разрушилась» [Одесская 2005: 499].
Я же позволю себе сделать вывод несколько иного плана: содержащаяся в реплике Раневской отсылка к Шекспиру помогает глубже понять характер героини (она способна иронично шутить над своей любовной трагедией, а это, согласимся, говорит о многом) и внесценическую сюжетную коллизию — историю парижской любви; осмыслить специфику диалога в чеховской драматургии (здесь основой является соотнесение метафорически-шуточной интенции Любови Андреевны с прямой и серьёзной рецепцией Пищика) и даже — в очередной раз — как оправдать авторское жанровое определение «Вишнёвого сада», так и понять, сколь комедия в представлениях Чехова отличается от комедии в традиционных представлениях.
Литература
Веселова Н.А. О флоре и фауне «Вишнёвого сада» // Чеховские чтения в Оттаве: Сб. науч. тр. Тверь; Оттава: Лилия Принт, 2006. С. 230—238.
Головачева А.Г. «Отдаленный звук, точно с неба» // Головачева А.Г. Пушкин, Чехов и другие: поэтика литературного диалога. Симферополь: Доля, 2005. С. 230—249.
Одесская М.М. Шекспировские образы в «Вишнёвом саде» // Чеховиана: «Звук лопнувшей струны»: К 100-летию пьесы «Вишнёвый сад». М.: Наука, 2005. С. 494—505.
Петракова Л.Г. Интертекстуальная поэтика чеховской драматургии («Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишнёвый сад») (в печати).
Шекспир У. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. «Гамлет» в русских переводах XIX—XX веков. М.: Интербук, 1994. 672 с.
William Shakespeare. Hamlet. Заглавие с экрана [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://chernov-trezin.narod.ru/Hamlet.htm (дата обращения 03.11.2015).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |